Подробности того, что следовало за этим, Бэлль так и не выяснила. Ни Энни, ни Мог не заводили разговоров на эту тему, а девушки слишком боялись навлечь на себя гнев хозяйки, который обязательно обрушился бы на них, если бы Бэлль узнала эту тайну.

По ночам, когда Бэлль лежала в постели в полуподвале, до нее долетали звуки: живая мелодия пианино, звон бокалов, мужской гогот, топот танцующих ног и даже пение — казалось, наверху веселье лилось через край. Иногда Бэлль жалела, что у нее не хватает смелости тайком подняться по лестнице и подсмотреть хотя бы в замочную скважину.

Однако, несмотря на свое страстное желание узнать правду о том, чем занимается ее маменька, Бэлль чувствовала, что не все так гладко — есть и обратная сторона медали. Временами она слышала плач, мольбы и даже крики и отлично осознавала, что жизнь девушек не всегда полна роз. Бывали дни, когда они спускались к обеду с покрасневшими, заплаканными глазами и съедали свою порцию в угрюмом, гнетущем молчании. Случалось, что у кого-то появлялся синяк под глазом или на руке. Даже в лучшие дни девушки были бледными и какими-то изнуренными. Да и к Бэлль они не испытывали симпатии. Мог говорила, что девушки думают, будто Энни велела Бэлль шпионить за ними, а еще они ей завидуют. Бэлль не понимала, чему тут завидовать — ее ничем не выделяли ни в еде, ни в одежде, — но девушки никогда не вели с ней бесед и тут же прекращали разговор, когда она входила в комнату.

Только Милли, самая старшая из девушек, относилась к Бэлль по-другому. Она улыбалась ей и была не прочь поболтать. Но Милли была не особо умна, она, как бабочка, перелетала с темы на тему, не в силах вести серьезную беседу.

В действительности единственной подругой Бэлль была Мог. Она была для нее гораздо ближе, чем Энни. На самом деле Мог звали Мовенна Дейвис, она приехала из долин Уэльса. В детстве Бэлль не могла выговорить «Мовенна», поэтому звала няню Мог — так это имя за ней и закрепилось. Однажды Мог призналась Бэлль: если бы сейчас кто-то назвал ее Мовенной, она бы не откликнулась на собственное имя.

Мог была стройной женщиной лет сорока с простоватым лицом, тусклыми каштановыми волосами и голубыми глазами. Она работала в этом доме служанкой с двенадцати лет. Возможно, из-за своей неказистой внешности она так и продолжала убирать в комнатах и разводить камины, надев черное платье, белый фартук и чепец, в то время как девушки наверху наряжались в яркие атласные платья и повязывали волосы лентами. Но только Мог оставалась в доме неизменной. Она не устраивала скандалов, не ссорилась, не дралась. Мог выполняла свои обязанности по дому с безмятежной радостью, ее преданность и верность Энни и любовь к Бэлль были безграничны.

Главный вход в бордель Энни располагался на Монмут-стрит, вернее, в отходящем от нее небольшом переулке, но этим входом пользовались только посетители-мужчины: четыре ступеньки вверх, парадный вход, вестибюль и гостиная. Остальные обитатели дома входили через другую дверь, находившуюся за углом Джейкс-Корт: пересекаешь небольшой дворик, потом преодолеваешь шесть ступенек вниз к черному ходу и попадаешь в полуподвальное помещение.

Когда Бэлль проходила через буфетную, Мог резала на кухонном столе мясо. Кухня представляла собой большое помещение с низким потолком, пол был вымощен плиткой. В центре стоял огромный стол. Возле одной из стен стоял буфет, где хранилась вся посуда, а у противоположной стены была плита, висели на крючьях кастрюли и сковородки. В кухне благодаря плите всегда было тепло, но немного темновато из-за того, что она находится в полуподвальном помещении. Зимой здесь все время горели керосинки. Тут же на этаже были расположены еще несколько комнат: прачечная, спальни Бэлль и Мог, несколько кладовых и кладовка с углем.

— Иди погрейся у плиты, — посоветовала Мог, увидев Бэлль. — Не знаю, почему тебя так тянет на улицу! Терпеть не могу всю эту суету, когда тебя постоянно толкают и повсюду шумят.

Мог редко отходила от дома дальше, чем на десять метров, потому что боялась толпы. Она призналась, что девять лет тому назад, когда ходила поглазеть на похороны королевы Виктории, попала в такую давку, что у нее чуть сердце не выскочило — она подумала, что умрет.

