Чем дольше я размышляла над всем этим, тем сильнее чувствовала безысходность своего положения. Может, прилечь ненадолго, чтобы сосредоточиться?

Я легла на кровать, уставилась в потолок, медленно поглаживая пристроившуюся рядом Исиду, а затем в мою дверь негромко постучали.

– Да? – воскликнула я.

– Ты уже переоделась к обеду, милая? – послышался мамин голос. – Уже пора спускаться в ресторан.

– Нет, мама. Что-то не хочется мне идти.

Послышался звук открывшейся двери, шелест юбок, и вот мама уже стоит рядом с кроватью, на которой я лежу. Она посмотрела на меня своими чудесными встревоженными глазами и спросила:

– Что с тобой, моя дорогая? Ты не заболела?

Ах, как мне хотелось обо всем рассказать маме, выложить ей все-все-все! И как же я устала хранить тайны! От этого у меня постоянно болит голова.

Сегодня я с самого полудня только и размышляю над тем, как бы это объяснить маме, с кем она пила сегодня чай в кабинете директора Службы Древностей. И рассказать, что фон Браггеншнотт, которого она знает как торговца антиквариатом с сомнительной репутацией, на самом деле совсем другой человек. Но если я попытаюсь предупредить маму насчет фон Браггеншнотта, она непременно захочет узнать, откуда мне все это известно. А чтобы это объяснить, придется рассказать маме буквально все, но именно этого я поклялась не делать. Замкнутый круг какой-то!

– Голова у меня немного болит, – сказала я. – Наверное, я слегка перегрелась на солнце.

– В таком случае тебе, наверное, нельзя будет участвовать в раскопках, – нахмурилась мама.

Проклятье! Не хватает еще из-за этих тайн лишиться единственной радости, которую сулит наше путешествие!

– А может, солнце здесь и вовсе ни при чем, возможно, на меня так толпа подействовала. Я чувствовала себя там не в своей тарелке. Да еще потерялась.

– Да, да, – сказала мама, и ее лицо побледнело. – Ты должна быть внимательнее и следить, чтобы такое больше не повторилось, ты поняла? Мы не дома, не забывай. Ходить по Каиру и ходить по Лондону – две большие разницы.

Я подумала, что это нечестно со стороны мамы – обвинять в том, что я потерялась, только меня.

– Ты заставила меня сильно перепугаться, Тео, – мягко продолжила мама. – Я никогда не простила бы себе, случись с тобой что-нибудь.

Мама приложила свою руку к моей щеке, и от удовольствия я зажмурила глаза.

– Прости, мама. Я не думала, что так получится. Толпа была такая большая, что я просто растерялась. Все кричат, пихаются, толкаются…

– Тсс. Я знаю, дорогая. Теперь все позади, все хорошо. Давай-ка я приложу тебе ко лбу холодный компресс. – Она прошла к умывальнику, намочила свой платок, отжала, затем вернулась и положила его мне на лоб. От мокрого платка тонко пахло мамиными духами, сиренью. – Я пойду вниз и распоряжусь, чтобы тебе прямо сюда принесли чашку бульона и тост, хорошо?

– Отлично. Спасибо, мама.

Она наклонилась, поцеловала меня в щеку, а затем направилась к двери.

– Мама?

– Что, милая?

– А можешь попросить, чтобы принесли еще сардин для Исиды?

Мама помолчала и только после долгой паузы ответила:

– Хорошо. Значит, бульон, тост и сардины.

Затем она закрыла за собой дверь, и я снова осталась одна.

Ну, все, хватит ныть, хватит жалеть себя… Хватит. Пора разработать план. Иными словами, придумать ряд действий, которые позволят мне… одним словом, план должен быть хорошим, вот и все. Да, очень не хочется смиряться с потерей золотого шара, но его поиски, как мне кажется, дело совершенно безнадежное. Табличка – дело другое, она намного важнее шара, потому что может привести любого, в том числе и Змей Хаоса, к хранилищу, где полно таких же могущественных артефактов, как шар, а может быть, и посильнее даже. Так что забудьте, дорогая Теодосия Трокмортон, о потере золотого шара и сосредоточьте все свое внимание на том, чтобы не дать слугам Хаоса завладеть Изумрудной табличкой.

