Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Тем временем Обри продолжал:

– Так что когда Бииб отказался этим заниматься, и мы узнали, что Карноу приехал в Нью-Йорк, то решили: мне надо самому идти к нему и все объяснить.

Договорились мы об этом лишь вчера вечером. Сегодня у меня с утра были кое-какие деловые свидания, а днем я поехал в отель «Черчилль», где он остановился, и поднялся к нему в номер. Я не стал предварительно созваниваться по телефону, потому что никогда его не видел и хотел сначала посмотреть на него, а потом уж затевать разговор. Да-да, я хотел на него взглянуть. – Обри замолчал, потер ладонью лоб, а потом сильно сжал его руками. Потом руки его упали на колени и кулаки разжались. – Свидание было нелегким, – продолжал он, – я как-то даже не представлял себе, что именно мне надо ему сказать. Основное предложение – тут все было ясно, но у меня на уме было еще кое-что. Агентство-то у нас общее, половина акций принадлежит Кэролайн, вторая – моя. Ну, так я мог пригрозить ему, что если он не примет наше предложение, я буду держаться за свою половину акций, во всяком случае, не уступлю ему их без борьбы. Но я так и не разобрался, разумно это или нет. Я мог бы также сказать, что Кэролайн беременна, на деле это не так, скорее всего я бы ему этого не сказал, потому что я немного суеверен. Подобными вещами шутить не стоит. И все же такая мысль у меня была… Вообще-то все это не имеет значения, потому что я его так и не увидел. – Он сжал рот, потом опустил подбородок. – Вот тут я оказался не на высоте, признаю это, только не подумайте, что струсил. Я подошел к двери его комнаты, 2318, не позвонив снизу, как я уже говорил, и было поднял руку, чтобы постучать, но не смог. Почувствовал, что меня трясет. Даже зубы стучали. Я постоял, стараясь успокоиться, но ничего не мог с собой поделать. И я понял, что если я войду к нему, изложу ему все, а он наотрез мне откажет, неизвестно, что может случиться. В таком состоянии я скорее бы все испортил, чем добился успеха. Потому я позорно сбежал. Мне очень стыдно признаваться в столь постыдной слабохарактерности. Кэролайн ждала меня в баре неподалеку. Я рассказал ей всю правду. Можете поверить, мне нелегко было признаваться в собственной робости. Ведь вплоть до этого момента она думала, что я в состоянии справиться решительно со всеми трудностями, которые могут нам встретиться. Она считала меня настоящим мужчиной.

– Я и сейчас так думаю, Поль, – сказала она очень серьезно.

– Да? Дорогая, я так хотел бы тебя обнять.

– Не сейчас. Не раньше, чем… – Она махнула рукой. – Перестань твердить об одном и том же.

– Хорошо, забудем об этом пока…

Он повернулся к Вулфу:

– Короче, я ей сказал, что мужской разговор не состоялся. Мы уселись за столик и снова принялись рассуждать. По нашему мнению, никто из друзей не годился для выполнения этой миссии. Адвокат, работающий в нашем агентстве, зеленый юнец. Когда кто-то из нас, даже не помню, кто именно, назвал ваше имя, мы оба уцепились за эту мысль. Я тут же нашел будку телефона-автомата и договорился о встрече… Может быть, вам удастся вызвать его сюда и сделать от нашего имени данное предложение. Если же он не пожелает, пошлите к нему Арчи Гудвина. Кэролайн почему-то считает последнее более целесообразным, потому что Карноу излишне обидчив и болезненно самолюбив. Но уж это вам решать. Если вам удастся убедить его принять наше предложение, вы можете потребовать за услуги любую цену. Но, к сожалению, теперь нам придется жить весьма скромно, и я вынужден вас об этом сразу предупредить. Пять тысяч долларов, что-нибудь в этом роде, это предел… Но, Бога ради, не отказывайте нам, займитесь этим делом прямо сегодня, сейчас же.

Вулф откашлялся.

– Я же не адвокат, мистер Обри, я детектив, сыщик, как иногда говорят.

– Мне это известно, но какая разница? Все в один голос повторяют, что вы знаете, как добиться того, что вам требуется. Вот мы и хотим, чтобы вы добились от Карноу согласия принять наше предложение.

– Я мог бы придраться к вашей формулировке, – сказал Вулф, – но вам сейчас не до семантических споров. Мой гонорар зависит от рода и количества выполненной работы. Ваше задание представляется мне совсем несложным. Скажите, вы все продумали, когда определяли мой гонорар? И были искренни?

– Абсолютно!

– Глупости. Абсолютная искренность недоступна ни одному человеку. Если мистер Карноу примет ваше предложение, могу ли я быть уверен в том, что вы в точности выполните все те условия, которые перечислили?

– Да, да, не сомневайтесь. Выполним.

Вулф обратился к Кэролайн:

– Миссис Карноу, а вы?

– Она вовсе не «миссис Карноу»! – рявкнул Обри. – Она моя жена.

Вулф слегка пожал плечами.