— У нас тоже не очень тихо, но, похоже, здешний шум тебя не беспокоит, — сказала Бэлль, снимая накидку и шарф.

Она слышала, как наверху кричит Салли, новенькая.

— Эта долго не протянет, — глубокомысленно заметила Мог. — Слишком острое шило в заднице!

Мог редко отпускала замечания по поводу девушек, и Бэлль понадеялась, что сегодня ее можно будет разговорить.

— Ты о чем? — спросила она, грея руки над печкой.

— Эта Салли считает, что она лучше всех, — ответила Мог. — То и дело спорит, постоянно выставляет себя напоказ. Остальным девушкам это не нравится — не нравится, как она подает себя господам.

— В каком смысле «подает»? — спросила Бэлль, стараясь скрыть интерес.

Но Мог заметно напряглась, неожиданно осознав, что разговаривает о вещах, о которых ее подопечной знать не следует.

— Довольно болтать, Бэлль, у нас полно работы. Как только я поставлю рагу тушиться, я хочу как следует прибрать в гостиной. Ты мне поможешь, правда?

Бэлль понимала, что на самом деле у нее нет выбора, но ей нравилось, что Мог все свои поручения облекала в форму просьбы.

— Конечно, Мог. А у нас есть время выпить по чашечке чая? — в свою очередь спросила она. — Я только что познакомилась с племянником Гарта Франклина. Очень приятный молодой человек!

За чаем Бэлль рассказала Мог о Джимми, о том, как они гуляли в парке. Она всегда и все рассказывала Мог, потому что та была для нее гораздо ближе, чем Энни. Многие считали Мог старомодной, но Бэлль полагала, что на самом деле она очень современная женщина. Мог читала газеты и живо интересовалась политикой, поддерживала Кейра Харди — члена парламента от социалистической партии, и суфражисток, которые вели кампанию за предоставление женщинам избирательных прав. Дня не проходило без того, чтобы Мог не рассказала о последнем собрании участниц этого движения, о продвижении активисток в парламент или о том, как их насильно кормили в тюрьме, когда они объявили голодовку. Мог часто повторяла, что хотела бы быть одной из них.

— Я рада, что ты нашла друга, — искренне сказала она. — Но не давай этому Джимми распускать руки, иначе ему придется иметь дело кое с кем пострашнее, чем Гарт Франклин! А сейчас давай займемся гостиной.

Энни хвасталась, что у нее самая красивая гостиная в Мейфэр, и это было сущей правдой, поскольку она истратила целое состояние на итальянские зеркала, хрустальные люстры, персидский ковер и бархатные шторы. Но поскольку за ночь в гостиной бывало до двадцати господ, которые постоянно курили сигары и трубки, а также проливали спиртное, там часто приходилось делать генеральную уборку.

Бэлль думала, что, возможно, вечером гостиная и выглядит красиво, но днем она такой не казалась. Здесь вряд ли когда-нибудь раздвигали шторы и открывали окна, а золотистые обои на стенах при естественном освещении были грязно-желтыми. К тому же от пыльных, подернутых паутиной темно-фиолетовых штор разило табаком. Но Бэлль все-таки нравилось делать в гостиной генеральную уборку. Она испытывала истинное удовольствие, когда вытирала грязь с зеркал и они сияли как новые, когда выбивала на улице ковер до тех пор, пока он вновь не заиграет яркими красками. К тому же Бэлль нравилось трудиться рядом с Мог — счастливой душой, — которая усердно выполняла свою работу и ценила любую помощь.

Как обычно во время генеральной уборки, Мог и Бэлль сдвинули все диваны и столы в один угол, потом скатали персидский ковер и вдвоем отнесли его вниз.

Гостиная занимала бóльшую часть первого этажа. У парадного входа была еще небольшая прихожая, где вешали пальто и шляпы. Когда звонили в дверь, обычно открывала Мог. За лестницей, ведущей на верхние три этажа, имелась Г-образная комната — так называемый «кабинет» — и располагалась спальня Энни. Здесь же, за дверью, пряталась лестница, ведущая в полуподвальные помещения. Мог часто говорила, что у борделя идеальная планировка. Бэлль предполагала: Мог намекает на то, что она никогда не видит, кто приходит, а господа не могут подсматривать за их жизнью.