— Думаю, сперва мы должны поговорить с твоим дядей, заручиться его поддержкой, — ответил Ной, давая себе время все хорошенько обдумать. — Но мы не станем сообщать ему о том, что ты забирался в контору Ястреба. Лучше скажем, что это сделал я.

— Вы сможете сегодня прийти в паб? — спросил Джимми с надеждой.

— Но не сейчас, — остудил его пыл Ной, потом кивнул на миссис Дюма, которая несла им свежий чай и тосты. — Если Гарт согласится со мной побеседовать, я приду часов в шесть.

— В этом положитесь на меня, — сказал Джимми. Он взял тост, намазал его маслом, пока миссис Дюма разливала чай. Юноша не стал ждать, пока чай остынет, жадно выпил его, потом встал, сжимая тост в руке. — Мне пора возвращаться. А если он уже лишил ее жизни, Ной?

Ной взглянул в лицо убитого горем юноши. Его сердце заныло от сострадания.

— Я все же думаю, что если бы он собирался это сделать, то убил бы ее сразу же в темном переулке, — ответил он с таким убеждением, на которое только был способен. — Джимми, ты совершил очень смелый поступок, когда добыл это письмо.

После ухода паренька Ной уже без удовольствия заканчивал завтрак. Он не кривил душой, когда говорил, что не верит, будто Бэлль уже убили, но не мог заставить себя сказать Джимми ужасную правду о том, что, как он подозревает, ждет девочку. Как не мог высказать свои подозрения о том, почему полиция не спешит помогать в поисках Кента и наказывать его за оба преступления: убийство Милли и похищение Бэлль.

Иногда, еще до знакомства с Милли, до Ноя доходили новости о тяжких преступлениях, когда подозреваемых неожиданно выпускали из-под ареста и снимали с них все обвинения. Существовали неопровержимые доказательства подкупа полицейских и запугивания свидетелей преступления. Ной написал по данной теме материал, который Эрни Гринслив назвал «роскошным», но когда понес его господину Уилсону, главному редактору, тот сказал, что не может его напечатать, потому что это чревато скандалом.

Ной возразил, что широкая общественность имеет право знать о продажности полиции, но редактор напомнил, что на его место найдется масса молодых рьяных журналистов. Ною пришлось отступить. Он знал, что, если попытается продать историю в одну из «желтых» газет, в «Геральде» ему больше не работать.

Позже этим же утром Ноя послали на Ковент-Гарден на встречу с оптовым торговцем фруктами. Речь шла о занятной истории. Тарантул вылез из ящика с бананами и заполз на одного из работников — тучного мужчину средних лет. Паука на плече работника заметила сотрудница-женщина, которая едва не лишилась чувств от страха. Как только бедняга понял, кто на нем сидит, он застыл от ужаса, но одиннадцатилетний паренек, который перебивался случайными заработками, бесстрашно шагнул вперед со стаканом и картонкой и снял тарантула с плеча бедняги.

Несчастный работник потерял сознание и упал прямо на пол, когда парнишка на радостях решил похвастаться своим трофеем. В конце концов паука поместили в банку с крышкой и отправили депешу в лондонский зоопарк, чтобы за ним приехал арахнолог.

Все это произошло ранним утром, но к тому времени, как история достигла Флит-стрит и Ноя командировали опросить очевидцев, паука уже увезли, а потерпевший выпил столько коньяка, что мало что соображал. Однако парнишка в любом случае оказался героем. Он искренне обрадовался, узнав, что его имя попадет в газеты.

Поскольку Ной находился неподалеку от борделя Энни Купер, он решил побеседовать с ней, а потом вернуться на Флит-стрит. Вчера у них состоялась короткая беседа, равно как и со всеми остальными обитательницами борделя, но сейчас благодаря Джимми Ною было что рассказать — он надеялся, что, узнав вновь открывшиеся обстоятельства, она поведает о том, о чем, возможно, ранее молчала.

Ной подошел к борделю с черного хода и постучал. Дверь открыла мисс Дейвис. Она была в испачканном мукой фартуке.

— Доброе утро, мисс Дейвис, — учтиво поздоровался Ной. — Прошу прощения, что так рано пришлось вас побеспокоить, но я кое-что узнал о человеке по имени Кент. Я хотел бы поделиться этой информацией с мисс Купер.

