Клемент внимательно прочел письмо и отдал его обратно. Лукас сидел за столом, а Клемент стоял перед ним, ожидая, что брат выскажется первым, но не дождался.

— Ты встретишься с ним, точно?

— Насчет «точно» не уверен, но мне определенно придется увидеться с ним.

— Из любопытства?

— Питер скорее назвал бы это «просвещенным» любопытством.

— Когда ты получил послание?

— Я обнаружил его вчера вечером. Доставили с посыльным. Полагаю, Беллами проинформировал тебя, и наши дамы также в курсе дела.

— Да. Ты предполагаешь встретить его в приветливой манере? Мне думается, что он предоставит тебе все возможности покончить с этим делом по твоему собственному усмотрению.

— Какой у тебя затейливый лексикон. На мой взгляд, Питер оригинален, а я уважаю оригинальность.

— Неужели ты не испытаешь облегчения, избавившись от него?

— Избавившись от него? Что бы ни случилось, не похоже, что я или мы сумеем от него отвязаться! В этом письме он изобразил себя эдаким легким перышком, невинной пташкой, его грехи смыты волшебной палочкой Дзэна. Но боюсь, он окажется той обузой, которая будет еще долго висеть на наших шеях.

— Ты имеешь в виду, в обществе клифтонских дам?

— О да, он сумеет завоевать их. Возможно, даже очарует кого-нибудь… скажем, Алеф… или даже Луизу. Я готов поверить, что он очень богат, а также, вопреки его заявкам на непритязательность, крайне упрям и очень хитроумен или, скажем так, весьма сообразителен. Его хвастливая ссылка на Бхагавадгиту показывает, что он совершенно не понимает ее смысла.

— Но если ему нужно лишь так или иначе включить их в круг своего общения, то не означает ли это, что в итоге он оставит тебя в покое? Или ты думаешь, что он имеет виды и на тебя?

— И на тебя, Клемент, на тебя тоже.

— Сердце Беллами он уже определенно завоевал.

— Когда Питер придет сюда — очень скоро, надеюсь, присоединяюсь к его упованиям, — то разыграет перед нами роль святого простака. И все-таки он желает получить некое вознаграждение. Возможно, даже хочет подружиться со мной.

— Он же пока не слишком хорошо тебя знает.

— Да, и, вероятно, его ждет много разочарований. Но все они, а их выявление может продолжаться до бесконечности, будут порождать некую эмоциональную обстановку. Подозреваю, что он обожает подобные вещи. Он надеется на закадычную дружбу, а-ля душа нараспашку.

— Ну, твоей-то души ему никогда не увидеть. Интересно, какой может оказаться упомянутая им «маленькая услуга». Тут может таиться изрядный подвох. Может, он захочет в итоге, чтобы ты исповедался ему, извинился, да и ему отпустил все грехи, забыв напрочь все его агрессивные поползновения! По крайней мере, ты можешь с облегчением признать, что он, очевидно, не планирует убивать тебя.

— Посмотрим.

— А еще он, возможно, захочет, чтобы ты подписал какое-то уличающее признание, и будет хранить его как оружие против тебя.

— Ничего подобного. Так или иначе, скоро мы все узнаем. Ты сумеешь договориться с ним, дорогой, тут дан его телефон. Часов на десять утра, меня устроит любой день на этой неделе.

Уютно свернувшись калачиком в кресле, Харви читал первую часть «Promessi Sposi» [76], когда неожиданно услышал щелчки ключа в замке входной двери. Первой пришла в голову мысль о грабителе. Или явилась уборщица? Нет, она обычно звонит. Харви вскочил, уронив книгу на пол. Дверь в гостиную открылась. На пороге стоял Эмиль.

— Эмиль! Как здорово, ты вернулся домой!

— Харви! Я помешал твоим занятиям? Что это ты штудировал? А-а, вполне уместно и приемлемо для твоего возраста. Ну как, тебе здесь понравилось?

— О, еще как понравилось! Мне ужасно жаль… мне следовало переехать сразу после твоего звонка. Я… я просто все откладывал… мать еще живет у меня и… прости, я сейчас быстро соберусь и смотаюсь…

— Ну-ну, не суетись и, пожалуйста, не извиняйся. Ах, как же приятно вернуться домой!

