— Войти в жилище бога, может, и побоялся бы, — хмыкнул Кьюлаэра, — но при чем тут Ваханак? — Он повернулся к Миротворцу. — Чему ты улыбаешься?

— Твоим словам, — ответил мудрец.

Кьюлаэра подумал и понял: он поверил-таки, что ульгарл на самом деле не божество. Поверит ли он, что не боги и улины, когда увидит кузнеца Аграпакса?

Он выпил настой трав, после чего Йокот велел ему полежать еще пару часов и заварил для всех другой отвар, попивая который они обсудили приключения последних месяцев. Все были потрясены тем, насколько за это время изменились.

— Йокот стал шаманом, а Кьюлаэра — человеком, достойным всяческого доверия, — говорила Китишейн удивленно. — Луа из робкого воробушка стала лучницей, способной, если надо, убить врага. Только я почти не изменилась, если не считать, что стала искусным бойцом, каким раньше только притворялась.

— О нет, сестра! — возразила Луа. — Ты изменилась гораздо сильнее! Ты стала намного спокойнее, не бросаешься на всякого, кто, на твой взгляд, угрожает тебе, ты стала настолько увереннее в себе, что, не будь я рядом с тобой все это время, я бы тебя не узнала.

— Неужели это так? — изумилась Китишейн.

— Да, — подтвердил Йокот.

— А ты сама ничего не замечала? — хмуро спросил Кьюлаэра.

Китишейн посмотрела на него широко раскрытыми глазами. Он улыбнулся, радуясь в душе ее расположению и обещая себе никогда, ни за что не потерять ее доверия.

— Это ваша работа, мудрец, — вынес приговор Йокот.

— Верно, и я доволен ей. — Миротворец посмотрел на всех поочередно, сияя улыбкой. — Испытания, через которые я вас провел, враги, которым вы противостояли вместе, — все это вывело каждого из вас на путь к себе — таким, какими вы способны стать, на путь, по которому вы будете идти всю свою жизнь, если у вас хватит решимости следовать ему без моих понуканий.

— Такими, какими мы способны стать? — спросил Кьюлаэра. — Что это значит?

— Проще всего объяснить это на твоем примере, Кьюлаэра, потому что твое тело, которое было сильным, но заплывало жиром оттого, что ты себя баловал, стало теперь крепким, стройным и обученным настоящему боевому искусству. Твоя совесть наконец проснулась, стала говорить тебе о справедливости, ты перестал искать оправдания для своих дурных поступков. Последняя схватка показала, что ты обладаешь духом настоящего воина. — Он с улыбкой посмотрел на всех. — Как и все вы. В Кьюлаэре это более заметно, поскольку ему пришлось проделать более долгий путь; в Йокоте перемена проявилась почти так же сильно: он из гнома, владевшего слабой магией, превратился в шамана, управляющего могущественными силами. Но вы, Китишейн и Луа, изменились не меньше, признаком чего является ваша решимость идти к цели, которая у вас даже сильнее, чем у Кьюлаэры и Йокота.

Все удивленно уставились на него. Йокот осторожно поинтересовался:

— А что это за цель?

— Видишь? Ты даже еще и не понял. — Миротворец улыбнулся Китишейн. — Говори, девица. Что ты хочешь сделать?

Ее голос был очень тихим, как будто она боялась, что ее послушают:

— Уничтожить Боленкара.

Мужчины вздрогнули, потом воззрились на Луа, которая почему-то не зарыдала от ужаса. Вместо этого она медленно и серьезно кивнула.

— Значит, ты тоже это поняла, сестрица?

— Да, так и есть! — Кьюлаэра широко раскрыл глаза. — Я это тоже чувствовал, просто не мог выразить словами!

— Как и я! — мрачно сказал Йокот. — Но это правда, ведь так? Фучан, дворецкий-предатель, ульгарл, истязающий горцев, — всех их послал Боленкар, ведь так?

— Да, как и того подонка, что морочил головы жителям моей деревни. — Воспоминания пробудили в Кьюлаэре ненависть. — У гномов тоже был такой?

— Ты еще спрашиваешь? А как ты думаешь, почему они выгнали Луа на поверхность земли и возненавидели меня за то, что я плохо владел магией? — процедил Йокот.

— Всему этому виной Боленкар, верно? — спросил Кьюлаэра.

— Не во всех человеческих страданиях он повинен, — ответил мудрец, — мы и сами легко умеем приносить друг другу несчастья в борьбе за власть, за подруг, своей алчностью и ревностью. Но все-таки за последний век страданий стало уж слишком много — дела пошли куда хуже, чем обычно, и это — дело рук посланцев Боленкара, сыгравших на людских пороках.

Все какое-то время молчали, потрясенные сказанным.

— Это неслыханная дерзость — говорить о том, чтобы свергнуть бога, — прошептала Луа.

— Но он не бог. — Кьюлаэра поднялся с земли. — Теперь мы знаем это. Боленкар — не бог, а всего лишь ульгарл, и его можно победить так же, как мы победили Ваханака.

— Да, можно, — хмуро буркнул Йокот. — Но Ваханак жил в одиночестве, в окружении жалкой горстки горцев, выполнявших его указания. Боленкара же наверняка охраняют войска, готовые биться за него с врагами до смертного конца!

— Истинная правда, — кивнул Миротворец.

— Тогда и нам придется сколотить войско, — решительно заявил Кьюлаэра, — и к тому же нужно будет хитрить, как только получится. А, мой маленький друг, разве ты не смог бы перехитрить какой-то кусок мяса?

Йокот улыбнулся:

— А как же, конечно! Пойдем, верзила, бери свой меч и захвати несколько поленьев, прежде чем погасишь костер. Поленья послужат нам факелами. Объявляю, что ты здоров и нам пора отправляться на поиск ящика с золотом!

Он повел всех мимо трупа Ваханака в пещеру, где гномы сняли свои маски. Они обошли трон. Вход под землю был скрыт тонким багряным холстом.

Жилище ульгарла оказалось роскошным. Стены были завешаны дорогими тканями, огромный стол, стулья и кровать были сделаны из блестящей древесины и украшены резьбой. Драгоценные камни поблескивали на серебряных и золотых кубках и блюдах, а каменный пол был устлан шкурами, сшитыми в один огромный ковер.

— Сельчане живут в презренной нищете, — злобно процедил сквозь зубы Йокот, — а их бог о себе вот как позаботился.

— Откуда здесь столько прекрасных вещей? — удивленно спросила Луа.

— Когда-то здесь ходили караваны. До той поры, пока дань Ваханаку не стала такой высокой, что все стали обходить эти места стороной, — объяснил Миротворец.