– Не плачь, Дагги, – говорит Даг. – Не плачь. Я твой друг. Поверь мне, пожалуйста. Я твой друг. Понимаешь? Я друг. Поверь мне, пожалуйста. Я твой… – Он чувствует, что что-то не так. – Алло? Дагги? Алло?

Связь оборвалась.

Звонки скачут во времени, но с каким интервалом?

Даг тут же перезванивает, но набор номера на диске – дело небыстрое, каждая цифра требует терпения. Собственно, по этой причине Даг до сих пор пользуется устаревшим аппаратом – чтобы отмежеваться от сослуживцев, которые не расстаются со своими мобильными телефонами и набирают эсэмэски, даже когда он пытается с ними беседовать. «Ты говори, – небрежно бросают они. – Я слушаю». Даг всегда думал, что старый телефон с дисковым набором придает его жизни стабильность, но сейчас ему нужна скорость; ему нужны все достижения науки и техники, чтобы не терять связь со своей прошлой жизнью.

– Алло? – Опять мальчик. Дагги. Он сам. Его голос – голос мальчишки – уже не такой тонкий и звонкий.

– Дагги, – говорит Даг. – Сколько тебе лет?

– Кто это?

– Быстрее. Сколько тебе лет?

– Девять, – говорит Дагги.

– Девять, – повторяет Даг. – Ты меня помнишь? Мы с тобой говорили по телефону три года назад. Ты еще упоминал человека по имени мистер Бельведер. Помнишь?

– Не понимаю, о чем вы, – говорит Дагги.

На заднем плане слышится мужской голос:

– Ты с кем там треплешься? Какого черта? Если это какие-то продавцы, просто брось трубку!

– Это кто? Дядя Боб? – спрашивает Даг.

– Да, – говорит Дагги.

Он насторожен, и все же ему любопытно. Даг это знает, потому что тот мальчик – он сам.

– С мамой случится беда, – говорит Даг. – Потом тяжело сглатывает слюну. «Не торопись», – говорит он себе. – С твоей мамой. Я не знаю, кто это сделает, но мне кажется, что дядя Боб. Это произойдет, когда тебе будет пятнадцать.

– Я сейчас позвоню в полицию, – шепчет Дагги дрожащим голосом.

– Пока рано звонить, – говорит Даг. – Он еще ничего не сделал.

– Я насчет вас позвоню, – говорит Дагги.

– Нет-нет. Я твой друг.

– Никакой вы не друг, – говорит Дагги и вешает трубку.

Даг опять набирает номер, стараясь проделать это как можно быстрее. Насколько позволит старый аппарат. В трубке раздаются длинные губки. Десять гудков. Одиннадцать. Двенадцать. Тринадцать. Может быть, он зря потратил звонок? А что, если в следующий раз звонок перепрыгнет на шесть лет вперед? «Возьмите трубку… возьмите, пожалуйста», – думает он. И трубку все же берут. По тому, как гремит телефон, по тому, как трубку чуть не уронили, Даг понимает, что тот, кто ответил на этот звонок, бежал к телефону.

– Да? Алло?

Это его мама. Ширли.

– Ширли? – говорит Даг.

– Да? – Она запыхалась.

Даг вдруг понимает, что это может быть их последний разговор, что другого раза, возможно, уже не будет. И еще он понимает, что у них с мамой один и тот же телефон: тяжеленный черный аппарат с дисковым номеронабирателем. Они держат одну и ту же трубку, но их разделяет пространство и время.

Он решает рискнуть. Он никогда не простит себе, если упустит эту единственную возможность.

– Мама, – говорит он.

Ширли отвечает:

– Прошу прощения, но…

– Нет, – говорит он. – Это я. Это Даг.

Мама долго молчит. Дагу слышно, как она роется в сумочке в поисках сигарет. Она держит их в прямоугольном кошельке на защелке; на боку есть кармашек для одноразовой зажигалки. Даг слышит, как щелкает зажигалка, слышит, как мама вдыхает, прикуривая.

Она выдыхает и говорит:

– Я знала, что это ты. Еще тогда, когда ты позвонил в первый раз. Несколько лет назад.

