Наконец позади д'Арси послышалось какое-то движение, и по приказанию Масуды они разошлись и остановились друг против друга. В ту же минуту занавеси раздвинулись. Вошли четверо людей, которые несли носилки, покрытые полотном; под этим покрывалом виднелся абрис неподвижной человеческой фигуры. Носилки поставили на пол подле балдахина, невольники распростерлись ниц, потом ушли, отступая до края террасы.

Снова все смолкло. Братья спрашивали себя, чей труп лежал на носилках, — что это было мертвое тело, они не сомневались. Снова распахнулись занавеси, и на террасе появилось шествие. Впереди двигался высокий человек, весь в белом, с красным вышитым кинжалом на груди, за ним появилась высокая женщина, окутанная длинным покрывалом, за ней шел плотный рыцарь во франкском вооружении и в шлеме, закрывавшем ему лицо, за ним четыре стража. Все прошли между двумя рядами даи. Братья со странным замиранием сердца смотрели на движения закутанной женщины, которая не поворачивала головы ни вправо, ни влево. Глава небольшой процессии остановился перед балдахином и, бросившись ниц рядом с носилками, несколько минут не двигался. Женщина, которая шла за ним, тоже остановилась и, увидев черную груду, похожую на змею, вздрогнула.

— Открой лицо, — приказал ей голос Синана.

Она колебалась, потом быстро сняла какую-то застежку, и вуаль спала с ее головы. Братья посмотрели и протерли глаза — перед ними стояла Розамунда.

Да, это была Розамунда, усталая, измученная болезнью, но, несомненно, она. При виде бледной, царственной красоты девушки груда на подушке задвигалась и в глазах-бисеринках загорелся свет. Даже даи очнулись. Масуда закусила красные губы, и ее оливковая кожа побледнела, пожирающим взглядом впивалась она в Розамунду, точно желая прочитать в ее сердце.

— Розамунда! — в один голос вскрикнули братья.

Она услышала. Когда д'Арси кинулись к ней, молодая девушка посмотрела на них и с легким восклицанием обняла одной рукой шею Годвина, другой — Вульфа. Ее ноги подогнулись, и коленями она коснулась земли. В ту минуту как братья наклонились, чтобы поднять ее, Годвин вспомнил, что Масуда выдала Розамунду за их родную сестру. С сестрой их могли оставить, а в противном случае дьявол в черном платье…

— Послушайте, — шепнул он по-английски, — мы приходимся вам не двоюродными братьями, а родными, от разных матерей, и мы не говорим по-арабски.

И Розамунда, и Вульф услышали, остальные подумали, что они обмениваются приветствиями, тем более что Вульф начал без разбору кричать по-французски: «Привет тебе, сестра, найденная сестра!» — и так далее.

Розамунда открыла глаза и подала братьям обе руки. В это время послышался голос Масуды, которая переводила слова Синана.

— Ты, госпожа, кажется, знаешь этих рыцарей?

— Знаю, хорошо, — ответила она, — это мои братья, меня украли, опоив их, наш отец был убит…

— Как это может быть, госпожа? Ведь говорят, ты племянница Салах ад-Дина? Разве эти рыцари тоже племянники Салах ад-Дина?

— Нет, — объяснила Розамунда, — они сыновья моего отца, но от другой жены…

По-видимому, Синан поверил Розамунде, по крайней мере, он перестал задавать вопросы. Он задумчиво сидел, все молчали, через несколько мгновений в конце террасы послышался шум, и обернувшиеся братья увидели, как плотный рыцарь старается пробиться вперед, а стража не пускает его. И Годвин вспомнил, что как раз перед тем, как Розамунда сняла покрывало, этот же рыцарь внезапно отошел к концу террасы.

Синан тоже посмотрел в ту сторону, откуда донесся шум, и сделал знак. Двое даи вскочили, подбежали к занавеси, подле которой стоял рыцарь, и сказали ему несколько слов, он подошел к балдахину, но неохотно. Теперь его голова была открыта, и Годвин и Вульф не отрывали от него глаз, они хорошо знали эти широкие плечи, большие круглые черные глаза, толстые губы, тяжелую челюсть.

— Лозель, это Лозель, — тихо произнес Годвин.

— Да, — отозвалась Розамунда, — это Лозель, дважды предатель, сначала он предал меня солдатам Салах ад-Дина, а когда я отвергла его любовь, отдал в руки властителя Синана.