— Зовите меня Мог, — попросила женщина, впуская его в дом. — Никто не обращается ко мне «мисс Дейвис». Боюсь, Энни сейчас не в лучшей форме.

Судя по покрасневшим глазам Мог, она и сама немало плакала, но, несмотря ни на что, сказала, что только что заварила чай, и предложила чашечку Ною. Она как раз раскатывала тесто на пирог, и дразнящие ароматы тушеного мяса наполняли кухню. Мог усадила гостя у печки и поинтересовалась, не голоден ли он.

Сидя в теплой кухне рядом с суетящейся Мог, Ной понимал, почему Бэлль абсолютно не подозревала, чем занимается ее мать. Полуподвал был полностью отделен от остальной части дома. Это было уютное местечко, а Мог — очень добрая женщина. В прошлый раз она показала Ною спальню Бэлль, где на полке сидели старые куклы, стояли книги и игры. Кровать была застелена цветным одеялом, и, несмотря на то что комната была темной (всего одно крошечное окошко), она была красивой и свидетельствовала о том, что ее маленькую обитательницу любили, заботились о ней.

— Энни не из тех, кто показывает свои чувства, — сказала Мог и предложила Ною к чаю сдобную, посыпанную сахаром булочку. — Но исчезновение Бэлль так сильно подействовало на нее, что я начинаю за нее бояться. Ей необходимо с кем-то об этом поговорить, и если у вас есть новости, возможно, это поможет ей открыться.

Оставив Ноя допивать чай, Мог поднялась по лестнице, чтобы поговорить с Энни. Через несколько минут она вернулась и сообщила, что его ждут, он может подниматься.

Энни сидела в комнате, которая располагалась за гостиной — Милли называла ее «кабинетом». На самом деле эта комната служила Энни спальней, но поскольку имела Г-образную форму, кровать находилась в дальнем углу за ширмой. Сразу же было понятно, что комната принадлежит женщине. У камина стоял розовый бархатный диван. Маленький круглый столик, стулья и письменный стол Энни — все было из роскошного черного лакированного дерева, расписанного вручную розовыми и зелеными цветами. На стенах висело несколько картин, все романтического содержания: на них был изображен либо солдат, прогуливающийся с девушкой по полю, либо женщина, ждущая на берегу возлюбленного-моряка.

Милли рассказывала, что они с Энни часто по вечерам пили чай у камина, и признавалась: если бы у нее был свой дом, она хотела бы иметь такую же комнату. Сейчас Ной понимал почему. Комната была теплой, уютной — это указывало на то, что Энни не такая жесткая, холодная, суровая, какой хочет казаться.

Но мисс Купер, которая сейчас сидела у камина, была совершенно не похожа на ту элегантную, надменную женщину, которую он встречал ранее, когда захаживал сюда к Милли. Энни едва повернула голову, чтобы поздороваться с ним. Еще вчера ей удавалось держаться в своей обычной холодной и равнодушной манере и вообще шикарно выглядеть. Если бы Мог не предупредила Ноя о том, что Энни обезумела от горя после исчезновения дочери, сам бы он ни за что об этом не догадался, поскольку она не выказывала никаких чувств.

Сегодня перед ним сидела совершенно другая женщина. С посеревшим лицом, костлявая, как будто она неожиданно похудела. Глаза Энни запали и казались безжизненными. Строгое черное платье с высоким воротником и рукавами фонариком необычайно старило ее, а волосы, которые до сегодняшнего дня Ной видел всегда в искусно уложенной прическе, сейчас были небрежно убраны с лица. В темно-русых локонах проглядывала седина.

— Простите за беспокойство, — сказал Ной, — но я подумал, вы обязаны знать о том, что я кое-что выяснил о Кенте.

В глазах Энни, когда она взглянула на него, мелькнула призрачная надежда.

— В таком случае я у вас в долгу, — произнесла она, но ее голос был безжизненным и невыразительным, как будто слова давались ей с трудом.

— Заслуга не только моя, но и Джимми, племянника Гарта Франклина из «Бараньей головы». Он, как и я, страстно желает найти Бэлль и отдать это чудовище Кента под суд за убийство Милли.