Алисанда удивленно глянула на Савла. А он развел руками.
— Пленник — один из колдунов, — сообщила Химена, крепко сжала подзорную трубу, направила ее на подъезжавших к замку воинов и прочла какое-то стихотворение тоном, не допускающим никаких возражений. Опустив трубу, она довольно проговорила:
— Теперь он безопасен.
— А что вы сделали? — широко раскрыв глаза, спросила Алисанда.
— Отменила все его заклинания, естественно. Если он теперь попытается колдовать, все его заклинания обратятся против него. — Химена вновь посмотрела в подзорную трубу и довольно улыбнулась. — Вот уж не знаю, что он там только что замыслил, но он как-то странно ерзает в седле. — Чуть погодя она добавила:
— Снова попробовал — и опять не вышло.
— Мне бы хотелось, чтобы от него что-то осталось для допроса, — заметила королева.
— Что ж, будем надеяться, что он сам не переборщит в своем колдовстве, — пожала плечами Химена. Алисанда встревожено посмотрела на свекровь.
— Не «переборщит»? Как это понимать?
— Не переусердствует, — проговорила Химена — просто сама невинность!
Алисанда очень радовалась тому, что эта женщина на ее стороне и останется здесь, будучи связанной семейными узами. Королева решила, что ей следует помягче обращаться с мужем.
Кони галопом влетели во двор замка. Мэт спешился и улыбнулся Алисанде — та радостно улыбнулась ему в ответ, а Химена, прикрыв глаза рукой, с нежностью поглядывала на них обоих.
Рамон же не скрывал своих чувств: он взбежал по лестнице и заключил жену в объятия.
— Погляди, какой трофей я для тебя добыл, mi corazon! Но что ты с ним сделала?
— Да ничего особенного! — рассмеялась Химена. — Просто приказала, чтобы его заклинания действовали против него самого. — Ой, опусти меня, Рамон! Дети же смотрят!
Алисанда с Мэтом действительно не сводили с них глаз, и когда Рамон опустил Химену на землю, переглянулись.
Химена поправила прическу, улыбнулась и добавила:
— Если этот колдун пытался что-либо сделать для собственного блага, то это ему удавалось, но если он замышлял что-то против тебя, то получал по заслугам.
Отец удивленно обернулся, глянул на колдуна и крикнул Мэту:
— Помешай ему!
Мэт резко повернулся и увидел, что колдун становится прозрачным. Мэт поспешно пропел:
Это что еще за представленье?
Здесь у нас не цирк, не балаган!
Прекрати-ка это растворенье,
Ишь какой нашелся Акопян!
Колдун перестал таять и выругался:
— Какой такой дрянной магией ты вынудил меня остаться здесь?
Мэт медленно запрокинул голову.
— Вот как? Ты разговариваешь на нашем наречии?
Глаза колдуна стали холодными, злыми.
— Самое варварское из всех наречий! Слова в нем текут как вода и утрачивают смысл!
— Да, у нас маловато гортанных звуков, — согласился Мэт. — Но разговаривать вы можете, господин колдун, и можете отвечать на вопросы.
В глазах колдуна блеснул страх, во он, брызгая слюной, ответил:
— Не стану отвечать ни на один твой вопрос!
— Не хочется звать тебя ни «колдуном», ни «пленником», — покачал головой Мэт, — а кстати, как тебя зовут? — Увидев, что по лицу мусульманина пробежала тень, Мэт уточнил:
— Назови свое мирское имя, тайного можешь не называть.
— Ахмед, — неохотно выговорил колдун.
— Ну, вот видишь? Вот ты уже и отвечаешь на мои вопросы.
Ахмед побагровел от злости.
— Больше ни на один не отвечу, напичканный свининой неверный!
— Свинина — неплохая вещь, если хорошо зажарена, — возразил Мэт и крикнул одному из солдат:
— Стражник! Сбегай-ка на кухню и принеси ветчины, которую подавали вчера на ужин!
— Слушаюсь и повинуюсь, мой господин, — ухмыльнулся солдат.
Стражник развернулся на каблуках и убежал. Лоб колдуна покрылся испариной.
— Ты не сделаешь этого!
