Ничего не подозревая о бушующих во мне страстях, мама поднялась и сказала, разглаживая подол своего дорожного платья:

– Бери свои вещи, дорогая. Пойдем.

Из стоящей рядом со мной корзинки раздалось недовольное низкое мяуканье.

– Исиде не нравится, когда ее называют вещью, – пояснила я.

Мама прекратила прихорашиваться и сказала, пронзив меня взглядом:

– Поскольку Исиду в это путешествие не приглашали, мне абсолютно наплевать, что ей нравится или не нравится. Не испытывай мое терпение, Тео. Это за тебя уже сделали и наше долгое путешествие, и бесконечные задержки. Все, давай на выход.

Подумав вскользь о том, что идея приехать в Египет вместе с мамой была, возможно, не самой лучшей, я взяла в одну руку свой дорожный саквояж, другой подхватила корзинку с Исидой и поднялась на ноги.

– Твой головной убор, – напомнила мама, указывая кивком на мой валявшийся на полке пробковый шлем. Проклятье.

Я поставила саквояж, напялила шлем на голову, снова взяла саквояж, затем вышла вслед за мамой из нашего купе и поковыляла к выходу вдоль узкого тесного прохода.

Выйдя на подножку вагона, я почувствовала легкие следы энергии духов – хека и древней магии, они смешивались в воздухе с валившим от локомотива паром и сажей. Я чихнула, затем сошла на перрон и пошла вслед за мамой – маленький с виду ридикюль при каждом шаге тяжело бил меня по ноге. В ридикюле у меня был спрятан шар Ра, это он то и дело напоминал мне о том, зачем я здесь, и об обещании, которое я дала лежавшему на смертном одре Ови Бубу. Когда я давала обещание отвезти шар Ра и Изумрудную табличку в Египет, я действительно верила, что Ови Бубу находится при смерти. Если бы я знала, что на самом деле это не совсем так и что Ови Бубу не умрет от полученных в битве со слугами Хаоса ран, я не стала бы брать на себя такие обязательства – он мог бы и сам приехать в Египет, когда поправится.

При мысли о Змеях Хаоса мне стало слегка не по себе – сразу заныли плечи и захотелось поскорее оказаться за надежными стенами отеля.

– Набир нас встретит? – спросила я, оглядываясь по сторонам и ища в толпе знакомое лицо маминого переводчика.

– Не в этот раз, – ответила мама. – Он сейчас в Луксоре, заканчивает набирать людей в нашу археологическую группу. А здесь, в Каире, мы сами возьмем носильщика и сами доберемся до отеля.

«Сказать легче, чем сделать», – подумала я, пробираясь сквозь густую вокзальную толпу. Я помнила свой прошлый приезд в Каир – тогда здесь, на вокзале, тоже было много людей, но не столько.

– Что они все здесь делают? – спросила я, стараясь перекричать нестройный шум голосов. – Праздник у них, что ли, какой-то?

– Точно не знаю, милая, – ответила мама через плечо, – но на всякий случай старайся не отставать, а то еще потеряемся, не дай бог.

Я просочилась сквозь группу мужчин – все они были одеты в длинные белые балахоны и о чем-то яростно спорили друг с другом. Неожиданно для самой себя я вдруг поняла, что мне сейчас очень не хватает папы. Вот уж кто умеет пробираться сквозь любую толпу! Конечно, в этом ему очень помогает его трость, но ведь и тростью тоже надо уметь орудовать. Но увы, увы, открывшаяся недавно в нашем музее выставка «Тутмос III – Наполеон Египта» пользовалась такой бешеной популярностью, что Совет директоров ни в какую не разрешил ему поехать вместе с мамой.

Над перроном громко перекатывались незнакомые слова чужого языка, они казались мне сердитыми и недовольными. Мама покрепче ухватила ручку своего чемодана и оглянулась, проверяя, не отстала ли я. Не скрою, мне было приятно увидеть, что она помнит обо мне и даже волнуется, как бы я не потерялась. Я улыбнулась ей в ответ, а затем снова принялась продираться сквозь толпу.

Именно в этот момент я и обратила внимание на странного, похожего на жердь человека. Он тоже пытался пробиться сквозь толпу и все время шарил по сторонам глазами, словно выискивал кого-то.