В свое время мы обсуждали с Вигмером возможность того, что Змеи Хаоса обнаружат мое местонахождение. Чтобы этого не случилось, Вигмер собирался любыми способами попытаться отвлечь их внимание от Египта, но, похоже, слуги Хаоса на эту наживку не клюнули.

Теперь мне – опять мне самой – нужно каким-то образом держаться от них подальше и водить их за нос до тех пор, пока я не передам Изумрудную табличку в руки уаджетинов. А как только это будет сделано, у слуг Хаоса просто не останется причин преследовать меня.

Впрочем, нет, одна маленькая причина останется, и зовут эту причину «месть». Но неужели такая серьезная организация, как Змеи Хаоса, станет размениваться на такую мелочевку, как месть одиннадцатилетней девчонке? Или у них нет дел поважнее, а вокруг – рыб покрупнее, чем я?

На следующее утро мы встали пораньше и начали собираться в дорогу. Мама хотела успеть на экспресс, который отходил в Луксор в девять часов, но я так тянула резину – нарочно! – что в конечном итоге мы на этот поезд опоздали. Почему я это сделала? Да потому, что слуги Хаоса думали, будто знают все наши планы наперед, а я хотела сбить их с толку и показать, что это не так. Мама, разумеется, ничего о Змеях Хаоса не знала и поэтому была просто вне себя.

Наконец все было готово, и мама вызвала экипаж.

– Больше никаких осликов, хотя бы на время, – сказала она при этом.

Когда карета прибыла, гостиничный портье отнес в нее все наши чемоданы и сундуки, следом уселись мы сами и покатили на вокзал.

На улицах сегодня было по-прежнему многолюдно (по-другому в Каире не бывает), но спокойно: нормальная толпа людей, которые заняты своими повседневными делами. Всю дорогу я присматривалась – не преследует ли нас кто-нибудь, но никаких следов погони не заметила. И к нашей карете никто не приближался, если не считать нескольких торговцев сладостями и лимонадом да кучки чумазых ребятишек, выпрашивавших бакшиш[1].

И на вокзале сегодня было спокойнее, чем вчера. Никаких ораторов на пустых ящиках, никаких орущих мужчин с налитыми кровью глазами. Когда мы вышли из кареты, я посмотрела в сторону мальчишек-погонщиков с их осликами, надеясь увидеть среди них Гаджи, но не увидела.

Что же он теперь будет делать, бедняга, без работы и без денег?

– Теодосия!

– Да, мама? – откликнулась я, отводя взгляд от мальчишек и осликов.

– Останься здесь с багажом, а я схожу проверить, забронировали нам билеты на десятичасовой поезд или нет.

Тут мама бросила на меня такой укоризненный взгляд, что я вздрогнула. «Помни, я тебя еще не простила», – вот что говорил этот взгляд. Вздохнув, я поставила на землю свой саквояж и корзинку с Исидой, а затем уселась на мамин огромный дорожный чемодан – у нас в Англии их еще называют «пароходными кофрами». Быстро осмотревшись, я убедилась в том, что нигде поблизости не видно людей, которые похожи на слуг Хаоса, слегка расслабилась и принялась просто рассматривать прохожих.

Затем кто-то легонько постучал меня сзади по плечу, и от неожиданности я едва не свалилась с кофра. Обернувшись, я увидела перед собой Гаджи. Он был не один – со своей обезьянкой на плече.

– Здравствуйте, мисс.

– Привет! – ответила я, чувствуя, как внутри меня расправляет свои крылья надежда. – Ты был вчера вечером на конюшне?

– Нет, – нахмурился Гаджи. – Гаджи уже говорил вам, что не хочет туда идти. Там его ждет только большая выволочка.

– Ну да, разумеется… – Мои плечи опустились, крылья надежды тоже. Я быстро оглянулась, ища глазами маму – вряд ли ей понравится, что ее дочь вот так запросто болтает с одним из местных оборванцев. По счастью, мама о чем-то разговаривала сейчас с железнодорожным кассиром, и я вновь повернулась к Гаджи.

– Ну и ладно, все равно я рада тебя видеть. Хочу как следует отблагодарить тебя. – Судьба этого мальчишки не давала мне покоя с той минуты, когда я узнала, что из-за меня он лишился работы. – Я обещала тебе хорошо заплатить. – С этими словами я полезла в карман своей юбки.