– У вас был секс, – уточнил Витольд.

– Конечно! Конечно, у нас был секс! Он на следующий день уехал в свое следующее турне…

– Турне?

– Ну да – я же тебе сказала, он певец из Бразилии. А я забыла взять у него номер телефона. И свой не дала, хотя он и настаивал очень. Потому что, понимаешь, ведь у этих отношений не было будущего. Куда мне до красивого испанского актера! Такой прямо Бандерас.

– А, так это был Тони!

– Какой Тони? – Эва остановила свой словесный поток и подозрительно уставилась на Витольда.

– Тони Бандерас.

– Нет. Я ж тебе говорю, это был…

– Да я понял! Он был триедин: модель, актер и певец к тому же.

– Я так сказала?! – Эва искренне поразилась и, сдвинув брови, начала мучительно припоминать, что она такого напридумывала, но Витольд уже хохотал вовсю, да так искренне, уже обнимал ее за плечи и ерошил по-дружески волосы.

– Эвушка, тебе бы самой романы писать! Только, ради бога, ты сначала записывай, кто, где, когда и с кем, а то память у тебя на подобные мелочи уж больно короткая! – Он выпустил ее, слегка сконфуженную, из объятий. – Дорогая моя девочка, ты взрослая и не должна никому отчитываться в своих поступках, а тем более – мне. Даже если отец твоей Крохи – бомж с Центрального вокзала, это не имеет никакого значения. Она будет самой любимой девочкой на свете, а ты будешь самой счастливой мамой. А я хотел бы только, чтобы ты как можно скорее встала на учет у врача, потому что хоть ты и потрясающе красива своей внутренней красотой – ну Мадонна, ни дать ни взять! – но при этом выглядишь очень утомленной. И ты такая худенькая, почти прозрачная – уже даже тени не отбрасываешь!

– Да потому что меня тошнит все время! И рвет! Чему ты стал невольным свидетелем, – буркнула Эва, смущенная своим положением и заботливостью Витольда. – И уровень сахара у меня слишком низкий. Мне все время приходится палец иголками колоть, видишь? Знаешь как больно?! – Она ткнула ему исколотый палец прямо в нос.

Он с трудом удержался от того, чтобы не поцеловать этот палец. И его самого это сильно удивило.

– Работать не могу, спать не могу, есть не могу… – продолжала она жалобно.

– Бедная девочка… – он погладил ее по волосам. – Кстати, о работе: я хочу тебя поздравить с успехом. «Ягодное лето» будет бестселлером, как ты и мечтала. Да уже бестселлер, как я слышал.

– От Анджея?!

– От Анджея. Мне же надо было с кем-нибудь поговорить, раз уж ты вычеркнула меня из сердца и телефонной книжки.

– Он что-нибудь говорил о моем положении?!

– Ты же его знаешь. Он никогда ничего не скажет лишнего. Он мне только посоветовал – даже не посоветовал, а настойчиво попросил – не сдаваться. Вот я и приехал, надеясь, что ты вернешься домой раньше, чем я замерзну до смерти. Просто чтобы ты никуда от меня не смогла убежать.

Она улыбнулась.

И посерьезнела, потому что собиралась задать ему вопрос, который не давал ей покоя уже несколько недель – с того самого момента, как она первый раз увидела его у порога своего дома.

– Витольд, – начала она медленно и значительно, – там, на той пустой дороге, когда у меня машина остановилась…

– Ты говоришь о том дне, когда у тебя на пустой проселочной дороге кончился в машине бензин?

– Да, – она почувствовала благодарность к нему за этот шутливый тон. – Знаешь, я не понимаю…

– Что бензин кончился?

Она прыснула.

– Нет. Не понимаю, почему, имея возможность выбирать между такой красавицей, как Иза, и мной, ты выбрал меня. Ну, в качестве знакомой, разумеется.

– Разумеется, – серьезно отозвался он.

– Ты же ведь понимаешь: мужчины – они ведь любят глазами. А Иза – она же просто глаз не отвести! И всегда прекрасно одета. И вообще ухоженная. У нее длинные красивые волосы и…

– Я отвечу тебе почему.

Эва застыла, как жена Лота, уже жалея, что вообще затеяла этот разговор.