— Особенно в такой чудесный дом, как у тебя, хотелось бы мне… Ладно, я сейчас быстро соберу вещи.

— Нет-нет, не торопись, прошу, я так рад видеть тебя, давай поболтаем. Сколько сейчас времени… Около двенадцати. Приглашаю тебя отобедать со мной! Пожалуйста, оставайся. У меня в багаже есть кое-что вкусненькое. Кстати, ты не поможешь мне притащить его с лестницы? Мы устроим праздничный обед, и ты поделишься со мной всеми новостями.

Следующие полтора часа прошли на кухне, после того как Харви поспешно убрал остатки своего завтрака. Большой кухонный стол (Эмиль сказал: «Здесь будет уютнее») застелили белой камчатой скатертью с кружевной оборкой (ни разу, естественно, не использованной Харви), достали самые красивые обеденные тарелки и бокалы. В квартире имелась, конечно, шикарная столовая, где вся эта изящная посуда, к которой Харви также не прикасался, располагалась в просторном старинном серванте красного дерева. В числе привезенных Эмилем деликатесов оказались ржаные хлебцы, батон, икра, рольмопсы — то есть селедка в винном соусе, — салями, шнапс и пара бутылок рейнского вина. Дополнили обеденное меню домашние припасы: овсяное печенье, масло, сыр и камберлендское желе. Эмиль удивленно заметил, что в кладовке сохранились в неприкосновенности все замечательные консервы. Чем же Харви тут питался?

Харви не нравилась селедка в винном соусе, и он надеялся притвориться, что уже попробовал ее, но на столе хватало и его любимой еды, поэтому он, устроившись напротив Эмиля и подняв рюмку шнапса, которая стояла рядом с высоким тонким бокалом для белого вина, внезапно воспрял духом. Возможно, в конце концов, с возвращением Эмиля начнется новая эра и к нему, так или иначе, вернется удача! Харви очень нравился Эмиль, хотя ему пока не удалось (отчасти из-за ревности Клайва) познакомиться с ним поближе. Харви ободряла и воодушевляла доброжелательность Эмиля, его приветливая улыбка и очевидная симпатия. Высокий и мужественный Эмиль выглядел весьма строго и достойно, его отлично выбритое лицо с длинным и тонким прямым носом покрывал бронзовый загар, а очень высокий лоб переходил в короткие светлые волосы, гладкие и зачесанные назад. Клайв обычно поддразнивал Эмиля, заявляя, что тот носит парик, но это было откровенным враньем. Узкие глаза Эмиля были голубыми, а твердая линия рта наводила на мысль о решительном характере, возможно, потому еще, что его более полная нижняя губа «наезжала» на тонкую верхнюю губу. Страстно влюбленная в Эмиля Кора Брок называла его рот «правдивым». Эмиль занимался продажей картин. Как говорили, он приехал в Англию, сбежав от деспотичного отца, который не одобрял его сексуальных предпочтений, однако в итоге оставил ему все свои сбережения.

Когда они с удовольствием отдали должное прекрасным закускам и напиткам, Эмиль начал задавать вопросы.

— Итак, теперь я жажду услышать все новости. Путешествуя за границей, я начисто потерял связь с нашим миром. Как твоя нога? По телефону ты говорил, что она пошла на поправку. Но я вижу, что ты еще хромаешь.

— Мне кажется, лучше уже не будет. Придется, как говорят, привыкнуть к такой походке. Все твердят мне, что легкая хромота так романтична, поминая при этом Байрона, как ты понимаешь.

— Боже, это не слишком заманчиво. Надо все-таки надеяться на полное выздоровление. Ты еще молодой, а травмы молодости хорошо заживают. Ты не забросил курс лечения, я надеюсь?

— Не забросил, но он не помогает.

— Я знаю одного специалиста с Харли-стрит… [77]

— Пожалуйста, давай не будем обсуждать мою ногу. Она мне чертовски надоела.

— Хорошо, но мы еще вернемся к этому вопросу. Ведь мне нужны все подробности! А как поживает Лукас?

— Лукас? Ты уже знаешь, что он вернулся?

— Да, но не более того. Я получил послание от Беллами. Потом мне неожиданно пришлось сменить адрес, так что всю корреспонденцию когда-нибудь перешлют сюда.