Тем не менее Бэлль знала: Паскаль внушил ей такой ужас, что она уже никогда не сможет безоглядно отдаться мужчине.

Бессмысленно думать, что слезы Этьена были свидетельством его любви. Он продолжал скорбеть по своей семье. Ее же преследовал кошмар, который она пережила у Паскаля. Они помогли друг другу в трудный час, и, возможно, этим их отношения исчерпывались.

На следующий день ранним вечером Бэлль с Ноем шагали по главному вестибюлю вокзала Чаринг-Кросс. Они переночевали в Кале, потому что Ной посчитал, что Бэлль слишком слаба, чтобы за один день преодолеть такой неблизкий путь.

С парома она впервые любовалась белыми утесам Дувра. Интересно, у скольких англичан сжималось горло при виде этого зрелища, которое означало, что они вот-вот будут дома?

Когда поезд пыхтел среди кентских пейзажей, Бэлль дивилась сочной зелени и вдруг поняла, что никогда раньше не бывала в сельской местности. Казалось невероятным, что она побывала в Америке и во Франции, но никогда до сих пор не видела пасущуюся корову или овцу.

Они стали приближаться к Лондону, и сердце Бэлль бешено заколотилось, но когда поезд прогрохотал по Хангерфордскому мосту и она увидела Темзу, серебрящуюся в лучах солнца, купол собора Святого Павла, Биг Бен, здание парламента, девушка не смогла от волнения усидеть на месте.

Стрэнд был таким же многолюдным, как и прежде, но Бэлль заметила, что появилось больше автомобилей. Ной в поезде признался ей, что тоже хочет купить себе автомобиль. Он полагал, что через пару лет машины станут более востребованными, чем лошади. Когда Бэлль и Ной прошли по Стрэнду, а потом пересекли дорогу, которая проходила через Ковент Гарден, Бэлль все ускоряла и ускоряла шаг.

— Не спеши, — стонал Ной, неся в каждой руке по чемодану. — Я за тобой не успеваю.

Бэлль его почти не слышала. Она вновь оказалась на своей территории, в «стране чудес».

— Все кажется меньше, чем прежде, — задыхаясь, произнесла она. — Пивные запомнились мне большими, улицы широкими, а на самом деле все маленькое. Даже люди, кажется, съежились и стали вести себя тише.

Ной в ответ только смеялся. Для него все выглядело, звучало и пахло, как обычно: мерзко и скучно. Сточные канавы и лошадиный навоз на мостовых источали зловоние. Нищие, пьяницы и чумазые дети попрошайничали, а уличные торговцы на все лады расхваливали свой товар — все было точно так же, как и в тот день, когда он уехал из Англии.

Увидев «Баранью голову», Бэлль побежала. Люди останавливались и таращились на нее, и Ной решил, что удивляться тут нечему — в сером платье с белыми полосками и в изысканной серой шляпке она была похожа на парижанку, а не на девушку из Севен-Дайлс.

У дверей паба Бэлль замешкалась и оглянулась на Ноя, ища поддержки.

— Давай, иди, — подбодрил он ее.

Бэлль толкнула дверь. Сердце девушки билось так сильно, что ей казалось, любой прохожий может услышать его стук.

В нос ей ударил запах пива и сигарет. Бэлль заметила, как посетители посмотрели в ее сторону, и на секунду ей захотелось повернуть назад.

Но потом она услышала, как Мог окликнула ее по имени — это был звук абсолютного счастья, — и слезы так неожиданно хлынули из глаз, что Бэлль мгновенно ослепла.

Невысокая женщина в серо-розовом платье, которая пробиралась через переполненный зал, совершенно не походила на ту Мог, которая ее вырастила.

— Бэлль, моя красавица! — воскликнула она. Туман перед глазами рассеялся, и Бэлль увидела, что Мог тоже плачет и протягивает руки, чтобы заключить ее в объятия.

Раздались радостные возгласы — человек пятьдесят мужчин шумно приветствовали девушку. Мог обвила ее руками и прижала к себе так крепко, что все тревоги тут же улетучились.

— Дай я на тебя погляжу! — приговаривала Мог.

Повисла тишина. Все лица обратились к двум держащимся за руки женщинам, которые плакали и смеялись одновременно, разглядывая друг друга.

— Добро пожаловать домой, дорогая! — крикнул кто-то из посетителей.

