Во время ленча она сказала одну вещь, которую, как мне показалось, стоило приобщить к делу, Я заметил, что мне, очевидно, следует извиниться за свой опрометчивый вывод, касающийся наблюдения, будто Джарелл недолюбливает свою невестку, на что она ответила: извиняйтесь сколько угодно, но только не потому, что он опрометчив, а потому что ошибочен. Трелла пояснила, что ее муж не недолюбливает Сьюзен, а испытывает к ней слишком жаркие чувства. Ладно, сказал я, в таком случае приношу извинения за то, что перепутал. Но что это за чувства?
– Ради Бога, перестаньте разыгрывать из себя невинность! Вы только вчера стали его секретарем, а уже провели все утро на балконе с Лоис и пригласили меня к «Рустерману». Ничего себе – секретарь.
– Но ведь его нет. Мне было ведено убивать время.
– Когда он вернется, обо всех делах ему доложит Нора, о чем вам прекрасно известно. Я не дурочка, Ален, в самом деле не дурочка. Я была бы очень сообразительна, если бы не моя жуткая лень. Возможно, вы лучше осведомлены о делах моего мужа, чем я. Ладно. Так вот, представьте себе, она его высекла.
– Что касается моей невинности, то я, как секретарь, обязан ее разыгрывать. Что же касается моей осведомленности относительно дел вашего мужа, то я и не знал, что Сьюзен его высекла. Вы присутствовали при этом?
– При этом никто не присутствовал. Только не подумайте, будто она высекла его самым обыкновенным образом – она этого делать не станет. Не знаю, как уж она это сделала, быть может, одним взглядом. Она может своим взглядом либо испепелить, либо вселить надежду. А я и не подозревала, что женщина в состоянии испепелить его взглядом – я думала, для этого нужна раскаленная кочерга. Правда, это до того, как я узнала Сьюзен. Она уже успела околдовать вас?
– Нет. – Я и сам не знал, лгу или говорю правду. – Я не уверен, что правильно вас понял. Если мне надлежит понимать вас в буквальном смысле, то я достаточно невинен для того, чтоб быть шокированным. Сьюзен ведь жена его сына.
– Да. Ну и что из этого?
– Но ведь он же не придурок?
Она похлопала меня по руке.
– Похоже, я ошиблась на ваш счет. Единственное ваше желание – прикидываться простачком. Конечно же, он придурок. Это известно каждому. Ну, ладно, коль уж я сделала выход, пройдусь по магазинам. Не желаете составить мне компанию?
Я поблагодарил ее за честь, но тем не менее отклонил это предложение.
Я прошел пешком кварталов тридцать, чтобы размять ноги, и размышлял по пути, позвонить Вульфу или нет. Если я доложу ему о том, что выведал у Треллы, я имею в виду насчет приставаний нашего клиента к своей невестке, Вульф тут же велит мне собирать вещи и вернуться домой, ибо семейными дрязгами он не занимается. Мне же хотелось поболтаться там еще немного, чтобы предстать перед Сьюзен еще хотя бы раз с тем, чтоб проверить, какие отклонения происходят в ее присутствии с моим пульсом и дыханием. Если же я позвоню Вульфу и не скажу о том, что только что узнал, мне вообще будет нечего ему сказать. Так что я решил сберечь десять центов.
Стек сказал, что миссис Уимен Джарелл дома нет, мисс Джарелл тоже. Он передал мне, что мистер Фут просил ему доложить, когда я вернусь, на что я ответил: хорошо, доложите. Решив, что мне полагается хотя бы появиться на своем рабочем месте, я повесил шляпу и плащ в стенной шкаф и направился в библиотеку. Нора Кент сидела за столом Джарелла и разговаривала по красному телефону; я приблизился ленивой походкой к стенным шкафам и открыл один наугад. «Бумажное производство в Бразилии», – прочитал на верхней папке, вынул ее и начал листать.
– Вы что-то ищете, мистер Грин? – раздался за моей спиной голос Норы.
Я обернулся.
– Да нет. Просто мне захотелось сделать что-нибудь полезное. Если секретарю необходимо ознакомиться со всеми этими бумагами, у меня, по-видимому, уйдет года два-три, не меньше.
– О нет, это вовсе не так уж долго. Как только вернется мистер Джарелл, мы сразу подключим вас к работе.
– Вежливый ответ. Ценю. Могли бы просто сказать: не суй свой нос куда не следует. – Я положил папку на место и закрыл шкаф. – Могу хоть чем-нибудь быть полезен? Короче, вам не требуется вынести мусорную корзину или сменить промокательную бумагу на пресс-папье?
