Я не могу всецело поручиться за достоверность описываемых мною событий, так как большинство разговоров, свидетелем которых я был, велись в чужой стране и на чужом языке, в котором я вообще, что говорится, ни уха ни рыла. Поэтому даже при всех моих неоспоримых талантах я не в силах притворяться, что понимал хоть какую-то часть из того, что слышал. Тем не менее, за то, что случилось все именно так, готов поручиться собственной персоной Ниро Вульф, который в свободные минуты помогал мне переводить эту абракадабру на человеческий язык. В тех случаях, когда разговоры велись без его участия, я постарался описать все так добросовестно, как только мог. Возможно, и не стоило во всем этом признаваться, но в противном случае совесть моя была бы не совсем чиста.

Арчи Гудвин.

В тот мартовский четверг Ниро Вульф в первый и последний раз в своей жизни очутился в морге. Тогда вечером я едва успел подойти к телефону. В кармане у меня лежал билет на баскетбольный матч, и я ужинал на кухне, потому что мне надо было выйти без десяти восемь, а Вульф терпеть не может есть за одним столом с человеком, который куда-то спешит. Раньше поесть я не мог, потому что Фриц готовил дикую индейку и должен был доставить ее в столовую на подносе, чтобы Вульф мог лицезреть птицу в нетронутом виде, прежде чем ее сочную мякоть осквернит чей-то нож. Иногда, собираясь на очередную игру или в театр, я сам брал что-нибудь из холодильника около половины седьмого, и тогда успевал вовремя, но в этот раз мне уж очень захотелось отведать индюшатинки, не говоря уж о соусе из сельдерея и кукурузных оладьях.

Когда я встал и отодвинул стул, то опаздывал уже на шесть минут, и тут зазвонил телефон. Попросив Фрица взять трубку на кухне, я вышел в прихожую, снял с вешалки пальто и уже надевал его, когда меня окликнул Фриц:

– Арчи! С тобой хочет поговорить сержант Стеббинс.

Я пробурчал нечто такое, что не предназначается для ваших ушей, поспешил в кабинет, подлетел к своему столу, схватил трубку и проорал в нее:

– Валяй. У тебя целых восемь секунд.

Но разговор продолжался больше чем восемьдесят раз по восемь, и вовсе не потому, что на этом настаивал Пэрли Стеббинс: я сам не мог оторваться от трубки после первой же его фразы. Повесив трубку, я постоял немного, тупо уставившись на стол Вульфа. Много раз за эти годы мне приходилось извещать Вульфа о том, что, мягко говоря, не могло его порадовать, но на сей раз все обстояло куда хуже. Признаться, я и сам был потрясен. Сначала я даже пожалел, что не ушел на две минуты раньше, но, осознав, что так было бы еще хуже – для него, по крайней мере, – я пересек прихожую, вошел и столовую и сказал:

– Звонил Пэрли Стеббинс. Полчаса назад один мужчина вышел из своего дома на Восточной Пятьдесят четвертой улице и был убит выстрелом из стоявшей рядом машины. Найденные документы…

Вульф прервал меня:

– Нужно ли напоминать тебе, что дела не должны мешать приему пищи?

– Нет. Это вовсе не дело. При убитом найдены документы на имя Марко Вукчича. Пэрли говорит, что сомнений у него нет, поскольку два сыщика знали Марко в лицо, но он хочет, чтобы я приехал для опознания. Если у вас нет возражений, то я поеду. Конечно, это зрелище менее приятно, чем баскетбол, но я уверен, что он бы поступил…

Я хотел было продолжать, но поперхнулся и закашлялся.

Вульф молча положил нож и вилку на тарелку. Его глаза уставились на меня, однако он не хмурился. Уголок его рта дернулся, потом еще раз. Чтобы прекратить это, Вульф стиснул губы.

Он кивнул мне.

– Ступай. Позвонишь.

– У вас есть какие-то…

– Нет. Позвонишь.

Я повернулся и вышел. Пройдя квартал вниз по Десятой авеню, я поймал такси на Тридцать четвертой улице. Мы довольно быстро пересекли Манхэттен и добрались до городского морга на Восточной Двадцать девятой улице. Поскольку меня там знали и ждали, то пропустили без лишних вопросов.

