Тут, что совершенно невероятно, оказалось, что больше нет желающих сразиться со мной. Обернувшись, я увидел двоих моряков, бьющихся спиной к спине и отражающих атаки дюжины пиратов. Глупцы! Их никто не выучил боевым искусствам! Ведь только шестеро могут чего-то добиться при такой схватке, а дюжина — это ровно вдвое больше, чем нужно! Они просто-напросто мешали друг другу. Одного из них я ухватил за плечо и, отшвырнув назад, ранил в другое плечо, затем схватил другого за руку и толкнул. Он поскользнулся и упал, на него налетел третий. Так я расправлялся все с новыми и новыми врагами и каждого из них ранил, стоило им только развернуться, а к тому времени, когда я добрался до двоих отважных моряков, они и сами успели поработать на славу — уложили тех шестерых пиратов, которые были к ним ближе остальных. Тогда мы развернулись в ожидании новой атаки.

Вот так и шло сражение. Мои моряки крушили ряды пиратов, сея вокруг себя смерть, и в конце концов враги бросили оружие и запросили пощады. Моим капитанам удалось сдержать разъяренных матросов, а я созвал своих морских пехотинцев и приказал им запереть пиратов в трюмах их собственных кораблей.

— Но ведь это была только часть флотилии, — напомнил Гару Джанни.

— Верно, но этим злодеям удалось задержать нас настолько, что в итоге нас нагнали остальные корабли. — Лицо Гара стало печальным. — Посередине их флотилии находилось полдюжины кораблей, на которых плыли настоящие пираты. Они догнали нас и взяли на абордаж. И тогда мои ребята начали гибнуть. Пал каждый пятый, как стало ясно потом, по окончании боя, но каждый перед тем, как погибнуть, уложил с десяток пиратов, и столько же убили те, что остались в живых. На меня набросился здоровенный детина, усатый, с мерзкой ухмылкой. Я парировал его удар, но он дал мне пинка. Этот удар я принял на бедро и замахнулся на него, но он быстро восстановил равновесие и отбил мой меч саблей. Я отскочил, но недостаточно быстро, и он успел поранить мне руку. — Гар кивком указал на повязку. — Тут я взревел от злости и, не дав ему опомниться, заколол его, как свинью — он и был свиньей, — а обернувшись, я увидел, что другой, такой же как он, заколол одного из моих ребят и гогочет, как жеребец. В глазах у меня потемнело от ярости, я бросился к нему и перерезал ему глотку. — Гар сокрушенно покачал головой. — На счастье, я быстро совладал с собой. Обернувшись, я увидел троих головорезов, что шли на меня, размахивая мечами и завывая под стать северному ветру. Я пригнулся и нанес удар снизу, угодил первому из них мечом под грудину и тут же выхватил у него ятаган. Ятаганом я ранил того пирата, что был слева от меня, и он, взвыв от боли, сжал раненую руку, а мечом я сначала закрылся от удара врага справа, а затем сразил его. Развернувшись, я снова схватился с раненым, который снова полез в драку, отшвырнул в сторону его ятаган и прикончил его.

Вот так все было. Мы потеряли много людей, многие были ранены, но всех настоящих пиратов мы убили или выбросили за борт на съедение акулам. Им пылало отличное угощение. Теперь они будут неделю пировать у ваших берегов, так что предупреди всех — пусть воздержатся от купаний вдали от берега.

Джанни зябко поежился.

— А как же другие наши корабли?

Глаза Гара снова вспыхнули.

— Покуда поддельные пираты гнались за нами, адмирал Понтелли устремился следом за ними с тыла. Как только они нас нагнали, он обрушился на них и принялся обстреливать задние суда. Говорят, это было душераздирающее зрелище. Эти тупицы, возомнившие себя пиратами, даже не додумались отплыть друг от друга подальше, начали цеплять друг друга веслами. В итоге они друг дружке навредили больше, чем мы им. Их галеры налетали одна на другую, весла трещали и ломались, гибли гребцы. А когда им наконец удалось расцепиться, наши канониры начали подстреливать их, и мои морские пехотинцы снова заставили меня ими гордиться. Из них пало всего человек десять, и им не по душе было то, что выпало на их долю, ибо им пришлось снова биться с необученными крестьянскими парнями. Те, правда, скоро запросили пощады. Мы и их заперли в трюмах. Затем мы переправили на вражеские корабли свои команды. Они приведут суда в гавань Пироджии до зари. Они плывут медленно, потому что теперь на галерах нет гребцов, и команды малы, но зато мы вдвое увеличили численность нашего флота!