— Почему бы и нет? — пожал плечами Мэт. — Гостеприимство — наш долг в конце концов. Терпеть не могу, когда мой гость голоден!
— Ты — свинья!
— Поосторожнее! — посоветовал Ахмеду Мэт. — Тогда получается, что ты проповедуешь людоедство!
— Я никогда не съем ни кусочка этого грязного мяса!
— Не съешь так не съешь, — уступчиво проговорил Мэт. — Но оно коснется тебя.
Отец Мэта нахмурился.
— Сынок, — сказал он, — я прежде никогда не видел, чтобы ты был таким непреклонным.
— Я теперь рыцарь, отец. И могу добиваться того, чего хочу.
— Но какое неуважение к чужой религии!
— Это же гуманнее, чем пытки, разве нет?
— Ты не смог бы причинить мне большей боли, чем та, которую я испытаю, если ты вынудишь меня согрешить! — обвиняюще проговорил колдун.
— А я бы на твоем месте усомнился в этом, — посоветовал колдуну Мэт и обернулся к отцу:
— Скажи, как ты думаешь, что бы произошло, если бы ты потер лампу и повелел джинну сделать с его бывшим повелителем все, что тому захочется?
— Нет, ты не сможешь совершить такую жестокость! — вскричала Химена.
— Да, не сможешь, — поддержал жену Рамон.
— Вот видишь? — Мэт пристально смотрел на колдуна. — Согрешить гораздо проще и приятнее, чем схлопотать от бывшего раба. Но еще приятнее согрешить по собственной воле, а не по принуждению.
— Я никогда не поступал вопреки своей совести!
— Почему же совесть не мешает тебе иметь джинна-раба и покорять христиан?
— Все, что делается для истинной веры, — не грех!
Мэт оглянулся на отца:
— Знаешь, когда я слышу такое от верующего, мне кажется, что тем самым он оправдывает нарушение самых главных заповедей своей собственной религии.
Рамон печально кивнул:
— Запреты на убийство и грабеж. Но, я надеюсь, ты не думаешь, что цель оправдывает средства?
— Иногда — думаю. — И Мэт подмигнул отцу так, чтобы колдун этого не заметил.
Тут появился стражник со свиной костью, на которой еще осталось немного копченого мяса.
— Я вот подумал, господин, может, вы пожелаете его отдубасить такой дубинкой?
— Неплохая мысль, — похвалил стражника Мэт, взял кость и протянул ее колдуну:
— Отведай кусочек.
— Никогда! — брызгая слюной, прокричал Ахмед.
— «Никогда» — это очень сильно сказано, — вздохнул Мэт и, размахивая костью, пропел:
Три кусо-чи-ка свининки
Для тебя я, гость родной, припас!
Съешь хотя бы половинку,
А не то обижусь я сейчас.
Не осталось, жалко, осетринки
В королевских погребах,
Но от запаха свининки
Вижу слюнки на твоих губах!
И точно: у колдуна потекли слюни.
— Какой злобной магией ты воздействуешь на меня? — возопил Ахмед.
— Нехитрой, — заверил его Мэт. — Эта магия знакома каждому повару, расхваливающему свое блюдо. А ты и не думал, что свинина так хороша, верно?
От мяса шел такой аппетитный аромат, что Ахмед судорожно сглотнул.
— Это нечестно! — в отчаянии закричал он. — Ты заставляешь меня жаждать запрещенной пищи!
— Да что ты? А у нас это вовсе не грешно. — Мэт обернулся к стражнику и распорядился:
— Разведи-ка огонь. Надо немного подогреть мясо — пусть Ахмед почувствует, как оно пахнет по-настоящему.
Стражник ухмыльнулся и крикнул конюшему:
— Эй, притащи-ка соломы и хвороста!
— Ты самый жестокий палач на свете! — выл Ахмед. — Другие руки выкручивают, а ты мне душу наизнанку выворачиваешь!
— Не желаешь ли запить ветчинку вином? — Мэт взмахнул рукой стражнику, разводившему огонь. Тот кивнул подбежавшему конюшему, и конюший бегом помчался к кухням.
— Ты знаешь, что и вино мне запрещено! Я никогда не изопью вина!