Габриэль накрывала в девять вечера столы, когда в дверь позвонили. Она поспешила открыть. На пороге стоял Марсель.

— Что-нибудь узнали? — спросила она, приглашая его войти.

— Моему брату известно, где сейчас Этьен. Это в нескольких километрах от Марселя, в пригороде. Пьер пообещал съездить туда на велосипеде завтра на рассвете. Он передаст ему ваше послание.

— Храни вас Бог, Марсель! — воскликнула Габриэль и, повинуясь нахлынувшему чувству, наклонилась и поцеловала мужчину в щеку. — Как он думает, Этьен приедет?

— Единственное, что сказал Пьер: Этьен не из тех людей, которые бросают друзей в беде. Но добавил, что после пожара он сам не свой. Нам остается только надеяться.

— Оставайтесь. Выпьете чего-нибудь? — предложила Габриэль.

Впервые за много лет она не искала уединения. Время шло, а она все больше и больше волновалась за Бэлль. Женщина представляла, как ее бездыханное тело выбросили в Сену или оно лежит на темной улице. Даже если Бэлль еще жива, Габриэль страшила мысль о том, что с ней могли сделать. Женщина стояла на коленях перед ликом Девы Марии и молилась о том, чтобы с Бэлль ничего не случилось, но вера ее была недостаточно крепка, чтобы полагаться только на молитвы.

Этьен стоял у двери в деревянный коттедж, в котором жил, и смотрел вслед Пьеру, который на велосипеде удалялся в сторону Марселя по изрезанной рытвинами дороге. Стояло чудесное весеннее утро. На обочинах от теплого солнышка распустились цветы, а птичьи трели немного развеяли его тоску и отчаяние. Было приятно опять повидаться с Пьером (они были так дружны в детстве), и, несмотря на то что потом их пути разошлись, между ними все равно существовала связь.

Этьен хотел и сам умереть после того, как похоронил Елену и сыновей. Он укрылся в этом домике и всю зиму напивался до беспамятства, почти ничего не ел, не мылся, не брился и даже не переодевался. Он покидал свое жилище лишь для того, чтобы пополнить запасы спиртного.

И только в начале марта, когда потеплело, Этьен заметил, что происходит вокруг. Однажды утром он проснулся на своем соломенном матрасе. В окно лился солнечный свет, подчеркивая царящую повсюду грязь: пустые консервные банки, бутылки из-под вина, стол с заплесневелым хлебом, немытую посуду. С тех пор как Этьен переехал в этот домик, он ни разу не вымыл пол, который сейчас был весь покрыт пеплом из камина. Этьен почувствовал ужасный запах. Он не знал, то ли это воняет от него, то ли от упавшей на пол и сгнившей еды. Он понял — пора что-то менять.

Этьен был так слаб, что смог только все рассовать по углам. Он накачал воды из колонки, налил ее в котел, поставил на огонь — и стал задыхаться. У него все болело. Но за бутылкой Этьен не потянулся. В тот вечер, после того как он вымел и сжег мусор, выкупался и постирал свои вещи, он впервые после пожара заснул трезвым.

Постепенно Этьен стал сильнее; за время бесконечных, тяжелых дней, когда он расчищал землю вокруг домика, его мускулы окрепли. Он перестал пить, взялся за починку крыши, наколол дров для камина, сделал новые ставни на окна. Боль постепенно отступала.

Но бывали дни, когда его охватывала ярость. Этьен хотел убедиться в том, что пожар устроили нарочно, чтобы наказать его за то, что он осмелился отказаться работать на Жака. Если бы он знал это наверняка, он убил бы Жака. Но доказательств не было.

Сейчас Этьен должен был ответить самому себе на вопрос: разумно ли с его стороны отправляться в Париж на поиски Бэлль? Он ушел от Жака и почувствовал, что к нему возвращается прежний кураж. Это было похоже на то, как на живой изгороди распускаются зеленые листочки. Но, вернувшись в Париж, он вынужден будет встретиться с головорезами, с которыми порвал.

Тем не менее Этьен представлял себе милое личико Бэлль, в то время, как она выхаживала его, когда его укачало на корабле, слышал ее восторженные возгласы, когда они бродили по Нью-Йорку. Он вспомнил, каким сильным было искушение в ту ночь, когда она оказалась в его постели.

