Но кто по-настоящему оценит неблагодарный труд домохозяйки! Муж придет вечером с работы, жалуется на свою усталость, а жена только вздохнет украдкой, приготовит ему помыться, накрывает стол, за обедом подсовывает кусок какой получше. Муж поел - и на боковую, а жена все топчется, все хлопочет и не жалуется на усталость. А другой еще и попрекнет куском хлеба, назовет бездельницей, сидящей у него на шее. Не каждый поймет, что чистота и уют в доме, вкусная пища, свежая постель, чистая выглаженная одежда стоят хозяйке больших трудов и что домашняя работа во много раз тяжелее той, что на производстве выполняет муж. Вырастут дети, станут честными трудолюбивыми гражданами, муж с гордостью скажет: - Это я вырастил и воспитал! - И опять женский труд, бесконечные хлопоты и заботы не принимаются в расчет.

    Когда Иван Данилович прочитал письмо Василия, в.котором он сообщил, что получил диплом инженера с отличием и женился на любимой девушке, старик обрадовался и в то же время огорчился. Обрадовался тому, что сын стал инженером. Насчет его женитьбы Иван Данилович сказал жене:

    - Не обсохло на губах молоко, а уже женился. Хотя бы с нами посоветовался, показал бы свою кралю.

    Ефросинью Петровну тревожило не то, что сын женился, а то, на ком он женился. По ее убеждению, от выбора жены зависит жизнь мужчины. Хорошая жена может сделать его счастливым, построить крепкую дружную семью. Ведь есть же такие, что женятся, познакомившись на танцульках, не посоветовавшись с родителями, а потом сетуют, что не сошлись характерами, расходятся, судятся, калечат жизнь себе и детям. И хотя она считала сына человеком серьезным, порядочным, но кто знает, кого он привезет в родительский дом. Не дай бог капризную барыньку, что любит спать до обеда, часами вертеться перед зеркалом, ленится за собой постель прибрать.

    Но своих материнских тревог Ефросинья Петровна не высказывала мужу, а когда тот принимался ворчать на сына, становилась на защиту своего дитяти. Ради одного того, что Василий будет работать в родном городе, жить в отчем доме, она готова простить ему даже плохую жену.

    - Эх, молодежь пошла, - вздыхал Иван Данилович, снедаемый беспокойством.

    - Хватит тебе, ворчун, - говорила Ефросинья Петровна. - Еще и в глаза не видел невестку, а уже честишь.

    Молодых ходили встречать к первому вечернему поезду, а они приехали шестичасовым, и никто их не встретил. Иван Данилович, чисто выбритый, принаряженный, досадуя на сына, что тот перепутал в телеграмме номера поездов, снял уже пиджак и начал развязывать галстук, когда в комнату с двумя чемоданами в руках ввалился Василий. Следом за ним - Надя и Николай. Иван Данилович вместо того, чтобы оставить в покое галстук, который он надевал только в особо торжественных случаях, начал быстро снимать его, но затянул сильнее.

    - Э, черт! Навыдумывают всяких тряпок! - вместо приветствия проворчал Иван Данилович, в досаде бросил его под ноги.

    Ефросинья Петровна, увидев сына и молоденькую невестку, вскрикнула: «Ой, боже!» и заплакала от радости.

    - Мама! Не плачь! - Василий, бросил чемодан, протянул руки навстречу матери. - Это моя жена, Надя!

    Пока Василий и Надя переходили из рук в руки, Николай стоял в дверях. Он хотел выйти во двор, чтобы не мешать семейной встрече, но в этот момент его заметил Иван Данилович.

    - А, Николай! - воскликнул он. - Что же ты стоишь, как сирота казанская? - Он обнял Николая, поцеловал. - Ну, как? Значит, тоже к нам работать?

    - Приехал, Иван Данилович, - улыбнулся Николай.

    - Это хорошо! Тоже женился?

    - Не успел.

    - И хорошо сделал, что не успел. А мой, видишь, обабился. - Иван Данилович плутовато подмигнул, кося глаза в сторону невестки.

    Ефросинья Петровна одновременно улыбалась и плакала, и от этого ее добродушное лицо казалось детским.

    - Что же ты плачешь, мама? Радоваться надо, - говорил ей Василий, поглаживая ее мягкие серые волосы, собранные в узелок на затылке.

