Девушка задумалась:

– Это ловушка.

Вульф кивнул:

– И достаточно хитрая. Формально я заявляю, что твое недоверие ко мне беспочвенно. Но если допустить, что на самом деле я враг, то, конечно, я постараюсь вытянуть из тебя то, чего не знаю. Поэтому ты должна соображать. Ну как, начнем и посмотрим, что из этого выйдет?

Идея ей не понравилось:

– Вы можете донести на нас полиции. Мы не преступники, но имеем право на свои секреты. Полиция способна поставить нас в трудное положение.

– Вздор. Я не могу быть сразу и агентом коммунистов, и полицейским информатором. Я не хамелеон. Если ты сводишь все до карикатуры, можешь уходить. Я справлюсь без тебя.

Она продолжала изучать его.

– Хорошо. Спрашивайте.

– Сначала съешь что-нибудь. Это вкусно.

– Нет, спасибо.

– Хочешь пива? Стакан вина? Виски?

– Нет, спасибо. Ничего не надо.

– А я хочу пить. Арчи, принеси, пожалуйста, пива. Две бутылки.

И я отправился на кухню.

Прошло три недели и восемь часов. Во вторую пятницу апреля, в одиннадцать утра, Вульф спустился на лифте из оранжереи в прихожую, протопал в кабинет и водрузил свою тушу в огромное, рассчитанное на слона, кресло.

Как обычно, я просматривал утреннюю почту, которую клал на его бювар под пресс-папье.

– Обратите внимание на верхнее письмо. Это дело не терпит отлагательств, – сказал я ему. – Картрайта из «Консолидейтед продактс» снова надули, или ему так кажется. В последний раз он без единого звука оплатил наш счет на двенадцать штук и не пикнул. Надо бы вам с ним поговорить.

Вульф оттолкнул пресс-папье с такой силой, что оно покатилось по столу и упало на пол. Потом схватил кипу корреспонденции, скомкал и кинул в корзину.

Конечно, это было мальчишество. Он прекрасно знал, что позже я ее выну оттуда. Но жест был эффектным, и я его оценил. Я бы не удивился, если бы при таком настрое он взял другое пресс-папье, из черного дерева (некий Мортимер уже раскроил им череп жене), и запустил в меня. А я в моем теперешнем настроении не стал бы уворачиваться.

За прошедшие пятьсот двенадцать часов была проделана масса работы. Сол Пензер, Фред Даркин и Орри Кетер, созванные в первое же утро, получили задания. Мы выдали им (в том числе на расходы) 3143 доллара 87 центов ровным счетом. Я работал по шестнадцать часов в сутки, частично головой, частично ногами. Вульф пообщался с тридцатью разными людьми, в основном у себя в кабинете. Но к пятерым, которые не могли прибыть к нему, наведался сам, чего никогда не сделал бы за гонорар. Он проводил часы у телефона и шесть раз звонил в Лондон, пять – в Париж и трижды – в Бари, Италия.

Конечно, все это были пустяки по сравнению с тем, что пришлось проделать полицейским. Дни проходили за днями, версия отпадала за версией, и дело бы заглохло, если б велось для проформы. Однако полиция постоянно работала над ним, и на то имелось две причины.

Во-первых, опасались осложнений международного характера и хотели их избежать. Во-вторых, надеялись, что это будет анекдот года: лучший друг Ниро Вульфа убит, и Вульф вроде бы работает по делу, однако никто не привлечен к ответственности.

Поэтому бумаги продолжали копиться и слуги закона не могли расслабиться, даже если бы хотели. Кремер звонил Вульфу пять раз, Стеббинс – и того больше, и Вульф дважды принимал участие в совещаниях у окружного прокурора.

Мы девять раз обедали в «Рустермане», где Вульф неизменно требовал и оплачивал счет – вещь беспрецедентная для попечителя имущества. Он являлся заранее, чтобы провести часок на кухне, и дважды ввязывался в споры: в первый раз – по поводу соуса морнэ, во второй – из-за блюда, именуемого в меню сюпрем из птицы в пергаменте[6]. Я бы заподозрил, что его придирки беспочвенны, если бы физиономии поваров не свидетельствовали об обратном.