– Мужчины действительно, как ты очень мудро подметила, любят глазами. Мужчины иногда устают от многочасовой езды за саженцами. И тогда они не очень-то смотрят на красоту девиц, которые попали в затруднительное положение, а мечтают только об одном: уже поскорее им помочь, сесть обратно в свою теплую машину и погнать в направлении дома.

– Это прямо как у женщин, – заметила Эва.

– Точно. Абсолютно один в один. На той пустой проселочной дороге я увидел двух мокрых куриц, которые лупили по колесам старого, как мир, «гольфа». И поверь мне – отвезя вас на бензоколонку, я тут же забыл бы об этом происшествии, если бы ты не тронула мое сердце. Да, ты, а не красивая Иза, которую я вообще не помню. Потому что именно ты сделала одну вещь. Маленькую и, наверное, глупую. Ты уже почти садилась в машину, вспотевшая и уставшая, когда… – тут он вдруг замолчал, держа паузу и усиливая напряжение, словно заправский актер.

– Когда что?

Витольд качнул головой, улыбнулся своим мыслям, пытаясь таким образом скрыть волнение.

– Это глупо, наверное, но раз уж я начал говорить – расскажу. Там, прямо у колеса твоего этого раритетного «гольфа», тихонько ползла на другую сторону дороги улитка. И ты… ты подняла ее и бросила в кусты.

– Правда?! – Эва удивленно округлила глаза. – Никакой улитки не помню!

– Конечно, Эвушка. Потому что этот твой жест – он был совершенно автоматический. Привычный. Незаметный для самой себя. А меня красота души трогает гораздо сильнее, чем красивое лицо, стройные ноги и длинные волосы.

– Так это благодаря той улитке ты сидишь сейчас со мной, попивая липовый чай?! – Эва не могла прийти в себя от изумления. – Серьезно?

Она недоверчиво покачала головой и вдруг вскочила на ноги.

– Ох, ничего себе, ты только посмотри! – крикнула она, тыча рукой в окно.

Витольд чуть чашку не уронил от неожиданности.

– Что случилось?! Что?! Джип мой угоняют?!

– Нет! Снег! Там снег! Мой первый снег в Земляничном доме! Какой красивый!

Эва выскочила на крыльцо, радуясь как ребенок.

Он бросился за ней, хватая по дороге какой-то плащ, чтобы накинуть ей на плечи.

– Мы будем лепить снеговика! И играть в снежки! И чистить дорожки и крыльцо от снега! И дышать на окна, чтобы проделать в них дырочки и смотреть через них! И… Ой, снег кончился.

Вот ведь беда какая, Кроха моя, засыпало нас. Ох и засыпало.

И в буквальном, и в переносном смысле.

Ты уж лучше сиди там в своем теплом гнездышке и не вылезай до самого лета – я тебе честно говорю! Тут, в Земляничном доме – да и во всей Польше! – сейчас минус пятнадцать и снега по пояс. Если говорить точно – сто десять сантиметров снега. Я сегодня утром померила, пытаясь откопать Гучика. Уж не знаю, зачем мне сейчас понадобился Гучик – дорога-то, как и все кругом, засыпана снегом. Хотя да, вспомнила зачем: я у него в багажнике оставила какое-то устройство, чтобы снег убирать, и пару мешков соли.

Придется им там подождать до весны. Хотя непонятно, зачем мне весной соль – аквариум с морской водой разве что делать.

Где-то через час после того, как я начала откапывать Гучика, я очень устала от этой каторжной работы и измерила высоту сугроба – сто десять сантиметров, представь себе. Бедный почтальон не может дойти с почты (хотя это меня не сильно расстраивает: любовных писем я не жду, а о войне и налогах всегда так или иначе узнаю), соседи не могут доехать до своих домов, которые стоят в лесу, косули не могут добраться до кормушек, а Пепси и Растяпа – до миски с едой.

Насчет последнего – это я пошутила. К миске они протоптали себе вполне удобную тропинку. Точно так же, как я – к магазину и на станцию.

Сегодня утром снег наконец прекратился. Аллилуйя! Всего-то через две недели!

Красота вокруг необыкновенная – как в сказке. Глядя на эту сияющую под лучами зимнего солнца белизну, на искрящийся снег, который доходит до половины забора, я не могу вспомнить, как выглядит в Земляничном доме осень. Снег как будто укрыл и спрятал под собой все мои воспоминания об осени. А мороз – заморозил.