— Большое спасибо за помощь, — сказала я. — И… я просто хочу, чтобы вы знали: он не совершал преступления. Ничего подобного.

— Не нужно ничего объяснять. Я тебе не помогаю. Я делаю то, что считаю нужным. Пусть шериф поищет другой способ выяснять, что произошло на самом деле.

Мы жгли карточки почти три часа. Допили лимонад и перешли на виски.

— Шериф придет завтра. Я сказала ему, что не могу так сразу все найти, мне нужно время. А завтра скажу, что старых карточек больше нет.

Я испугалась за Фрэнсис, потому что позицию та выбрала чересчур жесткую.

— Разумеется, нам опять урежут фонды. Если библиотеку закроют, то нашим читателям придется ездить в публичную библиотеку в Хэнкок. Впрочем, возможно, университет пустит их к себе. А я тогда, наверное, уеду в Париж. В таком случае ты позаботишься о Гарри.

Я рассмеялась.

— Я серьезно.

Наверное, она говорила в самом деле серьезно. Лица у нас были в саже, под ногтями образовалась черная кайма, а пальцы мы порезали бумагой, когда рвали карточки.

— Ты ему понравилась, — сказала Фрэнсис.

Пес сидел рядом со мной, этакая гора меха.

— Ничего во мне такого нет, чтобы ему понравиться, — запротестовала я.

Ньюфаундленд вздохнул, и мы с Фрэнсис рассмеялись.

Мы прикончили виски, потом, чтобы протрезветь, выпили кофе. Когда дожгли карточки, пепел залили водой и собрали его в пакеты, которые я сложила в багажник. Все, больше не было никаких улик. Гарри проводил меня до машины и смотрел, как я уезжаю. Хороший он был пес, но у меня уже жила кошка.

По пути я нашла тихое место, где в закутке возле задней двери закусочной стояли мусорные баки, и там выбросила пакеты. Потом прибавила газу и развернулась к выезду из города. Я думала, у нас есть время, и потому не позвонила Лазарусу. Позже я об этом пожалела. Мне в голову не пришло, что полиция среагирует так быстро. Еще не свернув с шоссе, я поняла, что опоздала. Я в тот момент перестраивалась в полосу съезда и оттуда увидела яму и деревья вокруг нее. Красных апельсинов больше не было. Все стали черными. С веток они падали, будто камни. Между деревьями мелькал синий свет мигалки.

Шериф в тот момент сворачивал в рощу, так что я не стала притормаживать, а сделала петлю и вернулась на хайвей. Меня трясло, как от холода. Я не знала, правильно поступаю или нет. Что, если нужно было ехать и требовать объяснений, мол, что происходит? Возможно, я запаниковала. Или, наоборот, поступила очень правильно. Короче говоря, я развернулась и уехала. Долго стояла на автозаправке в Локхолде и не знала, что делать, возвращаться или нет. Почти час я сама с собой спорила, наконец села в машину и поехала в Орлон.

Я найму адвоката, вот что я сделаю. Я буду защищать Лазаруса, даже если все решат, что он убил Сета Джоунса. Может быть, в их глазах я буду выглядеть соучастницей. А может быть, ему вообще не смогут предъявить обвинение. На следующей заправке я снова остановилась. Я не знала, куда мне ехать, вперед или назад, потому решила стоять на месте. Только на этот раз я вышла из машины и позвонила в Нью-Джерси, в полицейский участок в Ред-Бэнке. Это было немного странно, и я точно не знала, правильно делаю или нет. Иногда принимаем решение мы, а иногда будто кто-то за нас. Может быть, я позвонила туда потому, что там находился единственный на свете человек, которому я доверяла. Которого я могла послушаться. Я стояла в темноте возле туалетов и бросала четвертаки в прорезь телефона-автомата. На хайвее рядом грохотали грузовики. Когда я дозвонилась, Джек Лайонс сначала молчал. Кажется, он не поверил, что это я.

— Конечно я, — сказала я. — Парковка. Ты и я, мы с тобой.

— Отлично, — сказал он. — Мы с тобой.

— Мне нужно кое о чем у тебя спросить.