Как часто за эти месяцы Этьен мысленно возвращался к ней, после того как оставил ее в Новом Орлеане! Он надеялся, что его еще раз пошлют в Америку, тогда они с Бэлль смогли бы повидаться, и, глядя на Елену, испытывал жгучее чувство вины, поскольку даже мысли о другой женщине были такими же преступными, как физическая измена.

Одного упоминания о том, что Бэлль назвала его человеком, которому она может доверять, было довольно, чтобы Этьен поспешил ей на помощь. Что ему терять? Все, кого он любил, умерли.

Этьен вернулся в дом. Если он отправится немедленно, то уже к вечеру будет в Париже.

Бэлль разрыдалась, когда каблук от ее обуви со стуком упал на пол. Она несколько часов барабанила по доске, которой было забито окно, изо всех сил пытаясь пробить дыру. На одной туфле каблук отпал, и она продолжала стучать второй, но сейчас отлетел и он, поэтому больше стучать было нечем. Бэлль не продвинулась ни на йоту. Единственное, чего она добилась — сделала небольшую выбоину в дереве. Но по крайне мере, пока она стучала, в ее груди теплилась надежда. А сейчас она растаяла.

От голода Бэлль ослабела, у нее кружилась голова. Она уже не была уверена в том, сколько дней прошло — два или три. Этого добивался Паскаль? Утомить ее настолько, чтобы она не смогла сопротивляться, когда он вернется? Или он оставил ее здесь умирать?

Время от времени Бэлль чувствовала запах еды, он проникал ей в ноздри. Если рядом есть ресторан, почему никто не слышит ни ее криков, ни стука? Она барабанила тогда, когда из дырочки не лился свет, предполагая, что ее быстрее услышат, если на улицах будет не так шумно. Но она не знала, когда заканчивался вечер и наступала ночь, не знала, как долго спала.

Дважды до слуха Бэлль доносилась игра на аккордеоне. В Париже этот звук слышался часто. Когда девушка была свободна, он ее просто очаровывал. Если она слышит аккордеон, почему никто вокруг не слышит ее?

Едва волоча ноги, Бэлль направилась к кровати, наступая на согнутые и сломанные заколки, которыми она безуспешно пыталась открыть замок на двери. Теперь ей нечем было ковырять замок. Бэлль вытащила из лифа рёбра из китового уса, но и они тоже сломались. Она проиграла. А в кувшине осталось воды на два пальца.

С таким же успехом она могла бы просто лечь и умереть. Все было бессмысленно.

Габриэль сидела за письменным столом в фойе, когда в гостиницу вошел мужчина. Сперва она обратила внимание на его отлично скроенный светло-серый костюм. Ее постояльцы редко дорого одевались и не умели держать себя так, как этот незнакомец. Когда он заговорил, его глубокий голос в сочетании с холодным взглядом голубых глаз на мгновение лишил ее дара речи.

— Я Этьен Каррера, — представился мужчина. — Мне кажется, вы меня ждете.

Габриэль была в состоянии лишь безмолвно шевелить губами.

— Я мечтала о том, что вы приедете, но не смела надеяться на это, — наконец выдавила она, чувствуя себя шестнадцатилетней девчонкой. После секундного колебания она встала и протянула руку. — Я Габриэль Эррисон. Очень рада познакомиться. Угостить вас чашечкой кофе? Или, может, съедите что-нибудь? Вы приехали издалека.

— Пока мы будем беседовать, неплохо было бы выпить кофе, — ответил Этьен.

Габриэль позвонила в колокольчик. Из столовой вышла женщина постарше в белом переднике.

— Джин, принесите, пожалуйста, кофе в гостиную.

Она провела Этьена на лестничную площадку, потом в комнатку, окна которой выходили на задний двор. Яркое послеполуденное солнце заливало скромно обставленную комнату: диван, два кресла, стол со стульями у окна. Габриэль убрала с одного из кресел школьные учебники Анри.

— Это книги моего сына, — объяснила она. — Он должен был делать уроки, а вместо этого куда-то улизнул. Присаживайтесь. Поверить не могу, что вы так быстро сюда добрались, — продолжала женщина, устраиваясь напротив него. — Наверное, вы выехали из Марселя сразу после разговора с Пьером.