Мэт продолжал мотать головой, но тут посередине шатра завертелся маленький смерчик. Смерчик гудел и вырастал на глазах. Достигнув высоты пять с половиной футов, гул смерча превратился в хрипловатое контральто и вопросил:

— С какой стати мне являться к людям, которые меня отвергли?

— Ну... к примеру, чтобы отблагодарить их, — совершенно невинно отозвался Рамон.

Смерч начал менять, очертания, съеживаться, в нем проступили контуры, при виде которых Мэт бы непременно сладострастно взвыл, не знай он, какой разрушительный потенциал за этими контурами таится.

— Отблагодарить? — возмущенно вопросил голос. — Я вас уже дважды отблагодарила! Я пощадила вас, я прогнала более слабого джинна и отнесла вас к махди! Мне, что же, вас десять раз благодарить нужно?

— Но мы тебе оказали очень большую услугу, — напомнил джинне Рамон. — Но если тебе так уж трудно ответить добром на добро, тогда я молю тебя, сделай это ради дружбы.

— Ради дружбы? — Смерч окончательно утихомирился, осел, и Лакшми шагнула к Рамону. Бросив попутно взгляд на Мэта, она смерила его глазами с головы до ног.

Мэту показалось, что он слышит мысли джинны: «Если мне не достался сынок, может, папочка сойдет?» Джинна развернулась к Рамону и промурлыкала:

— Какие доказательства дружбы ты можешь предложить мне?

— О, только те, о которых прошу сам! — воскликнул Рамон. — Я готов помочь, когда тебе будет грозить беда — и я, и мой сын, как только сумеем! — Рамон шагнул к джинне, и Мэт был готов поклясться: в глазах отца горел игривый огонек.

— Беда? Мне? — игривым полушепотом проговорила джинна и приблизилась почти вплотную к Рамону. — Только в этом случае ты готов помочь мне?

— Увы, боюсь, что так, — вздохнул Рамон, хотя мимика его говорила обратное. — Ну разве что еще я готов разделить твое общество, когда тебе будет одиноко.

— Джинны вообще-то живут одиноко, — проворковала Лакшми, — но бывают времена, когда нам хочется, чтобы кто-то был рядом.

— Мне это очень знакомо, — кивнул Рамон. — Но было бы нечестно с моей стороны предлагать тебе то, что я уже некогда предложил другой. Между тем дружба — не такое уж скромное подношение.

На миг Лакшми озарилась гневом — в буквальном смысле! Крошечные языки пламени вспыхнули над ее бровями, плечами, грудями. Мэт в панике прошептал мощнейшее заклинание против злых духов.

— Все мужчины во все времена тянутся к красоте, чудесной, волшебной красоте, — пробормотал Рамон.

Пламя гнева тут же угасло, Лакшми насмешливо улыбнулась.

— О да, вот только такая красота у тебя уже есть, верно? И все же от дружбы не так легко отказаться. Надеюсь, твоя жена примет меня так же любезно, как ты. А теперь довольно, о ты, Обещающий-Невыполнимые-Услуги! Чего ты хочешь от меня?

С этими словами она одарила Мэта таким похотливым взглядом, что все его мужские гормоны взвыли, словно волки на луну. Правда, их вою ответили колокола тревоги, вовсю забившие в его голове.

Рамон поспешно проговорил:

— О, нам нужна сущая безделица. Вынеси нас из этой шелковой тюрьмы, и все.

Лакшми, нахмурив брови, повернула голову к Рамону. Мэт облегченно выдохнул. Джинна фыркнула.

— Два могущественных чародея не могут выбраться из шелкового шатра? Значит, здесь есть нечто такое, чего не увидишь глазами смертных... — Она внимательно осмотрела стены шатра. Глаза ее полыхнули загадочным светом. Затем свет угас и она объявила:

— Сильнейшими чарами пропитана сама ткань этого шатра.

— Какие чары могут смутить принцессу джиннов? — заискивающе вопросил Рамон.

— Нет таких чар, — рассеянно отозвалась Лакшми, крепко схватила обоих мужчин за руки, и шатер бешено завертелся вокруг них.