    - Это я от радости, сынок, - отвечала она, вытирая фартуком мокрое от слез лицо. - Ах, господи! - вдруг сказала она, заметив Николая, разговаривавшего с Иваном Даниловичем. - Ты уж прости меня, старую, совсем растерялась от радости. С приездом тебя, сынок! - Она взяла его за голову, наклонила к себе, поцеловала.

    Николаю сдавило дыхание, защекотало глаза.

    Ефросинья Петровна с первого же взгляда оценила невестку и несказанно обрадовалась. Теперь она утрет кое-кому из соседок нос, что каркали, мол, Василий привезет из Москвы кикимору, потому что порядочная москвичка не поедет из столицы к чертям на кулички. Никифоровна так та прямо сказала, что расторопные родители, пользуясь неопытностью паренька, сумели сбыть с рук залежавшийся товар.

ПЕРВЫЕ ШАГИ

    На месте пустыря, где несколько лет назад паслись козы, вырос огромный станкостроительный завод. С юга на север в строгом порядке тянулись кирпичные и железобетонные корпуса с широкими проемами окон. Между корпусов - асфальтовые дороги, обсаженные липами и тополями. Территорию завода из конца в конец на две равные половины разделяла центральная дорога, вдоль нее тянулись цветочные клумбы, зеленые кустарниковые бордюры, елочки и березки.

    Василий и Николай ходили по заводской территории, знакомились с расположением цехов, любовались продуманной планировкой завода. Николай указал на корпус литейного цеха.

    - Помнишь, мы работали на стройке этого цеха?

    - Помню. Оскандалился я тогда. Завод мне нравится,- ответил Василий. Его радовало то, что в родном Лесогорске прибавилось еще одно крупное производство. Пока он учился в Москве, рабочий поселок разросся в большой промышленный город. Когда только успели выстроить столько заводов и домов!

    Николай радовался тому, что в завод вложена и его частичка труда. С легкой грустью он вспоминал, как работал здесь вместе с Дашей. Где она сейчас?

    Василия зачислили на должность конструктора, Николая - мастером механического цеха, Брускова, который тоже получил направление на этот же завод, заместителем начальника литейного цеха.

    Перед тем, как оформиться на работу, Николай посоветовал Василию:

    - Не лучше ли тебе сначала два - три года поработать в цехе?

    - Нет! - решительно заявил Василий. - Конструкторское бюро - это мозг завода.

    Он все еще был убежден, что на заводе только конструктором он покажет свои способности. К тому же у него есть кое-какой опыт в этом деле.

    Но в первые же дни Василий разочаровался в своих способностях. Получив от ведущего конструктора задание - самостоятельно разработать несколько деталей рабочего узла конструируемого станка, он в душе обиделся, что ему поручили такую несложную работу. Но когда он приступил к делу, сразу почувствовал, что ему не хватает опыта. До головных болей он напрятал память, рылся в справочниках, исписал много бумаги. Обратиться к ведущему конструктору или соседу по столу за советом не позволяло самолюбие. Вдруг они начнут посмеиваться: вот, мол, имеет диплом с отличием, а разобраться в азбучной истине не может.

    Как- то к нему подошел главный конструктор завода Иван Федорович Тараненко - высокий грузный мужчина лет около шестидесяти. Поправив на носу очки с толстыми стеклами и пощипывая коротко подстриженные седоватые усы, он глянул на чертеж.

    - Шо вы тут мудрите? - спросил он с украинским акцентом.

    Василий назвал детали узла.

    - Чего же вы над нею голову ломаете? - сказал Тараненко. Сквозь стекла очков его карие хитроватые глаза казались непомерно большими. Василий растерянно смотрел на главного конструктора.

    - Вы чулы, шо таке нормали?

    - Да, слышал.

    - Так якого же греця изобретаете, шо изобрели до вас сто лет назад?

    В помещении было тихо, и все конструкторы слышали голос Тараненко. Кто-то хихикнул, все многозначительно переглянулись. Василию стало стыдно за оплошность. Только сейчас он понял свою непростительную ошибку. Вместо того, чтобы взять стандартные детали и применить их к узлу, он начал «изобретать». Тут и работы всего на два - три часа.