Слова вырвались прежде, чем он успел сдержать их, но, произнеся это, он уже не жалел о сказанном. Возможно, не следует таким образом сообщать леди, что они поженятся, однако, с другой стороны, леди не хоронят ни в чем не повинные предметы мебели среди ночи!

Впрочем, по мере того как затягивалась пауза, он начал понимать, что, возможно, это не лучший момент для воссоединения с Софией. Теперь, когда проявилось ее упрямство, это стало особенно ясным. Не исключено, что ее упрямство подтолкнет ее к тому, чтобы разорвать помолвку – только чтобы досадить ему.

И действительно, чем дольше она пристально на него глядела, потрясенно приоткрыв рот, тем больше ему казалось, что он, вероятно, заблуждается. Наконец она сделала шаг назад, разглаживая свое перепачканное платье, как будто это был невероятно дорогой вечерний наряд.

Эти ее движения вселили в него уверенность. В первый раз за время всего этого нелепого спектакля он увидел ту Софию, которую знавал ранее, невзирая на ее внешний вид. Она была спокойной, собранной и почти величественной, когда взглянула на него и улыбнулась.

– Мне не нужны новые корсеты.

Сказав это, она пошла прочь, гордо подняв голову и решительно ступая по земле босыми ногами. Он смотрел ей в спину, ничего не предпринимая для того, чтобы ее остановить. Его настроение было слишком скверным, чтобы продолжать разговор. И она тоже явно была не в том состоянии.

Тогда он принялся засыпать яму. Это не заняло много времени. Нужно было позаботиться о том, чтобы случайный прохожий не угодил в приготовленную ею ловушку, и он быстро справился с задачей. Затем, усевшись в седло, направился к дому Ратбернов.

До него было недалеко, и вскоре он ее заметил, но останавливать не стал. Единственное, чего он хотел, – удостовериться, что она благополучно добралась до своего жилища. И видя, как луна серебрит ее силуэт своим сиянием, он не смог удержать улыбки.

Высокая и стройная, с изящной осанкой, она была великолепна. Истинная аристократка, с почти такой же голубой кровью в жилах, как и у регента. Даже сейчас, когда она босиком ступала в направлении дома, ее походка была горделивой – результат благородного воспитания в течение нескольких поколений.

События этого вечера он счел кратковременным женским капризом. В конце концов, только что закончился ее пятый лондонский сезон. Она думала, что ее суженый погиб и ей теперь предстоит умереть старой девой. Для женщины такое, несомненно, чревато огромным душевным потрясением. То, что она сегодня делала, – лишь проявление охвативших ее страхов.

Наверное, она только сейчас начинает понимать, что ее тревоги позади. Несмотря на сегодняшние проявления ее неуравновешенности, он по-прежнему намеревается на ней жениться. А оставшиеся годы жизни он планирует посвятить заботе о ней.

На следующее утро, глядя в содержимое ящика с бельем, София нахмурила лоб. Не осталось ничего: ни ее жестких корсетов, ни стесняющего нижнего белья, ни даже ботинок. Все было похоронено.

Именно к этому она и стремилась. Само собой, до того, как появился майор и все испортил. Теперь она желала повторить вчерашний ритуал, только теперь у нее не было ничего такого, что можно закопать. Все, что у нее осталось, ей действительно нравилось.

Вздохнув, она закрыла гардероб и уселась на кровать. «Это не имеет значения», – сказала она себе. Мышцы рук болели после вчерашней работы лопатой, и начинать ее сначала совсем не хотелось.

Что же, в таком случае, ей делать сегодня?

Повернув голову, она взглянула на неподвижные стрелки стоящих на комоде золотых часов. Было еще далеко даже до чая. Господи боже, время в Стаффордшире тянется мучительно медленно! В Лондоне она уже наверняка побывала бы на одном или двух приемах, транжиря время в бессодержательных разговорах и скучных сплетнях. Слава богу, эта часть ее жизни уже позади.

Безусловно, теперь, оказавшись в Стаффордшире, она транжирит свое время, не делая вообще ничего. Единственное, что она сейчас ощущала, – это скука. Она задумалась. На что же тратят свое время свободные, ничем не стесненные старые девы?

