— Миссис, поправила она и, скривив губы, добавила: Впрочем, это вряд ли имеет значение.

— Семейные неурядицы? — спросил Грофилд. — Видите ли, если дело в них...

Скривившиеся губы сложились в улыбку, тоже кривую.

Женщина покачала головой и ответила:

— Нет, мистер Грофилд, не семейные неурядицы. Не то, что вы имеет в виду. Я бы не обратилась к такому человеку, как вы, будь все так просто.

— Такому человеку, как я, — эхом отозвался Грофилд. Интересно, что бы это значило.

— К человеку, который приезжает, даже не зная, зачем его зовут, — объяснила она. — Посидим в доме или на воздухе?

— Как вам будет угодно, — ответил Грофилд.

— Пополудни во дворе всегда очень хорошо. Она жестом указала на среднюю арку, и Грофилд, в свою очередь, тоже жестом предложил даме идти первой. В том, как она улыбнулась, кивнула и прошла мимо него, было некое легкое кокетство, но Грофилд не понял, нарочито ли оно или же дама просто так привыкла.

Сводчатый коридор привел их в широкую, скупо обставленную комнату с натертым до блеска полом из широких досок. Слева на стене висел реалистичный гобелен — мужчина на ослике. На тяжелых деревянных комодах и столах стояли чугунные канделябры, каменные статуэтки, тут тоже были растения в горшках. Справа виднелись светлые пятна занавешенных стеклянных дверей.

Шлепая подошвами сандалий, Белл Данамато подошла к ближайшей стеклянной двери. А когда открыла ее, Грофилду показалось, что дама норовит вывести его прямиком в джунгли за задним фасадом дома.

Но тут были не джунгли. Это был даже не задний фасад дома, а внутренний дворик, вокруг которого по периметру и строился этот дом. Площадь его составляла примерно двадцать на двадцать футов. Растительность тут была до того густой, что полностью скрывала дальнее крыло дома, а извилистая дорожка, выложенная сланцем, по которой сейчас направилась Белл Данамато, просматривалась всего на два-три шага вперед. Грофилд последовал за хозяйкой вглубь зарослей; лозы и листья хлестали его по плечам. Зной здесь был слабее, но не настолько, чтобы воздух стал липким и влажным, как в джунглях.

Посреди этих карманных джунглей была крошечная площадка, не больше четырех квадратных футов, выложенная разнокалиберной плиткой; на ней стоял стол кованого железа со стеклянной столешницей и четыре хрупких на вид стула, тоже железные. Белл Данамато жестом пригласила Грофилда сесть, сама уселась на стул напротив, протянула руку назад и нажала какую-то невидимую кнопку на стволе дерева.

Грофилд уже ничему не удивлялся. Если бы после нажатия этой кнопки вся площадка вдруг провалилась в недра земли или, наоборот, взмыла в небо, подобно летающей тарелке, он просто кивнул бы и все. Однако никакого видимого действия кнопка вообще не оказала. И все же следующие слова дамы помогли ему разгадать предназначенные кнопки. — Я надеюсь, вам нравится ром.

— Ром я обожаю, — признался Грофилд.

— Хорошо. Коль уж вы в Пуэрто-Рико, нет смысла пить что-нибудь другое.

— Вы не местная, — предположил Грофилд. Она улыбнулась, потянулась, легонько похлопала его по руке и сказала:

— Об этом мы еще поговорим, мистер Грофилд. Наверняка вы проделали ужасно трудное путешествие.

— Шоссе номер три никогда не станет моей излюбленной дорогой.

— Иногда диву даюсь, и куда они все едут?

— Давно вы здесь живете? — спросил Грофилд.

— Не забегайте вперед, — сказала она, на сей раз не улыбнувшись и не потрепав его по руке. Появилась какая-то резкость, порывистость женщины, привыкшей к богатству, к тому, что ее обслуживают и ни в чем ей не перечат.

Грофилд покачал головой.

— Прошу прощения, миссис Данамато, — сказал он. — Не знаю уж, чего вы от меня хотите, но вряд ли я впрямь тот, кто вам нужен. Какое-нибудь бюро по найму прислуги могло бы подыскать для вас нечто более подходящее. — Он встал.

Она удивленно подняла на него глаза.

— Боже мой! Вы что, на самом деле такой ранимый?

— Я достаточно зажиточен, чтобы ни от кого не зависеть, — заявил он ей, и это была почти правда, во всяком случае, сейчас. Он едва начал тратить свой последний заработок. Пройдет еще год или два, прежде чем он начнет подыскивать новую работенку. Но и тогда ему не придется прислуживать Белл Данамато или кому бы то ни было другому.

Она тем временем говорила:

— Как я поняла, вы человек свободной профессии и можете...

— Какой именно свободной профессии? Она раздраженно пожала плечами.

— Откуда я знаю? Искатель приключений, солдат удачи, называйте как хотите.

— Нет уж, это вы так меня называете. Но вы заблуждаетесь. Прощайте, миссис Данамато.

Он повернулся и едва не врезался в толстуху, облаченную в цветастое платье, которая тащила поднос с двумя бокалами. Они затоптались друг против друга. Столкновения удалось избежать, и Грофилд направился обратно к застекленной двери.

— Хотя бы выпейте! — окликнула его Белл Данамато. Он не остановился, и тогда она спросила: — Неужели вам даже не любопытно?

На это стоило ответить, Грофилд развернулся на дорожке, на полпути между столом и домом. Он уже смотрел на Белл Данамато сквозь зелень, будто они были двумя статистами в тропической версии “Алисы в стране чудес”.

— Меня разбирает любопытство, — признался он. Толстуха так и застыла на месте, озадаченно переводя взгляд с Грофилда на Белл Данамато и обратно. — Жаль, я так и не узнаю, в чем тут дело, — продолжал Грофилд. — Но меня встретили с собакой и ружьем, обыскали и еле пропустили, только потому что у меня не оказалось при себе оружия, А теперь еще вы собираетесь целый час играть в крокет, прежде чем сообщите мне, в чем тут дело. Мне это не по нутру. Так и кажется, что вы хотите нанять себе в слуги разбойника, а я ни то, ни другое. До свидания, миссис Данамато.

Она крикнула вслед что-то еще, но Грофилд не услышал. Он прошел в стеклянную дверь, затем пересек весь дом и зашагал по подъездной аллее к “форду”. Никто его не преследовал, нигде не было ни души, хотя Грофилду так и казалось, что в любую минуту из-за угла может выскочить немецкая овчарка, норовящая вцепиться ему в глотку.

В “форде” было жарко, как в печи, к раме окна и не прикоснуться — так разогрелась. Чемодан Грофилда, лежавший на заднем сиденье, вроде бы, никто не трогал, хотя это, наверное, не имело значения, поскольку там все равно не было ничего, кроме одежды и туалетных принадлежностей.