- Бука вы! - с милой улыбкой бросила она мне. За такую улыбку я благодарил свою судьбу.

    Наконец оба умолкли: или наговорились вволю, или оборвалась нить разговора. Я глянул на одиноко стоявшую на поляне сосну, запушенную снегом, и на память прочел стихи Лермонтова.

    На севере диком стоит одиноко

На голой вершине сосна,

И дремлет, качаясь, и снегом сыпучим

Одета, как ризой, она.

    Прочел я их с чувством. На лицо Нади, разрумянившееся от мороза, набежала тучка. Может быть, стихи разбудили в ней грустные воспоминания, а может быть, она догадалась о моих чувствах к ней.

    - Вы любите стихи? - спросила меня Надя.

    - Кто же их не любит!

    - Есть такие, что не любят.

    Николай посмотрел сначала на меня, потом на Надю. Похоже, что камешек брошен в его огород. Он никогда не читал стихи.

    - Прочтите еще что-нибудь, - попросила Надя.

    Стихов на память знаю я много, почти всего Лермонтова, Блока, Есенина, добрую половину стихов Пушкина. Читал на заданные темы.

    - О зиме, - просила Надя. Я читал о зиме.

    На меня нашло то, что поэты называют вдохновением. Когда Николай попросил прочесть стихи о любви, тут я дал себе волю, Мы стояли на поляне под одинокой сосной. Надя все время смотрела на меня. Я видел, что стихи, как музыка, волновали ее, увлекали воображение. Николай стал задумчивый и хмурый. Я прочитал и два своих сонета, посвященных Наде. Не знаю, догадалась ли она об этом.

    - Вы, наверное, и сами пишете стихи? - спросила она, когда мы возвращались к электричке.

    - Куда там мне! - отмахнулся я.

    - Этому я не поверю.

    - Он тайком от всех кропает свои стишата, - заметил Николай с явным расчетом, чтобы уязвить мое самолюбие. Мне стоило немало усилий, чтобы подавить в себе обиду и не ответить грубостью.

    - Я хотела бы почитать ваши стихи, - сказала Надя.

    Я сделал вид, что не слышал. Мы молча шли к станции, усталые и проголодавшиеся. Мне так и не подвернулся удобный момент показать перед Надей свое лыжное искусство - на нашем пути не встретилось ни одной высотки, откуда можно было бы лететь стремглав, ловко лавируя между стволами деревьев. Но на сегодня хватит и стихов.

    - Неплохо бы нашу прогулку повторить в следующее воскресенье, - заметила Надя.

    - Обязательно! - обрадованно воскликнул Николай.

    Я промолчал, обиженный на Николая. «Кропает стишата». Стишата, цыплята, котята…

    - А как вы думаете? - спросила меня Надя.

    - Не знаю. Если будет настроение, - сухо ответил я, уверенный в том, что без меня прогулка не состоится.

    - Поэты все делают по настроению, - заметила Надя. - Вы, наверное, жалеете, что провели сегодня день в лесу?

    - Нет. Почему же? - ответил я с той же сухостью.

    До станции мы все молчали, и в нашем молчании было что-то неловкое. Мы все трое чувствовали, что хорошо проведенный день чем-то испорчен.

    Проводив Надю до станции метро (дальше она не разрешила провожать), мы возвращались домой. Николай был задумчив и рассеян. У общежития он как бы невзначай бросил:

    - Ты, оказывается, хитрец.

    - Что ты этим хочешь сказать?

    - Так просто. - Он принялся насвистывать какой-то грустный мотив.

    И вот я сижу за своими дневниками и думаю о том, что эти прогулки втроем надо прекратить. Боюсь, что рано или поздно мы рассоримся с Николаем. А я не хочу этого. Ссориться с другом из-за девушки - глупо.

    Чем больше я думаю о любви, тем чаще прихожу к выводу, что она соткана из самых тончайших противоречий. Это никогда не уравновешивающиеся чаши весов: на одной стороне - радость, счастье, блаженство, на другой - сомнения, тревоги, ревность. Моя любовь к Наде пока дает мне одни мучения, горькие раздумья. И хуже всего то, что она вклинилась в нашу дружбу с Николаем. Чем все это кончится - не знаю. Ощущение такое, будто я попал в бурное течение реки, оно кружит меня, и я не знаю, к какому берегу прибьет.