Утренняя почта немного развлекла ее. Она взяла послание своего давнего приятеля Реджинальда, лорда Кайла, и перечитала письмо. Начиналось оно перечислением обычных лондонских слухов, тем, что ее более не интересовало и не волновало, хотя она и перечитала каждое слово не менее двух раз. Лишь в конце письма повествование обрело довольно странный характер.

Стаффордшир, похоже, подвергнется набегу безумцев. Боюсь, одного из них в лице недавно выписанного из госпиталя майора я направил к вашему крыльцу. Другой – человек, которого я называю дядей Латимером. Вы его, должно быть, знаете как лорда Блейксли-старшего (младший мало того что бахвалится своим титулом, так вдобавок еще и идиот). Вы что-нибудь о нем слышали?

Заканчивалось письмо обычными словами прощания вперемежку со сдержанными жалобами на своего капризного портного. Софии ничего не было известно о старшем лорде Блейксли, но с характеристикой младшего она была совершенно согласна. А за то, что именно Реджинальд виноват в появлении майора здесь, у нее, она твердо решила отчитать его при следующей встрече. Она бы написала ему прямо сейчас, высказав свое мнение, но ее секретер в настоящее время был закопан во дворе.

Что ее особенно поразило, так это то, что Реджинальд считал майора безумным. Правда, лорд Кайл всех военных держал за сумасшедших. Фехтование и стрельба чреваты порчей наряда, а это, по мнению Реджинальда, достаточное доказательство слабоумия тех, кто этим занимается. Однако не исключено, что он прав. Майор едва оправился после тяжелой болезни. Возможно, она ослабила его умственные способности.

«Но вчера он не производил впечатления сумасшедшего», – подумала она со вздохом. Наоборот, он выглядел великолепно верхом на своем огромном коне. Сперва она приняла его за потусторонний призрак, темный и грозный, как король Артур перед боем. В свете факельного огня его каштановые локоны обрели золотисто-рыжий цвет, подобно волшебному шлему. А когда он закричал на нее, ее единственным желанием было, чтобы чары не рассеивались и он остался с нею.

Конечно, никакого волшебства в этом не было. Был лишь майор, такой же привлекательный и властный, как и раньше, несмотря на свой недуг. Но даже сейчас ей трудно было поверить в то, что это он. Живой и, по всей видимости, здоровый. «Со мной все в порядке», – так он ей сказал.

С ним все в порядке, но она все еще хорошо помнила часы, проведенные у его постели. Помнила ту боль, которая терзала его тело. Помнила, как мучительно было наблюдать за угасанием его сил. И тот ужасный миг, когда ей сказали о его смерти… Даже сейчас она не смогла сдержать слезы, хотя уже знала, что он жив.

Но майор, напомнила она себе, не является каким-то мифическим существом. Он человек. Человек, получивший тяжелейшее ранение, и даже теперь с ним может случиться лихорадка. Что, если из-за вчерашних событий его рана откроется вновь? Что, если он вернулся лишь для того, чтобы снова умереть? Чтобы еще раз оставить ее одну? Она не хотела нуждаться в ком бы то ни было, желать кого бы то ни было, кого снова можно легко лишиться. Она не хотела повторения этих страданий. Все ее тело судорожно напряглось от ужаса, который охватил ее от таких размышлений. Но в то же время она не забывала, каким великолепным он был вчера вечером. Каким сильным.

И при этом таким властным и самоуверенным! Он был ничем не лучше самых отвратительных в своем высокомерии франтов из лондонских бальных залов. Нет, он, конечно, жил не ради своего портного и свежих сплетен, как Реджинальд, но, как и прочие, требовал безусловного подчинения. Он буквально распоряжался всем и всеми, кто его окружал. Да что там, само его вмешательство в ее ритуал было совершенно для него характерным, и все потому, что он решил, будто она занимается глупостями.

«О боже!» – простонала она в подушку. Ее мысли вертелись по кругу. Она думала о том, каким мужественным он выглядел. Вовсе не больным. Вспоминая свой отъезд из Лондона, она понимала, что должна была лично поговорить с доктором. Но санитарка твердо заявила, что майор умер, а София тогда была в отчаянии. В конце концов, она сама видела все признаки. Майор умирал. И умер. Точнее, она думала, что он умер. И боль от этого была слишком тяжелой, чтобы ее вынести.