— Но, — сказал он наконец, — она приказала, — почему, я не знаю, — и я должен повиноваться! Что ж! По крайней мере, вас возьмут храбрые люди, достойные таких скакунов, как вы. Я почти надеялся, что все мы, трое мужчин и моя племянница Масуда, женщина с тайной на лице и с глазами, видевшими ужасы, погибнем в расщелине. Но не такова была воля Аллаха. А потому прощай, мой Огонь, прощай, мой Дым, чудные дети пустыни, умеющие лететь быстрее стрелы… Никогда не выеду я на вас в битву. Но все же у меня есть другие кони вашей же несравненной крови.

Тут Годвин дотронулся до плеча Вульфа, и оба брата потихоньку вышли из конюшни — они не хотели, чтобы араб увидел их, им казалось позорным смотреть на его печаль. Когда они вернулись в свою комнату, Годвин спросил Вульфа:

— Почему этот человек продал нам благородных лошадей?

— Потому что его племянница Масуда приказала ему сделать это.

— А почему она приказала?

— Ах, — проговорил Вульф, — не назвал ли он ее женщиной с тайной на лице и с глазами, видевшими ужасы? Может быть, ею руководят какие-нибудь семейные причины или вопросы, касающиеся нас с тобой. Ведь она затеяла с нами непонятную игру, ни начало, ни конец которой нам не известны! Но, брат Годвин, ты мудрее меня. Зачем же ты просишь меня разгадать такие загадки? Мне совсем не хочется ломать над ними голову. Я знаю только, что это славная игра, и верю, что она в конце концов приведет нас к Розамунде.

— Только бы все это не привело нас к чему-нибудь гораздо худшему, — со стоном произнес Годвин. Он вспомнил видение, пригрезившееся ему в воздухе над пропастью между черными утесами, под которыми кружилась и билась белая пена, и ничего не сказал Вульфу.

Когда солнце поднялось высоко, братья стали снова собираться идти в конюшню, взяв с собой золото, приготовленное для араба, но, открыв дверь своей комнаты, увидели Масуду — красивая вдова, по-видимому, только что хотела постучаться к ним.

— Куда идете вы, друзья Питер и Джон, да еще так рано? — обратилась она к ним с улыбкой на своем красивом странном лице, казалось, скрывавшем какую-то глубокую тайну. Годвин мысленно сказал себе, что точно такая улыбка была на лице каменного сфинкса, которого они видели на рыночной площади Бейрута.

— Посмотреть на наших лошадей и заплатить деньги арабу, — ответил Вульф.

— Неужели? Мне казалось, что час тому назад вы сделали первое, что же касается до второго — не трудитесь. Сын Песка ушел.

— Ушел! И увел лошадей?

— Нет, они здесь.

— Значит, госпожа, вы заплатили ему? — поднял на нее глаза Годвин.

Было ясно, что Масуде понравилось его любезное обращение, потому что, когда она ответила, ее обыкновенно жесткий голос смягчился. И в первый раз она обратилась к Годвину, выговорив все его имя:

— Почему вы называете меня госпожой, сэр Годвин д'Арси? Ведь я только содержательница гостиницы, и мне иногда дают жестокие прозвища. Да, может быть, я была дамой, прежде чем сделалась содержательницей гостиницы; но теперь я только вдова Масуда, как вы — пилигрим Питер. Тем не менее я благодарна вам за вашу ошибку.

И, отступив шага два назад к двери, которую она закрыла за собой, Масуда поклонилась с таким достоинством, с такой грацией, что всякий понял бы: эта красивая вдова воспитывалась не в гостиницах.

Годвин тоже поклонился ей, сняв шляпу. Их глаза встретились, и по ее взгляду он понял, что со стороны этой женщины ему нечего было бояться предательства. Как бы темен и неизвестен ни был путь перед ним, он теперь вверил бы свою жизнь в ее руки.

Вульф, заметивший все это, испугался. Он спросил себя, что подумала бы Розамунда, если бы увидела странный взгляд смуглой женщины, которая была когда-то знатной дамой, сделалась содержательницей гостиницы, которую называли шпионкой, дочерью Сатаны, исчадием аль-Джебала?

Теперь вдова Масуда говорила своим обыкновенным резким тоном.