    По-моему, дружба и товарищество должны стоять выше чувства любви. Дружба - благородна, любовь - слепа и эгоистична. Хватит ли у нас с Николаем здравомыслия и мужества вынести испытания любви, которая валуном легла на пути нашей дружбы?

    21 ноября

    Вчера вечером писал стихи о Наде. Неожиданно в комнату вошел Николай. У меня было такое чувство неловкости, будто он застиг меня, как воришку, в своем доме. Я спрятал лист в книгу. Николай это заметил.

    - Кропаем?

    Я, кажется, покраснел, обида, как тиски, сжала сердце. Кто давал ему право издеваться над моими чувствами!

    - Да, представь себе, кропаю стишата, - с вызовом ответил я, подчеркнув последние слова.

    - Ты что-то давно не писал их, - сказал Николай, задумчиво глядя мне в глаза.

    - Это мое личное дело, и отчитываться я ни перед кем не собираюсь.

    Он хотел что-то сказать, но махнул рукой и лег на койку, положив ноги на спинку. Взял с тумбочки томик стихов Маяковского. После прогулки в лесу у него на тумбочке появились два томика - Маяковского и Лермонтова. Этих двух поэтов любила Надя. Николаю больше нравилась поэзия Маяковского.

    - Вот это поэт! - часто восхищался он и читал вслух полюбившиеся ему строки.

    Он успел даже заучить на память «Юбилейное», «Во весь голос». Поэзия Маяковского для Николая была открытием, и он восторгался каждой его меткой фразой.

    Я заметил еще, что после прогулки в лесу Николай приуныл, стал задумчивым и раздражительным.

    Как- то вечером мы занимались каждый своим делом: Николай читал, а я украдкой дописывал стихи.

    - Вася! - вдруг окликнул Николай.

    - Ну?

    - Давай поговорим начистоту. Хватит нам в прятки играть.

    - Не понимаю.

    - Ты все понимаешь. Очень хорошо понимаешь. К чему лгать? - Он встал с кровати. По его голосу я понял, что предстоящий разговор не сулит нам ничего хорошего.

    - Ну что ж, если у тебя есть о чем говорить, давай говорить, - равнодушно ответил я, досадуя на то, что он мешает мне закончить стихотворение.

    - А тебе не о чем говорить со мной? - наши взгляды встретились. Я стойко выдержал его пристальный, изучающий взгляд. - Скажи, только честно, Надя тебе нравится?

    Он снова заставил меня краснеть. Я вспыхнул, готовый послать его ко всем чертям. Что это еще за допрос? Какое ему дело до моих чувств?!

    - Я давно знаю, что ты любишь ее.

    - Ну и что ж из этого?

    Он сунул руки в карманы и начал шагать по тесной комнате, то и дело натыкаясь на стол или стул. Меня всегда раздражает эта дурная его привычка. Маячит перед глазами, не дает сосредоточиться.

    - Меня тревожит не то, что ты любишь ее. Это факт, не подлежащий сомнению. Но твоя неискренность, скрытность…

    - Как все это можно понять? - спросил я, все ожесточаясь. У него не клеится любовь, а он нападает на меня.

    Я подумал: прав ли он, упрекая меня в скрытности и неискренности? Да, я скрываю свою любовь и делаю это без всякой корысти, не рассчитывая на взаимность. Переболею месяц, два и на этом все кончится. К чему же тут излияния? Разве только, чтобы пощекотать его нервы? Нет, он не имеет оснований упрекать меня в неискренности. Не моя вина, что он снова неудачно влюблен.

    - В лесу ты читал ей свои стихи? - допытывался Николай.

    - Нет, - солгал я, не желая до конца разоблачать себя. - И вообще, что это за допрос?

    - Подожди, не кипятись. Я знаю, что одно стихотворение твое. Я как-то случайно прочел черновик.

    Отпираться дальше я не мог, да и не было смысла. Сначала я думал, что он ищет повода поссориться со мной, но потом понял, что все эти дни его мучило что-то тяжелое, и он ищет во мне товарищеской поддержки. Я признался, что люблю Надю, пишу о ней стихи, но взаимности добиваться не стану и что у меня хватит сил заглушить в себе это чувство. Говорил я искренне, и Николай поверил мне.