— Невероятная, сказочная победа! — вскричал Джанни. — Но скажи, с чего ты взял, что большая часть пиратов — это крестьяне, которых силком заставили сражаться с нами?

Гар ухмыльнулся.

— Да с того, что когда наш адмирал выбил меч из рук их адмирала и велел моим морским пехотинцам взять его, он вскричал: «Не прикасайтесь ко мне, низкое отродье! Да будет вам известно, что я — граф Плазио, и стою больше, чем весь ваш сброд, вместе взятый!»

Джанни, не веря собственным ушам, выпучил глаза, но тут же расхохотался и ударил Гара по плечу. Однако настроение его сразу же упало, когда он услышал плач и стоны у пристаней.

— Я же сказал тебе, что у нас есть потери, — сказал Гар. Лицо его помрачнело. — Погибли и морские пехотинцы, и матросы. Мы одержали великую победу, и досталась она нам достаточно легко. Ты поймешь это, когда увидишь, сколько вражеских судов мы потопили и сколько захватили, но нам пришлось заплатить за это, и многие будут рыдать нынче ночью, оплакивая погибших.

Джанни обернулся в ту сторону, откуда доносились рыдания и стоны. Только теперь он осознал, насколько реальна война, что она представляет собой не просто некое состязание, не игру, которую аристократы затеяли, дабы развеять скуку. В этом спектакле играли живые люди, и их игра заканчивалась трагически.

— Один философ говорил, что цена свободы — вечная бдительность, — негромко проговорил Гар за спиной у Джанни. — Но он забыл, что из-за чрезмерной бдительности слишком часто возникают войны, и тем, кто говорит, что лучше погибнуть свободным, чем жить рабом, лучше бы как следует подумать, так ли это.

Джанни чувствовал, как эта мысль пускает корни в его душе, как она мучительна. Но из глубины души уже поднимался к поверхности непоколебимо уверенный ответ.

— Надеюсь мне не придется платить за свободу такой ценой, Гар. Но если придется, я готов на это.

— Понятно, — кивнул Гар. — Ведь ты уже дважды был на волосок от гибели, но при этом не имел возможности дать отпор врагам, сразиться за свою свободу, верно? А вопрос даже не в том, погибать или нет. Вопрос в том, как погибнуть.

На следующий день после морской баталии в город вернулись три лодки с гонцами, посланными в другие торговые города. На следующий день прибыли еще две, потом — еще пять. Все города после жарких споров в Советах и палатах купеческих гильдий решили, что либо они будут сражаться, либо их сровняют с землей подметки солдатских сапог. Три города колебались, но известие о победе пироджийцев над плохо замаскированной флотилией дворян убедило и их, и наконец они тоже выразили готовность объединиться с Пироджией. Их послы встретились в Зале Совета и на торжественной церемонии подписали Хартию торговых городов, в которой выразили согласие совместно сражаться, повинуясь стратегии, разработанной в Пироджии. Только такое согласие и дали послы, да и то лишь на время войны. О взаимоотношениях в мирное время они решили поговорить тогда, когда (и если!) наступит мир. Однако и этого хватило, чтобы народ Пироджии снова возрадовался, а Джанни приснился самый чудесный в его жизни сон.

Во мраке возник круг света, и Джанни приготовился к новой встрече с суровым старцем-волшебником, но свет все разрастался, и вот в нем проступили не развевающиеся седины, а легкие, воздушные одежды, и перед Джанни предстала призрачная красавица танцовщица. На этот раз она танцевала еще более томно и зазывно, чем прежде. Она вся светилась желанием — своим собственным, а не тем, что пробуждала в Джанни.

Хвала твоей отваге, Джанни Браккалезе!

Ее голос согрел мрак, окружавший Джанни. Он был готов поклясться, что почувствовал, как заколебался воздух от ее дыхания и коснулся его щек.