Лозель подошел ближе, Вульф выступил вперед и с проклятием ударил его по лицу рукой в железной перчатке. Воины бросились между ними, а Синан велел Масуде спросить Вульфа:

— Почему ты в моем присутствии осмелился ударить этого франка?

— Потому, господин, что именно этот бесчестный человек навлек великие несчастья на наш дом. Я вызываю его на поединок не на жизнь, а на смерть.

— Я тоже вызываю его, — присоединился к брату Годвин.

— Я готов, — крикнул взбешенный оскорблением Лозель.

— Тогда почему ты, собака, хотел бежать, увидев нас? — возмущенно воскликнул Вульф.

Масуда стала переводить слова Синана, обращаясь к Лозелю и говоря в первом лице, как «уста» аль-Джебала.

— Я благодарю тебя, рыцарь, за твои прежние услуги, — звучал ее голос, — у меня побывал твой гонец-франк, которого я знал в старые годы. По твоему совету я послал одного из своих фидаев с отрядом, велев убить всех воинов Салах ад-Дина на корабле, взяв в плен эту благородную даму, его племянницу, и это было исполнено. Твой гонец требовал, чтобы эту девицу передали тебе, но рыцари, стоящие здесь, говорят, что ты украл их родственницу, и один из них ударил тебя по лицу и вызвал тебя на поединок, ты же принял этот вызов. Я не помешаю вам, мне давно хотелось видеть, как франкские рыцари по своему обычаю сражаются между собой. Я все приготовлю, тебе дадут мою лучшую лошадь, пусть другой рыцарь сражается на своем собственном коне. Вот как это произойдет. Вы встретитесь на мосту, между внутренними и внешними воротами города, и будете биться ночью во время полнолуния, то есть ровно через три дня. Если победишь ты, рыцарь, мы поговорим с тобой о даме, на которой ты хочешь жениться.

— О господин, — ответил Лозель, — кто же может биться копьем на ужасном мосту при лунном свете? Так-то ты, властитель, держишь свое слово?

— Я могу и хочу биться, — крикнул Вульф, — я бился бы с вами во вратах адовых!

— Молчи, рыцарь Лозель, — приказал Синан. — Ведь ты же принял вызов этого франка? Когда ты убьешь его и этим покажешь несправедливость его притязаний, тогда и говори о моем слове. Довольно, довольно, молчи. После поединка мы потолкуем, но не раньше. Отведите его во внешнюю часть замка и дайте ему все самое лучшее. Приведите ему мою большую вороную лошадь. Пусть он ездит на ней по мосту или где угодно, не выезжая за стены крепости, днем ли, ночью ли, все равно, но не позволяйте ему разговаривать с дамой, которую он отдал мне в руки, или с этими рыцарями, его врагами, не допускайте его и ко мне. Я не хочу видеть человека, которого ударили по лицу, пока он не смоет кровью своего позора.

Масуда кончила переводить, и раньше, чем Лозель успел ответить, Синан кивнул головой своим телохранителям, они бросились к сэру Гуго и увели его с террасы.

— Счастливого пути, сэр вор! — насмешливо проводил его Вульф. — До свидания на мосту, там мы сведем наши счеты! Вы бились с Годвином, может быть, вам больше посчастливится с Вульфом.

Лозель обернулся и посмотрел на него пылающим взглядом, но, не найдя ответа, ушел.

— Докладывай, — повелел Синан, обращаясь к высокому фидаю, который все время лежал ниц рядом с неподвижным телом на носилках. — Ты должен был привести еще одного пленника, великого эмира Хасана. Где же он, и где франкский шпион?

Фидай поднялся и заговорил:

— Господин, я исполнил твое приказание, воинов Салах ад-Дина мы перебили, принца Хасана взяли в плен. Нескольких воинов мы оставили охранять корабль. Матросов пощадили (все они были слугами франка Лозеля) и выпустили их на берегу, так же как и франкскую женщину, служанку этой высокородной госпожи. Вчера утром мы двинулись к Массиафу, принц был в носилках имеете с франкским шпионом, который донес тебе, господин, о приближении корабля. Ночевали они также в одной палатке, принца я связал и приставил к нему шпиона, но утром, заглянув в его шатер, мы увидели, что он ушел, каким образом — я не знаю, а на полу лежал мертвый франкский шпион, заколотый в грудь. Смотри…