– Мадам, уверены ли вы, что согласны со всеми предложенными вами условиями и будете честно их придерживаться?

– Да, – послышался твердый ответ.

– Знаете ли вы, что тем самым отказываетесь от вдовьей части наследства, предусмотренной законом, от крупного капитала?

– Знаю.

– В таком случае я должен задать вам несколько вопросов о личности мистера Карноу, поскольку мистер Обри с ним никогда не встречался. У вас не было от него детей?

– Нет.

– Полагаю, вы вышли за него замуж по любви?

– Мы считали, что любим друг друга. Да, мы любили…

– Вы к нему охладели?

– Не совсем так. – Она заколебалась, не зная, как объяснить. – Сидни был страшно обидчив, вспыльчив и заносчив… Чувствуете, я все еще говорю «был», потому что так долго считала его умершим. Мне было всего восемнадцать, когда мы познакомились. Как я сейчас думаю, я плохо понимала его и, наверное, просто его не знала. Он пошел добровольно в армию, считая это своим долгом, поскольку не участвовал во Второй мировой войне. Неоднократно повторял, что он «обязан очистить свою долю картофеля», это его собственное выражение. Я не была с ним согласна, но к тому времени уже поняла, что мое мнение, мои чувства и мысли не были для него особенно важны… Если вы собираетесь попытаться заставить его принять наше предложение, конечно, вам желательно знать, что он за человек, но я сама его, по сути дела, так и не узнала, несмотря на прожитое вместе время. Возможно, вам помогут его письма, полученные мною от него из армии. Он мне прислал всего три: одно из Кэмп Гивенса и два из Кореи. Он не любил писать письма. Мой Поль сказал, что я должна захватить их с собой и показать вам.

Она расстегнула сумочку, порылась в ней и извлекла несколько скрепленных вместе листочков.

Я забрал их у нее и передал Вулфу. Ну, а поскольку я предполагал, что именно мне будет поручено вести переговоры о предложении супругов Обри, встал рядом с Вулфом и принялся читать вместе с ним неровные строчки. Все три письма по сей день находятся в наших архивах. Я ознакомлю вас всего лишь с одним, самым последним, чтобы вы имели представление о его содержании и стиле.

«Дорогая Кэрри,

как я надеюсь, мой верный и преданный друг.

Извини меня, но дает себя знать моя слабость. Мне бы хотелось быть там, где находишься в эту минуту ты, и объяснять тебе, почему мне не нравится твое новое платье, после чего ты пошла бы и переодела другое. Мы отправились бы к Шамбо лакомиться устрицами и пить „Ричбург“, а затем в „Вельветт-Йоук“ попробовать „дамских пальчиков“ с томатным соком, потом вернулись бы домой, приняли горячий душ и улеглись на матрасы толщиной в три фута, застланные тончайшими льняными простынями под атласные одеяла цвета „электрик“. После нескольких дней подобной жизни я бы начал узнавать самого себя, смог бы обхватить тебя обеими руками, и мы окунулись бы в блаженство. Теперь, по всей вероятности, мне следует подробно описать здешние края, чтобы ты поняла, почему я предпочел бы находиться в каком-нибудь другом месте. Но это звучало бы слишком тривиально, да и к тому же, как ты прекрасно знаешь, я ненавижу писать письма, в особенности описывать собственные ощущения. Поскольку время все больше и больше приближается к тому моменту, когда я попытаюсь кого-нибудь убить и, возможно, преуспею в этом начинании, я порылся в памяти дабы припомнить умные изречения о смерти. Геродот[1] сказал: „Смерть – восхитительное убежище для усталого человека“. Эпиктет[2] заметил: „Смерть – не что иное, как пугало“. По выражению Монтеня[3], „самые смертельные смерти – наилучшие“. Я непременно процитирую эти изречения человеку, которого собираюсь убить, и тогда он не будет так сильно переживать.

Кстати о смерти: если кто-то подстрелит меня вместо того, чтобы подставить себя под мою пулю, кое-что, сделанное мною незадолго до отъезда из Нью-Йорка, тебя потрясет. Мне бы хотелось находиться поблизости, чтобы посмотреть, как ты все это воспримешь. Ты неоднократно заявляла, что никогда не переживала за деньги, они того не заслуживают. Ты также говорила мне, что я всегда произношу сардонические речи[4], но у меня не хватить духу действовать сардонически. На этот раз ты посмотришь. Признаюсь, что мне придется умереть, чтобы получить возможность „смеяться последним“. Но это будет сардонический смех! Иногда меня берет сомнение, люблю ли я тебя или ненавижу. Эти два чувства трудно разделить. Вспоминай меня в своих сновидениях.

Твой сардонический кавалер,

Карноу».
вернуться

1

Геродот (около 490–425 до н.э.) – древнегреческий историк.

вернуться

2

Эпиктет (50–140) – римский философ-стоик.

вернуться

3

Монтень Мишель (1533–1592) – французский философ-гуманист, рассматривающий человека как наивысшую ценность.

вернуться

4

Сардонический – злобно-насмешливый, язвительный.

2
{"b":"25826","o":1}