— Во всяком случае, — без всякой логической связи сказала ей Тана, — Ви ведет себя по отношению к тебе очень хорошо. Ведь я знаю, что он услал прочь всех рабынь Хенги.

— Да, ведет он себя очень хорошо, но сколько времени это еще будет продолжаться? Или ты думаешь, что он, став вождем, будет непохож на других вождей? Все люди ведь на один лад. Все они на один покрой. И к тому же, — с кислой усмешкой добавила она, — женщин-то он отослал, а Пага оставил.

— А какое тебе дело до Пага? — спросила Тана, широко раскрыв глаза.

— Большее, чем до всего остального, Тана. Постарайся только понять меня, если тебе это удастся: я ревную только ум Ви, а до всего остального мне дела нет. А этот карлик захватил именно его ум.

— Вот как! — Тана удивленно поглядела на нее. — Странная у тебя фантазия. А вот мне, например, совершенно безразлично, что будет с умом Моананги. Я ревную только его тело (а для этого у меня немало оснований), но никак не его ум.

— Совершенно верно, — резко оборвала ее Аака, — потому что у него нет ума. С Ви дело обстоит совершенно иначе: ум его и больше и значительнее, чем тело. И вот поэтому-то я и хочу, чтобы ум остался моим.

— В таком случае постарайся научиться быть такой же умной, как Паг, — рассердившись, возразила Тана и, отвернувшись от Ааки, заговорила с соседкой.

Племя собралось на Месте Сборищ, перед пещерой, на том самом месте, где Ви победил Хенгу.

Собравшиеся сидели или стояли полукругом; более видные и почитаемые находились впереди, а остальные сзади. Наконец Вини-Вини затрубил в рог, затрубил громко, спокойно и четко, потому что на этот раз он не боялся ни камней, ни каких-либо других провозвестников появления вождя.

Ви появился в плаще из тигровой шкуры, в том самом, который носил Хенга; плащ этот, как заметила Аака, был велик Ви. Ви был озабочен и хмур. Он вышел из пещеры, сопровождаемый Моанангой, Урком, Пагом и остальными советниками, и уселся.

— Все ли племя собрано здесь? — спросил Вини-Вини Трубач, и собравшиеся ответили, что явились все, кроме тех немногих, кто не в силах прийти.

— Так внимайте же вождю, Ви, Великому Охотнику, могучему воину, победителю злого Хенги… Впрочем, может быть, кто-нибудь желает оспаривать у Ви звание вождя? — И он замолчал.

Никто не отозвался.

Ни один человек в полном рассудке не желал иметь дело с чудодейственной секирой, расколовшей огромную голову Хенги, голову, пустые глазницы которой, как вещественное напоминание, глядели на собравшихся с обломанного ствола близстоящего дерева.

Итак, Ви поднялся и заговорил:

— О племя, мы верим, что нигде нет подобных нам. По крайней мере, подобных нам мы не встречали ни на побережье, ни в лесах вокруг, хотя позади Спящего, там, во льду, таится Тень, которая, по-видимому, похожа на человека. Если это человек, то он умер много времени тому назад. Скорее же всего это бог. Быть может, он был родоначальником нашего племени и был окружен льдом, и в нем сохранен. Итак, раз мы — единственные люди и раз мы стоим выше, нежели звериный народ, ибо можем думать и разговаривать, и строить хижины, и делать много вещей, которых звери не могут, хотя они и сильнее нас, мы должны показать им нашим поведением, нашим общением друг с другом, что мы выше и лучше их.

Никому из племени никогда в голову не приходило сравнивать себя или себе подобных с окружающими их животными; таким образом, возвышенные речи Ви были приняты молчанием. Если бы соплеменник Ви стал сравнивать себя со зверем, возможно, он во всех отношениях отдал бы зверю предпочтение.

Потом, разговаривая между собой и вспоминая слова Ви, они сравнивали силу людей с силой медведя, дикого лесного буйвола, кита; результаты получались для людей плачевные.