Все затопали ногами. Началось всеобщее ликование.

Бэлль никого не узнавала, хоть и предполагала, что выросла среди этих мужчин. Но она понимала, что на самом деле они радуются за Мог. Женщину, которую она любила всю свою жизнь, полюбили и эти люди.

Тут вперед вышел Гарт. Он тоже изменился. Дядя Джимми был таким же большим, как и прежде, но его рыжие волосы и борода, которые раньше выглядели неухоженными, сейчас были аккуратно подстрижены. На нем была ослепительно белая рубашка, рукава были закатаны. Поверх был надет зеленый жилет с маленькими медными пуговицами. Но больше всего поражала широкая улыбка Гарта; Бэлль знала его с детства, и он всегда выглядел угрюмым.

— Бог мой! Ты стала настоящей красавицей! — воскликнул он. — Как хорошо, что ты вернулась домой! А где же Джимми? Он весь день не находил себе места, постоянно смотрел на часы, выглядывал в дверь. А сейчас куда-то исчез!

— Я здесь, дядя, — раздался голос. Все повернулись и увидели, что Джимми тихонько стоит у окна, где и находился все это время. — Просто я хотел, чтобы Мог первой обняла Бэлль.

Он вырос сантиметров на десять, и его голос стал более низким. Плечи Джимми были такими же широкими, как у дяди, а некогда торчащие волосы морковного цвета потемнели и стали длиннее — и эта прическа была ему к лицу.

Бэлль запомнила Джимми худощавым веснушчатым подростком с янтарными глазами, с хорошими манерами, но совершенно уличного вида. Джимми, который стоял перед ней сейчас, был мужчиной: красивым, уверенным в себе, уравновешенным. Только его глаза остались такими же янтарными.

— Он никогда тебя не забывал, — сказал Гарт и с гордостью взглянул на племянника. — Ну же, увалень, иди сюда, обними ее!

Бэлль подумала, что Джимми, которого она знала, съежился бы от такого приказа, но парень, который стоял перед ней, ничуть не смутился. Широко шагая, он преодолел разделяющее их расстояние, подхватил Бэлль на руки и закружил ее.

— Я думал, что этот день никогда не настанет, — признался Джимми, когда она взвизгнула от удивления. — Ты представить себе не можешь, как я рад тебя снова видеть!

Гарт зашел за барную стойку и позвонил в колокольчик.

— Мы все ждали этого дня, — заявил он. Его рокочущий голос разнесся по бару. — Пора отпраздновать возвращение нашей Бэлль, живой и невредимой. Если честно, я знаю ее только по рассказам Мог и Джимми, но с нетерпением ждал, когда она станет членом нашей семьи. Прежде чем я угощу всех посетителей за счет заведения, я хотел бы выразить особую благодарность Ною. Без его помощи и стойкости мы потеряли бы Бэлль навсегда. Ной чужой нам человек, он даже не был знаком с Бэлль до ее похищения. Но Мог попросила его о помощи, и он с готовностью протянул нам руку. Два года он был нашей поддержкой, успокаивал Мог и Джимми, давал советы, писал статьи, изводил полицию и одному Богу известно кого еще. Сейчас он стал для нас как родной. Ной привез домой нашу Бэлль. Так давайте поприветствуем его, как приветствуют героев в Севен-Дайлс, чтобы было слышно даже во Франции!

Толпа продолжала ликовать, да так громко, что Бэлль с Мог пришлось зажать уши руками. Ной, похоже, смутился, но Джимми и Гарт подхватили его на руки, посадили себе на плечи и присоединились к всеобщему ликованию.

Для Бэлль такой прием был и адом, и раем. Приятно было видеть, что ее возвращение встретили с такой теплотой, она радовалась за Ноя, которому воздали должное, но на самом деле ей больше всего хотелось остаться наедине с Мог и Джимми, посидеть, поговорить, а не сидеть в прокуренном пабе, где шумят посторонние люди.

Ноя поставили на пол. Гарт зашел за стойку, чтобы обслужить посетителей, и неожиданно рядом оказался Джимми. Одной рукой он обнял Мог, другой Бэлль.

— Ступайте в дом, — сказал он. — Вам нужно наверстать целых два года.

Мог поступила именно так, как представляла Бэлль, когда ехала домой, — заварила чай. В кухне шум зала стал не намного тише, но она, кажется, этого не замечала.