В нашем маленьком городке Джек Лайонс нес ответственность за каждую смерть: за убийство, за самоубийство, за двойное убийство или заказное, за намеренное и непреднамеренное, за смерть от несчастного случая и за смерть по естественным причинам. Когда он входил в дом престарелых, его обитатели крестились и отводили глаза, потому что сразу же понимали, что вскоре их станет на одного меньше. Когда он приходил в школу на беседу про безопасность в начальных классах — чтобы, значит, не совали пальцы в розетку, не хватали с плиты горячий чайник и т. д., — то там с кем-нибудь иногда случалась истерика, и приходилось вести беднягу в медицинский кабинет. И Джек всегда звонил мне, ему нужны были мои консультации, хотя он и сам прекрасно мог все найти в том же справочнике. Я это понимала. Он сам прекрасно все знал, так что звонил, вероятно, просто потому, что ему нравилось слушать, как я говорю ему: «Удушение, яд пасленовых, лихорадка Денге».

Или, возможно, ему просто не с кем было про это поговорить.

— Где ты? — спросил Джек. — Ты исчезла. Я тебе писал, а ты не ответила.

— Я во Флориде. Переехала. Здесь климат лучше.

Это была шутка. Здесь была стопятидесятипроцентная влажность, отчего даже мои прямые, как солома, волосы и те начали виться. А ночи пахли отравой.

— Я знаю, что переехала. Думаешь, я не поинтересовался, куда ты делась и что с тобой случилось? Я спрашиваю, где ты сейчас. Я слышу грузовики.

Я вспомнила о том, как он на меня всегда смотрел. Ему что-то от меня было нужно, но он ничего не получил. Я подумала, что, возможно, наши свидания были унизительны не только для меня.

— Прости меня, Джек.

— Ты просишь прощения за то, что уехала и даже не подумала написать? Или за то, что тебе всегда было плевать на меня и на то, что я чувствую?

— Я не знала, чего хочу.

— А теперь знаешь.

Я засмеялась. Наверное, он знал меня.

— Итак, о чем будем говорить? — продолжал Джек. — Или погоди, дай-ка я угадаю. Что там у нас с тобой было общего? Ну конечно. Разумеется, смерть.

То ли он теперь говорил иначе, то ли я раньше никогда его не слушала. Возможно, я не совсем правильно понимала смысл тех наших свиданий в машине. Возможно, он прекрасно видел мои камни и мой лед и понимал, что я считаю страдание своим долгом.

— Ты смеешься надо мной?

Я не привыкла к такому его тону. Я вообще отвыкла от его тона.

— Ага, детка, я Мистер Смерть. Давай спрашивай.

Я позвонила ему затем, чтобы спросить про Лазаруса, про то, что нужно делать, если ему предъявят обвинение в убийстве. Устроить ли побег или нанять адвоката. Но оказалось, я на самом деле хотела знать про другое.

Я заколебалась. Это было на меня не похоже; я поддалась чувству.

— Давай. Выкладывай, — сказал Джек. — Задавай свой вопрос. Давай: «Что, если?..»

Я так и сделала. Я задала ему только один вопрос:

— Что, если у тебя умирает брат, а ты ничем не можешь ему помочь? Что тогда делать?

Я слышала только грузовики. Скрип тормозов. Столько людей куда-то едут. Я стояла на заправочной станции посреди флоридской ночи. Я как будто никогда ни с кем раньше не разговаривала. Я слышала, как дышит Джек. Мне хотелось плакать. Я действительно не дала ему шанса. Он слишком многое знал про смерть и научился находить логику в нашем иррациональном мире.

— Тогда нужно найти что-нибудь такое, отчего бы он снова захотел жить. Только так.

— Наверное, это ты должен был бы сидеть у нас в справочном.

Куда бы я вдруг ни перенеслась тогда, все равно я была бы одна на свете.

— Нет, — сказал Джек. — Только ты.

Подъехав к дому, я сразу поняла, что у меня кто-то есть. Гизелла была на газоне, а я оставляла ее внутри. Запасной ключ лежал у меня в почтовом ящике. Найти его было несложно, и, когда я просунула руку в прорезь, ключа там не оказалось. Я присела рядом с кошкой на корточки, почесала ей шейку и оставила ее во дворе погулять еще немного. Она отнеслась ко мне без презрения — возможно, привыкла. На диванчике спал Лазарус, одна нога свесилась на пол. Он выглядел юным и ужасно уставшим, как будто добирался до меня всю ночь. Я заперла дверь на замок и отключила телефон. Рядом с диванчиком стояла спортивная сумка, и я отнесла ее в кухню. Знаю, нельзя так поступать, но я поступила. Я расстегнула молнию и посмотрела, что там лежит. Вероятно, мне хотелось убедиться, что он тот, за кого я его принимаю. В сумке лежали смена одежды, бумажник, в котором было несколько сотенных, билет на самолет до Италии, паспорт на имя Сета Джоунса с фотографией Лазаруса. На дне я нашла деревянный ящичек с пеплом.