«Где человек, — спрашивали они, — который мог бы плавать, как тюлень, или летать, как птица, или быть ловким, подвижным и свирепым, как полосатый тигр, живущий или живший в пещерах, или охотиться стаями, как хищные, прожорливые волки, или строить такие же искусные жилища, как муравьи, или вообще во многом, бесконечно многом сравниться с совершенствами тварей, населяющих воды, небеса и землю? А в сущности, не являются ли эти твари в своей области не менее разумными, чем человек? Затем: правда, их язык непонятен людям, но разве из этого не следует, что они разговаривают на своем языке и поклоняются своим богам? Если кто-то в этом сомневается, ему достаточно послушать, как волки и собаки воют на луну».

Но все это говорили они после, во время же речи Ви никто ему не возражал.

Изложив эту основную предпосылку, Ви продолжал речь.

Он внял жалобам народа, посовещался со многими мудрейшими из племени и решил, что наступило время издать новые законы, которые заставили бы всех повиноваться и связали бы все племя в прочный узел. Если же кому-нибудь законы не нравятся, он должен уступить большинству, которое соглашается с законами; если же он не уступит, а будет противиться, то его покарают как преступника. Если племя согласно, то пусть выразит свое одобрение.

Народ устал от долгого молчаливого сидения, кроме того, законов еще никто не слышал. Только один или два хитреца воскликнули, что им хотелось бы сперва услыхать законы. Но их голоса потонули в общем крике одобрения.

Племя выразило свое согласие.

— Во-первых, — продолжал Ви, — нужно разрешить вопрос о женщинах. Женщин слишком мало, и единственным средством помочь в этой беде явится обещание каждого мужчины иметь только одну жену. Я сам клянусь Ледяными богами, что не возьму себе второй жены, и сдержу свою клятву. Если же я нарушу клятву, то да покарают Ледяные боги и меня, и племя, которым я правлю, если племя позволит мне нарушить клятву.

За этим потрясающим заявлением наступила тишина.

Тана восторженно шепнула Ааке:

— Что скажешь, сестра? Что скажешь ты о новом законе?

— Я думаю, что из него в конце концов ничего не выйдет, — презрительно ответила Аака. — Ви и другие мужчины будут соблюдать закон до тех пор, пока не встретят женщину, при виде которой им захочется преступить его. Я думаю, что и немало женщин воспротивится ему. Когда женщина старится, она хочет, чтобы все работы по дому и приготовление пищи для всей семьи лежали на ком-нибудь помоложе ее. Вот цена этому закону: он бессмыслен, как все новшества.

Она показала кукиш.

— А впрочем, пускай этот закон проходит, — продолжала она, — он для нас послужит оружием против наших мужей, когда они захотят преступить его. Я думаю, что первым же нарушителем будет Ви, и произойдет это вскорости. Ви — просто глупый мечтатель и считает, что несколькими словами можно изменить людскую природу. А вернее всего, мысль эта не Ви, а пришла в голову Пагу. Паг же, как ты сама знаешь, не мужчина и не женщина, но просто карлик и волчий щенок.

— Волчьи щенки и волки подчас бывают очень полезны, Аака, — задумчиво возразила Тана и стала прислушиваться к разговорам своих соседей.

Разговаривали немало.

Как только потрясающее предложение Ви было понято его слушателями, началось великое смятение. Все мужчины, у которых не было жен, и все мужчины, желавшие чужих жен, кричали от радости, и их поддерживало немало женщин, бывших вторыми, третьими и четвертыми женами и, следовательно, не пользовавшихся достаточным вниманием. Но с яростью протестовали против нового закона именно многоженцы.

Споры были шумны и долги и наконец закончились компромиссным решением. Многоженцы согласились с законом с условием, что им разрешат сохранить ту жену, которая им больше по сердцу, а также вообще менять жен по общему согласию всех участвующих в этом деле. Племя, достаточно терпимое вообще, пошло на эту уступку. Протестовал только Ви.

Ви горел энтузиазмом реформатора и хотел показать пример.

— Пускай каждый поступает как ему заблагорассудится, но знайте все, что я, вождь, никогда не женюсь на другой женщине, покуда жива моя жена. Не женюсь, даже если она будет просить меня об этом, что вряд ли случится. Внимай, о народ: я вновь клянусь богами, что не возьму другой жены. Если же наступит время, когда я ослабею и обезумею и явится мне искушение нарушить клятву, то да проклянут боги, если это случится, не только меня, но и весь народ поголовно, от мала до велика…