— Нет, я ему не заплатила. Он не захотел взять денег; не захотел также и нарушить слова, данного вам, рыцарям, которые так прекрасно и отважно скачут на конях, но я заключила с ним условие от лица вас обоих и надеюсь, вы не откажетесь исполнить его, так как я поручилась за вас своим добрым именем, а этот араб — глава рода и мой дядя. Вот в чем дело: если вы и эти ваши лошади останетесь в живых и придет время, когда они больше не понадобятся вам, на площади ближайшего города велите местному глашатаю выкрикнуть, что шесть дней будете ждать человека, одолжившего вам коней, если через шесть дней он не явится — продайте их. Только не раньше. Согласны вы?

— Да, — ответили оба брата, но Вульф прибавил:

— Только нам хотелось бы знать, почему араб, Сын Песка, ваш родственник, доверяет нам своих драгоценных коней?

— Завтрак подан, гости, — холодно произнесла Масуда голосом, прозвучавшим, как звон металла.

Вульф только покачал головой и пошел за ней в столовую, которая теперь снова опустела.

Большую часть дня они провели со своими лошадьми, вечером, на этот раз вместе с Масудой, немного проехались, хотя они не были вполне уверены в лошадях — они думали, что, может быть, эти животные, одаренные, по их мнению, почти человеческим умом, закусят удила и унесут их в глубину родной пустыни. Однако, хотя время от времени кони с легким ржанием и оглядывались, как бы желая отыскать своего прежнего хозяина-араба, они не сделали ничего дурного, — лошади, выезженные для дам, не могли бы быть спокойнее. Поэтому, когда братья вернулись обратно, они прибрали, накормили и приласкали животных, и кони стояли смирно, только настораживали уши и обнюхивали их, точно зная, что это их новые хозяева, и желая подружиться с ними.

На следующий день было воскресенье, братья, опять-таки по желанию Масуды, в сопровождении ее невольника пошли к обедне в большую церковь, прежнюю мечеть, и, как всегда, накинули одеяния пилигримов поверх кольчуг.

— А вы не пойдете с нами? Ведь вы же исповедуете нашу веру? — спросил Вульф.

— Нет, — отказалась от его предложения Масуда, — я сегодня не в таком расположении духа, чтобы исповедоваться. Сегодня я буду перебирать четки дома.

Итак, они пошли без нее. В задней части церкви, которая была просторна, но темна, д'Арси смешались с толпой скромных прихожан и смотрели, как рыцари и священники различных народностей старались занять первенствующее место под куполом. Выслушали они проповедь епископа и многое узнали из нее. В конце своего поучения проповедник заговорил о предстоящей войне с Салах ад-Дином, которого называл антихристом. Епископ просил христиан оставить личные распри и приготовиться к страшной борьбе, говоря, что в противном случае в конце концов крест их Господа будет попран стопами сарацин, Его воины зарезаны, Его знамена осквернены, Его народ перебит или загнан в море. Глубокое молчание встретило эти предупреждения.

— Прошло четыре дня, спросим же нашу хозяйку, нет ли у нее каких-нибудь известий для нас? — предложил Вульф по дороге домой.

— Да, спросим, — согласился Годвин.

Но им не пришлось спрашивать. Войдя к себе, братья увидели Масуду — она стояла посреди комнаты, как видно, в глубоком раздумье.

— Я пришла поговорить с вами, — вдова подняла голову. — Вы все еще хотите навестить шейха аль-Джебала?

И братья ответили:

— Да.

— Хорошо. Я имею разрешение отпустить вас, но советую вам остаться, потому что путешествие опасно. Будем откровенны. Я знаю, что вы задумали. Я знала еще за час до того, как вы ступили на наш берег, и потому привела вас в свой дом. Вы хотите попросить помощи господина Синана против Салах ад-Дина, так как желаете спасти из рук султана одну вашу знатную родственницу, в жилах которой течет его кровь и руки которой вы оба ищете. Вы видите, я и это узнала. Ну, в нашей стране множество шпионов, которые путешествуют то из Европы, то в Европу и доносят обо всем людям, дающим им деньги. Например, — я могу это теперь сказать, потому что вы больше не увидите его, — купец Томас, с которым вы были здесь, у меня в доме, — шпион. Вашу историю рассказали ему другие английские шпионы, а он передал ее мне.