– Нет, благодарю вас. Кстати, раз мистер Джарелл дал вам ключи, я не вправе запретить вам совать нос куда не следует.
– Вы правы. Беру свои слова назад. От него что-нибудь слышно?
– Да, он звонил около часа назад. Вернется завтра, скорей всего к вечеру.
В ее манерах было что-то настораживающее. Дело не в том, что стенографистке не подобает говорить в такой манере с секретарем (уж кто-кто, а я просек, что называть ее стенографисткой все равно, что Вульфа сыщиком). Не могу вам объяснить толком, что именно, поскольку сам не знаю. Просто в наших отношениях что-то было не так, а что – не знаю. Я надеялся, это прояснит наш дальнейший разговор, но тут зазвонил телефон.
Нора сняла трубку черного аппарата и через секунду передала ее мне.
– Это вас. Мистер Фут.
– Хелло, Роджер. (Попрошаек я называю только по имени), – Ален у телефона.
– Вы очень плохой секретарь. Где это вы болтаетесь целый день?
– Вокруг да около. Но сейчас я на месте…
– Это я знаю, по-моему, вы играете в кункен. Не желаете разбогатеть? Старикан в отсутствии, так что вы там не требуетесь.
– С удовольствием. Где?
– В моей комнате. Подниметесь на верхний этаж, направо мимо вашей комнаты первый поворот налево. Я буду вас ждать у двери.
Комната Фута оказалась побольше моей. Она целиком выражала вкусы ее хозяина. Кресла были обиты зеленой кожей, габариты одного из них вполне бы устроили самого Вульфа. К стенам были приклеены скотчем десятки фотографий лошадей, в основном цветные.
– Нет такой лошади, которая бы не поживилась из моего кармана, – сказал Роджер. – Мускулистые. Красавицы. Я продираю утром глаза, а они здесь, передо мной. Стоит ради такого проснуться. Мужчина всегда должен знать, ради чего ему начинать новый день. Верно?
Я кивнул.
Я думал, мы будем играть центов на двадцать за очко или даже больше, и если он выиграет, я ему плачу, если выигрываю я, он остается мне должен. Однако мы играли по-приятельски, по центу за очко. Фут был первоклассным игроком, мог говорить о чем угодно, а сам помнил каждый снос и прикуп. Я выиграл всего 92 цента, и то только потому, что мне страшно везло.
Воспользовавшись каким-то его анекдотом, я бросил как бы мимоходом:
– Это мне напоминает одно услышанное сегодня замечание. Кстати, что вы думаете о человеке, который пристает к жене собственного сына?
Он как раз раздавал карты. Его рука на секунду застыла в воздухе.
– Кому принадлежит это сообщение?
– Так я вам и сказал. Эта была конфиденциальная беседа.
– Имена назывались?
– Разумеется.
– Вас зовут Альфред?
– Ален.
– Я забываю имена людей, но лошадей никогда. Вот что я скажу вам, Ален. Что касается отношений моего зятя к деньгам и брату своей жены, то я могу дать вам на этот счет любые сведения. Во всем остальном я не авторитет. Не горюю, если кто-то имеет на него зуб. Оплакивать не стану. Поехали.
Из этого высказывания вряд ли можно было что-либо извлечь. В шесть я сказал, что мне нужно искупаться и переодеться перед свиданием с Лоис. Он быстро и точно подсчитал мой выигрыш и протянул мне для проверки листок.
– В настоящий момент я не располагаю девяноста двумя центами, – сказал он, – но они могут превратиться в девяносто два доллара, а то и больше. В четверг на «Ямайке» Пух Персика выигрывает в пятом забеге восемь к одному. Из шестидесяти долларов сорок могу поставить на него. На руки получу триста двадцать, из них половина ваши. Плюс девяносто два цента.
Я сказал, что это звучит очень заманчиво и что я дам ему ответ завтра. Я знал, получив деньги, он тут же исчезнет, а я этого не хотел.
Утром на балконе я предложил Лоис пообедать вместе и потанцевать. Я тогда назвал «Фламинго», но, судя по тому, что произошло днем у «Рустермана», туда идти не следовало. Я спросил у Лоис, не будет ли она возражать, если мы двинем в «Колонн» в Вилледже, где подвизается хороший оркестр и где меня никто не знает, по крайней мере, по фамилии. Она на секунду задумалась, но потом сказала, что это очень даже забавно, потому что она там никогда не была.