Лакшми прижала обоих мужчин к животу. То ли они уменьшались, то ли Лакшми увеличивалась, хотя это навряд ли, иначе она бы прорвала головой крышу шатра. А шатер вертелся вокруг них все быстрее и быстрее, и наконец все слилось в серый туман, и Мэту пришлось вступить в борьбу с собственным желудком. Потом туман поредел, все потемнело, на темном фоне появились ярко-желтые полосы, затем они расплылись, и желудок Мэта дал ему понять, что скорость вращения упала. Джинна-торнадо вращалась все медленнее и медленнее, световые полосы сжались до размеров точек, точки проносились мимо... медленнее, еще медленнее, и наконец остановились, застыли. Лакшми отпустила своих «пассажиров». Они сделали несколько нетвердых шагов. Мэт уцепился за отца, они прижались друг к другу и постояли, пока не обрели равновесие и не увидели, что лагерь махди лежит внизу — тысячи походных костров напоминали отражение звездного неба. Мэт понял: они стоят на вершине невысокого холма. Его охватило чувство облегчения, навалилась слабость, Мэт с трудом держался на ногах. Ему удалось выдавить:

— С-спасибо... принцесса Лакшми.

— О да, тысячу раз спасибо тебе, о жемчужина джиннов! — сказал Рамон. Его голос тоже слегка дрожал.

— Рада была помочь вам, — отозвалась Лакшми, пренебрежительно фыркнув. — В конце концов, я не обязана делать то, что не приносит мне радости. Ты сам освободил меня, чародей, и теперь я вольна лететь куда хочу... или не хочу!

Мэт не отрывал глаз от джинны. Ее силуэт слабо мерцал на фоне звездного неба. Вот она снова начала вращаться — быстрее, быстрее, еще быстрее, начала растворяться в воздухе и...

Тут уж Мэт опустился на землю, испытывая подлинное облегчение.

— Танталовы муки... — простонал Мэт. — Ну и испытаньице!

— Когда ты учился в университете, — заметил Рамон все еще дрожащим голосом, — ты к подобным вещам относился легче.

Мэт глубоко вдохнул и посмотрел на отца снизу вверх.

— Честно говоря, папа, ты меня изумляешь.

— Не думал, что у твоего старика еще есть порох в пороховницах, а?

— Не знал, что ты умеешь играть в футбол, — усмехнулся Мэт. — Но откуда-то ты точно знаешь, как принимать пас!

— Это просто навык. Стоит его однажды освоить, а потом очень легко вспоминается, — отозвался Рамон и встревоженно нахмурился. — Надеюсь, ты не считаешь, что я изменял маме, Мэтью?

— Ну... — уклончиво протянул Мэт.

— Не сомневайся, не изменял, — заверил отец сына. — Мужчины ничего не могут с собой поделать — к хорошеньким женщинам их тянет всегда, но зато с этой тягой можно бороться, ее можно сдерживать.

Мэт кивнул.

— Мужчина может сказать «нет», но при этом так легко обидеть женщину отказом.

— А, вижу, ты меня понял! — радостно кивнул Рамон. — Женщина легче примет твой отказ, если ты объяснишь ей, что тебе жутко бы не хотелось ей отказывать, но ты обязан хранить верность жене.

— Или своим принципам, — кое-что припомнив, добавил Мэт.

Лицо Рамона озарилось улыбкой.

— Да, ты ведь тоже преподавал младшекурсникам, верно? Женщин, которые бы не ценили верность, очень немного, Мэтью, потому что, когда они находят своих возлюбленных, им хочется от них именно верности.

Мэт кивнул.

— Тебе, наверное, было в этом смысле труднее, пока ты не встретил маму.

Отец молчал довольно долго, и Мэт встревожился.

— Я могу говорить только за себя, — наконец проговорил Рамон. — Но некоторые мои знакомые признавались мне, что с ними все было наоборот. Но что касается меня, то я для себя установил: когда живешь с красивой женщиной, другие женщины кажутся тебе еще более удивительными, еще более привлекательными.

— И тогда ты их еще больше желаешь? — спросил Мэт. Во рту у него пересохло.

— Да нет, нет, — откровенно признался Рамон. — Восхищаться другими женщинами меня побуждает чисто эстетическое чувство, но при этом я еще сильнее желаю мою Химену. — Отец развернулся и посмотрел Мэту прямо в глаза. — В этом есть смысл?

— Все познается только на личном опыте, — ответил Мэт. — А особого смысла в этом я не вижу. — Он усмехнулся. — И поэтому я себя чувствую гораздо лучше и не ощущаю большой вины перед Алисандой.