Я никогда не обращал внимания на стоявший там запах. Один из помощников прозектора по имени Фабер пытался меня однажды убедить, что у них пахнет, как в больнице, но с моим обонянием я не купился на такую дешевку. Фабер утверждал, что в самом помещении – не в холодильнике – редко находятся больше чем одни-два трупа, а я ответил, что в таком случае кто-то должен был распылить какую-то дрянь, чтобы здесь пахло моргом.

С сыщиком из уголовки, который вел меня по коридору, я был знаком шапочно, а вот прозектора видел впервые. Он возился с чем-то на длинном столе, залитом ярким светом. Рядом стоял помощник. Мы с сыщиком остановились и некоторое время смотрели на них. Детальное описание этой процедуры будет вам полезно только в том случае, если вы собираетесь заняться поисками пули, попавшей в тело под углом между пятым и шестым ребром, а посему это действо я опускаю.

– Ну, – спросил сыщик.

– Да, – ответил я. – Я подтверждаю, что это тело Марко Вукчича, владельца ресторана «Рустерман». Если вы хотите, чтобы я подписал протокол, то подготовьте документы, а я пока позвоню.

Выйди из комнаты, я прошел по коридору к телефонной будке и набрал номер. Обычно Фриц поднимает трубку после второго или третьего гудка, а Вульф после пятого или шестого, но на этот раз Вульф взял трубку сразу.

– Да.

– Говорит Арчи. Это Марко. У него две пули в груди и одна в животе. Я думаю, что Стеббинс уже на месте происшествия, на Пятьдесят четвертой улице, да и Кремер, наверное, там. Может быть, мне тоже поехать?

– Нет. Оставайся на месте. Я приеду посмотреть на Марко. Где это находится?

Расследуя убийства в Манхэттене вот уже больше двадцати лет, Вульф до сих пор не знает, где находится морг. Я объяснил… Подумав, что при данных обстоятельствах ему не помешала бы некоторая поддержка, и зная, как Вульф ненавидит поездки в машине, я собрался было предложить свои услуги как шофера, но Вульф уже повесил трубку.

Выйдя из будки, я подошел к сидящему за столом сержанту Доновану и поставил его в известность, что опознал тело, но Вульф хочет приехать и удостовериться сам. Донован покачал головой.

– У меня разрешение только на тебя.

– Ерунда. При чем тут разрешение? Любой житель города и честный налогоплательщик имеет право взглянуть на останки своих родственников, друзей или врагов. Мистер Вульф является жителем города и исправно платит налоги. Я заполняю его налоговые декларации.

– А я думал, что ты частный сыщик.

– Да, я частный сыщик, но мне не нравится, как ты это говоришь. А еще я бухгалтер, личный секретарь и заноза в заднице. Ставлю восемь против пяти, что ты никогда не слышал слова «личный секретарь» и уж тем более не видел занозу в заднице.

Он даже не рассердился.

– Ну да, я знаю, ты у нас образованный, Мне нужно разрешение для Ниро Вульфа. Знаю я его. Пусть морочит голову ребятам из уголовки или самому окружному прокурору, но со мной его штучки не пройдут.

Я не знал, что возразить. Вообще-то я хорошо себе представлял, с кем Доновану приходится иметь дело. К нему может явиться и парочка хулиганов, собирающих сведения для фальшивого опознания, и какая-нибудь истеричка, которой не терпится знать, не стала ли она вдовой. Это может достать кого угодно. Поэтому я просто попытался ему все объяснить. Я немного рассказал ему о Марко Вукчиче. О том, что он был одним из десяти людей, которых Ниро Вульф называл по имени. Что в течение многих лет он раз в месяц ужинал у Вульфа, а мы с Вульфом раз в месяц ужинали у него в ресторане. Что он и Вульф вместе росли в Черногории, которая теперь стала частью Югославии. Донован вроде бы слушал, но все это не произвело на него впечатления. Когда мне показалось, что я предельно ясно изложил ситуацию, и сделал перерыв, чтобы перевести дыхание, он повернулся к телефону, связался с уголовной полицией, наябедничал, что Вульф собирается приехать, запросил разрешение. Потом повесил трубку и заявил, что они перезвонят.