Конечно, Кремер, поставив под ружье свою армию, занимался рутиной. Автомобиль, из которого стреляли, был найден брошенным на Второй авеню. Его угнали за час до убийства со стоянки на Западной Пятьдесят шестой улице. Эксперты, начиная с дактилоскопистов и кончая баллистиками, не только не внесли никакой ясности, но и напустили еще больше туману.

Примерно теми же успехами увенчались усилия трех-четырех дюжин копов, брошенных на отработку «женской» версии. Через пару недель сфера их деятельности разрослась, охватив в дополнение к первым семи пассиям всех дам, пользовавшихся благосклонностью Марко в последние четыре года вместо одного.

Кремер сказал Вульфу, что тот, если хочет, может сам пройти всю цепочку, просмотрев около трехсот записей бесед с восьмьюдесятью четырьмя опрошенными, и Вульф их посмотрел. Он провел за их изучением в офисе окружного прокурора одиннадцать часов. В результате сформулировал девять версий, отработка которых, однако, не сдвинула дела с мертвой точки.

Вульф оставил в покое женщин и те чувства, которые они возбуждали в копах, и переключил Сола, Фреда и Орри, не говоря уже обо мне, на международное направление. Мы буквально своротили гору и много чего накопали на десять значащихся в телефонном справочнике Манхэттена организаций, чьи названия начинались со слова «югославский».

Узнали, в частности, что сербам наплевать на боснийцев и хорватов. Что большинство живущих в Нью-Йорке югославов на дух не переносят Тито и практически все имеют зуб против русских. Что восемь процентов швейцаров на Парк-авеню родом из Югославии. Что выходцы из этой страны, в первом и втором поколении, не склонны беседовать с незнакомцами и запросто могут послать вас к черту, если решат, будто вы что-то вынюхиваете.

И это лишь некоторые из тех вещей, что в массе своей не оправдали слабой надежды вывести нас на след типа, выпустившего три пули в Марко Вукчича. Все вылетело в трубу.

В первые четыре дня мы видели Карлу еще дважды. Она явилась в субботу днем и спросила Вульфа, правда ли, что, как было объявлено, прощания с покойным не будет.

Вульф подтвердил, что в соответствии с последней волей Марко, изложенной в письменном виде, его кремируют без траурной церемонии.

Она возразила, что сотни людей хотели бы выразить ему любовь и уважение.

На это Вульф ответил, что, если человеческие предубеждения должны уважаться, даже когда их носителя уже нет в живых и он не может отстоять свое мнение, следует признать за ним право распорядиться собственными останками.

Единственное, чего она смогла добиться, так это обещания, что прах отдадут ей.

Затем она поинтересовалась успехами расследования. Вульф ответил, что сообщит ей, когда будет что сообщить. Этот ответ ее явно не удовлетворил.

В следующий раз Карла пришла в понедельник вечером. Мне надоело выходить на звонки в дверь, и я переложил эту миссию на Фрица, который ее и впустил. Войдя в кабинет, она приблизилась к столу Вульфа и выпалила:

– Вы сообщили полиции! Они продержали у себя Лео целый день. Днем пришли за Полем и его забрали тоже. Я знала, что вам нельзя доверять.

– Пожалуйста… – начал было Вульф, но ее прорвало.

Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Карла продолжала свою высокопарную декламацию, пока, запыхавшись, не остановилась, чтобы перевести дыхание. Вульф, открыв глаза, осведомился:

– Ты закончила?

– Да! Я закончила. С вами.

– Тогда нам не о чем говорить. – Он дернул головой. – Вот дверь.

Она подошла к красному кожаному креслу и села на край.

– Вы же говорили, что не сообщите о нас полиции.

– Я и не сообщал. – Он устал и был возмущен. – Если ты мне не доверяешь, то не поверишь ничему, что я скажу, так зачем сорить словами?

– Я хочу их услышать.

– Очень хорошо. Я ничего не сказал полиции ни о тебе и твоих соратниках, ни о твоих догадках относительно убийства Марко. Но там работают отнюдь не дураки. И они доберутся до сути, я точно знаю. Удивлен, что этого еще не случилось. К тебе приходили?