Мне в голову сразу же закрались мысли о Змеях Хаоса. Я посмотрела на маму, пытаясь понять: может быть, она заметила – или даже узнала – этого верзилу? Но мама шла, не сводя глаз с тележки, на которой носильщик вез наши вещи. По-моему, она боялась, что стоит ей отвести взгляд в сторону – и наш багаж навсегда бесследно исчезнет в этой вокзальной толчее.

Я обратила внимание на то, как странно дергает замеченный мной человек своими длинными руками и ногами – словно марионетка на ниточках. Волосы у верзилы тоже были странными, белесыми, словно с них смыли всю краску.

В эту минуту человек увидел нас с мамой. Его взгляд стал сосредоточенным, как у обнаружившего свою цель стрелка, и незнакомец принялся целеустремленно пробиваться в нашу сторону.

Я только еще решала, стоит ли сказать маме об этом человеке, как он уже успел прорезать толпу и выскочил прямо перед нами, как пробка из воды.

Он быстро моргнул своими бледными голубенькими глазками, одернул пиджачок, поправил съехавший в сторону галстук, и теперь я увидела, что белесые волоски растут у него и над верхней губой, обещая когда-нибудь (о, нескоро, наверное) превратиться в некое подобие усов. Он окинул меня быстрым, ничего не выражающим взглядом, а затем с поклоном спросил у моей мамы:

– Миссис Трокмортон?

Я на всякий случай сильнее прижала к себе ридикюль и саквояж.

– Да, а что вам угодно? – вежливо, но очень холодно ответила мама.

– Я Джонатан Бинг из Службы Древностей. Меня послали за вами. Но когда я приехал в отель, чтобы забрать вас, мне сказали, что вы еще не прибыли. Тогда я подумал, что лучше всего встретить вас прямо на вокзале, тем более что сегодня здесь такое… столпотворение, – кивнул он головой в сторону кишащих повсюду египтян.

– Мы очень рады, что вы решили нас встретить, – гораздо теплее сказала мама.

– А что именно здесь происходит? – спросила я, глядя на человека, который взобрался на пустой ящик и с него что-то кричал в толпу.

Мистер Бинг проследил за моим взглядом и ответил, недовольно морща нос.

– Демонстрация националистов. Они требуют выгнать всех англичан из Египта.

– И их довольно много, – заметила мама, которую в это время кто-то толкнул так, что она навалилась на меня. – Вы не будете столь любезны взять вот это? – Мама протянула мистеру Бингу свой маленький дорожный чемоданчик, а затем крепко ухватила меня под локоть.

От прикосновения маминой руки мне сразу стало спокойнее, и окружавшие нас толпы людей стали казаться не такими пугающими.

Взяв мамин чемоданчик, мистер Бинг принялся пробивать им, как тараном, путь сквозь толпу. Мы с мамой двинулись вслед за ним, как баржи за буксиром.

Но поначалу у Бинга не очень-то получалось продвигаться сквозь густое скопление тел, они стеной преграждали нам дорогу.

Со всех сторон нас окружали мужчины в черных одеждах, с тюрбанами на голове. Если бы не крепко державшая мамина рука, у меня, боюсь, могла начаться паника.

Стоявший на ящике человек разразился новым потоком слов, толпа в ответ взорвалась криками и подалась вперед, потянув вслед за собой и нас троих.

– Что он сказал? – спросила я у Бинга. Чтобы он услышал, мне пришлось крикнуть это во весь голос.

– Ничего хорошего, – крикнул в ответ Бинг. Я сердито посмотрела на него. Мистер Бинг принадлежал к худшей, на мой взгляд, разновидности взрослых – к тем из них, кто никогда ничего не объясняет детям.

Тут в меня врезался какой-то высокий бородатый человек и выбил мой локоть из маминой руки. Пара секунд, и я потеряла в толпе и мамино пыльное розовое дорожное платье, и темный пиджак Бинга. Кто-то крепко схватил меня за руку. «Слуги Хаоса», – подумала я, едва не заорала от страха и попыталась вырваться.

Чужая рука еще сильнее, до боли, сжала мой локоть, и раздался крик:

– Сюда!

Слава богу, это был Бинг. Я позволила ему протащить себя сквозь толпу. Внезапно вокруг меня появилось свободное пространство, а чуть дальше я увидела маму и уже хотела броситься к ней, но Бинг удержал меня, ухватив рукой за плечо.