А если нет?
Джанни мысленно выругал себя. Разве не ему всего несколько минут назад было все равно, умрет он или нет? Но если так, то не все ли равно, холод его убьет или он погибнет от рук безумца? Да и потом, может быть, ему вовсе не суждено погибнуть.
Пока же благодаря Гару у них появилось тепло. У него вдруг мелькнула мысль о еде, и желудок мгновенно взбунтовался: раненая голова еще слишком сильно болела, чтобы думать о том, что надо поесть. Но зато тепло убаюкало Джанни. Он почувствовал, как тяжелеют, наливаются свинцом веки. Но он старался прогнать сон, потому что заметил, что Гар подбрасывает в костер труху и щепки, которые валялись внутри ствола, что его друг успел нарубить корней и сложить из них приличную поленницу. А что случится, если этот дивный, дарящий тепло и радость огонь распространится за пределы камня? А что, если их убежище загорится? О, о своей жизни Джанни не беспокоился, но при мысли о том, как гибнет Гар — бедный, несчастный, обезумевший, полураздетый, как он мечется, как вопит, объятый языками пламени, — при этой мысли у Джанни снова дико разнылась голова. Нет, ему нельзя было засыпать — не мог же он попросить великана погасить костер? Огонь был им так нужен. Одного взгляда на профиль друга Джанни хватило для того, чтобы понять: лучше и не просить Гара погасить костер. Он не согласится. Нужно было бодрствовать и приглядывать за огнем... но от костра исходило такое приятное тепло, оно так успокаивало, а слой трухи под Джанни был так мягок...
Тебе не обязательно бодрствовать, — сказал бородатый старец.
Джанни вытаращил глаза.
Откуда ты взялся? Ведь я не сплю!
Хороший вопрос, — отметил старец. — Давай попробуем наоборот. Как ты можешь видеть меня, если не спишь?
Джанни огляделся по сторонам, но не увидел ничего. Лицо старца парило в кромешной тьме. В ужасе Джанни осознал, что заснул. Он чувствовал мучительные угрызения совести. Не сумел и пяти минут пробыть начеку, а ведь твердо решил не спать! Затем его охватила тревога: а что делает Гар, пока он спит? И что делает огонь?
Не волнуйся, — успокаивающе проговорил старец, словно прочел мысли Джанни. — Спи спокойно. Великан начеку, он не спит и следит за огнем, но на большее ему ума не хватит.
А если он уснет...
Он не может уснуть. Огонь зачаровал его. Он смотрит на пламя и странствует по своим воспоминаниям. Однако эта полудрема освежит его не хуже сна, и вдобавок тело его способно при необходимости сделать все, что нужно.
Джанни немного успокоился. Но на ум ему, как только он получил ответ на самый волнующий вопрос, пришел другой.
Но почему же я вижу тебя теперь? Ведь я не хочу умирать!
Неужто? — Прядь развевающихся волос отлетела в сторону, и Джанни увидел один глаз. Он пытливо смотрел на него, как бы видя его насквозь.
Джанни содрогнулся от страха, но не отвел взгляда.
Ну и что? Пусть я хочу смерти, но я не имею права на нее, покуда со мной друг, который от меня зависит.
Он почти утратил рассудок, и только я могу спасти его. Если это тебя заботит, то ты можешь покинуть меня. Или вели мне покинуть тебя.
Это меня как раз волнует менее всего, — сообщил старец. — Тебе мало пережить эту ночь. Ты должен жить дальше.
Джанни нахмурился.
А тебе что с того?
Это тебя не касается, — отрезал старик. — Скажу лишь, что я должен сыграть свою роль в этом деле, в интересах своего города и самого себя, ибо это и мне на руку.
Что за интересы? — требовательно вопросил Джанни. С каждым мгновением он все меньше страшился старца.
А вот это — не твое дело!
Внезапно волосы с лица старца словно отбросило порывом ветра, глаза его сверкнули, а голову Джанни, будто стрелой, от виска до виска пронзила жгучая боль. Агония сковала его по рукам и ногам. Она длилась всего миг, но казалось, тянулась не один час.
Наконец глаза старца закрылись, их забросало прядями развевающихся волос, а боль в голове Джанни исчезла столь же неожиданно, как пришла. Джанни упрямо и дерзко смотрел на старца, внутренне содрогаясь.
Слушай же! — возгласил старец. — Этим путем идет цыганский табор. Они пройдут неподалеку отсюда рано утром. Положитесь на их милосердие, молите о помощи, если понадобится, но идите с ними, чтобы остаться в живых и добраться до надежного убежища.
А если нет? — дерзко поинтересовался Джанни.
Тогда погибнешь, — отозвался старец просто и сурово, — от рук кондотьеров или от холода и голода, но погибнешь непременно, не сомневайся! — Лик его дрогнул, борода и волосы стали развеваться все сильнее и сильнее, и вскоре совсем скрыли лицо. Голос звучал все тише и все твердил:
Не сомневайся... Не сомневайся...
Погоди! — мысленно вскричал Джанни. — Кто ты такой и почему берешь на себя право указывать мне?
Но лик старца уже обратился в крошечное пятнышко, только голос, еле слышный, продолжал повторять:
Не сомневайся... Не сомневайся... Берегись...
Но вот и голос стих.
Джанни вскричал во гневе и отчаянии и увидел небольшой костерок. Никаких развевающихся седин. На него в тревоге смотрел полоумный великан. Джанни понял, что проснулся от собственного крика, и решил исправить свою оплошность.
— Теперь моя очередь. Ложись спать, Гар.
— Спать? — недоуменно спросил великан.
— Спать, — кивнул Джанни и встал на колени. Тело его не желало слушаться, оно как бы жаловалось, что его побеспокоили. В голове опять забилась боль. Но он заставил себя подобраться к костру, взял обрубок корня из сложенной Гаром поленницы.
— Спи, — сказал он. — Я пригляжу за костром.
Гар на миг задержал на нем взгляд и улегся, не отходя от костра. Он закрыл глаза, но тут же открыл снова. Он озабоченно спросил:
— Джорджио не спать?
Пусть он утратил рассудок, но его не покинуло чувство ответственности.
— Джорджио не спать, — подтвердил Джанни. Он был уверен, что не уснет, даже если захочет — после такого сна.
Гар успокоился и закрыл глаза. Спустя несколько минут он уже размеренно и медленно дышал. Джанни понял, что друг крепко спит.
Он остался наедине со своими мыслями о страшном сне, в котором ему снова привиделось лицо призрачного старца. Но почему-то с этим лицом сливалось лицо Медаллии, оно накладывалось на него, загораживало его. На миг Джанни изумился — почему. Но лишь на миг. А потом он погрузился в воспоминания об этом чудесном лице, чувствуя, как успокаивается, расслабляется...
Но не спит. Он не нарушил данного слова.
Как и предсказал старец, утром появились цыгане. Джанни мысленно содрогнулся от осознания того, что сон сбывается. Каким-то образом некий человек, обладавший могущественной силой, проник в мысли Джанни, в его сны — какой-то мужчина, а быть может, и женщина.
От одной этой мысли сердце Джанни забилось чаще. Неужто и вправду где-то жила та танцовщица, что грезилась ему, жила — настоящая, облеченная в плоть, в этом мире? Мог ли он разыскать ее, коснуться ее, поцеловать ее? Позволила ли бы она ему это?
Он прогнал эти раздумья и стал отчаянно размахивать руками.
— Эй! Эге-гей! Сюда, добрые люди! Помогите нам! На помощь!
Он побрел вперед, к дороге, и опираясь на руку Гара, и волоча его за собой. Но вдруг Джанни остановился, поняв, как они с Гаром выглядят для цыган. Кого они видели перед собой? Двоих грязных оборванцев, на которых не было ничего, кроме подштанников. Один из них был высоченного роста, но при этом повиновался другому, как дитя.
Но все же цыгане остановились и устремили на незнакомцев взгляды, полные сомнения. Джанни понимал, что должен найти такие слова, чтобы лишить цыган опасений, и потому он тоже остановился и снова прокричал:
— Помогите нам, люди добрые! Мы такие же странники, как и вы. Нас ограбили и унизили кондотьеры! Эти разбойники раздели нас и избили, да так безжалостно, что мой друг лишился рассудка! Теперь он — сущее дитя! Пожалуйста, молим вас о помощи. Помогите этому несчастному!