– Как? – спрашивает Даг. – Как ты узнала?

– Мать всегда узнает сына.

Даг выключает свет в спальне, ложится в постель, ставит телефон себе на грудь.

Даг говорит:

– Мне надо сказать тебе одну вещь.

– Давай потом? – говорит мама, и ее голос слегка идет вверх, превращая просьбу в вопрос. – Расскажи о себе. Как ты живешь. У тебя все хорошо?

«Нет, – думает Даг. – Все плохо». Но он не хочет ее расстраивать.

– Все замечательно, – говорит он.

– Ты женат?

– Да, – врет Даг.

– Дети есть?

– Мальчик и девочка.

– Как у них со здоровьем?

– Хорошо со здоровьем, – говорит Даг. – И вообще все хорошо.

– Как зовут твою жену?

Он представляет свою сослуживицу на сегодняшней пьянке. Вспоминает, как она прикасалась ногой к его ноге.

– Луиза, – говорит Даг. – Луиза Малгрейв.

– Я так счастлива, – говорит его мама.

– Но, мама, послушай…

Но мама перебивает:

– Тс-с. Не надо. Расскажи о себе.

Даг закрывает глаза. Он так устал.

– Я не знаю, что еще рассказать.

– Расскажи, как проходит твой день. Расскажи, как ты сейчас выглядишь. Расскажи что угодно. Я просто хочу, чтобы ты со мной поговорил.

И Даг делает, что она просит. Он рассказывает ей о воображаемом дне из несуществующей жизни Дага. Он рассказывает ей о своем доме с тремя спальнями. Дом стоит в таком районе, в котором всегда мечтала жить мама. Он рассказывает ей о новой самоходной газонокосилке, о семейных фотографиях на стенах, о туфлях из крокодиловой кожи, которые Луиза подарила ему на день рождения. Он рассказывает ей о жизни, о которой она мечтала, о жизни, которой он сам никогда не жил, – и по тому, как мама смеется или вздыхает, можно понять, что она счастлива. Она радуется за сына, у которого все сложится так хорошо.

Даг просыпается с телефоном на груди, трубка издает гудки рядом с ухом. Он заснул во время разговора с мамой. Сердце бешено бьется в груди. Как можно было заснуть?!

Он тянется к выключателю, включает свет. Жмет на рычаг телефона, чтобы прервать короткие гудки, и вновь набирает свой старый номер. Трубку берут на первом же гудке.

– Это кто? – Трубку взял дядя Боб. Его голос гремит и грохочет. Голос звучит так, словно дядя не спал уже несколько дней или даже недель.

– Мы можем поговорить? – спрашивает Даг.

– Я так и знал, – говорит дядя Боб. – Но не думал, что тебе хватит наглости сюда позвонить.

– Ты не понимаешь, – говорит Даг.

На заднем плане Ширли спрашивает:

– Кто там?

И дядя Боб говорит:

– А то ты не знаешь.

– Подожди, – говорит Даг. Ему трудно дышать. Ему дурно. – Я не тот, кто ты думаешь, – говорит он. – Пожалуйста, послушай меня.

Теперь голос дяди доносится издалека; наверное, он положил трубку на стол.

– Хочешь поговорить с ним в последний раз? – спрашивает он Ширли. – Ну, иди говори, – орет он на нее.

– Не понимаю, о чем ты, Боб, – говорит Ширли.

Что-то падает и разбивается. Ширли кричит.

Даг, держа телефон в руках, ходит по комнате. Он кричит в трубку:

– Боб! Боб! Боб, давай поговорим!

Их голоса – мамин и дядин – становятся громче, они приближаются к телефону, но, кажется, маму тащат насильно.

– Не трогай ее! – кричит Даг.

Боб явно не слушает. Он захвачен собственной яростью, и ничего другого для него уже не существует. Как человек, тонущий в зыбучих песках, думает только о том, чтобы выжить.

– Хочешь с ним поговорить? – кричит он. – Да? Хочешь с ним поговорить?

Даг понимает, что кто-то схватил телефон. А потом раздается громкий удар, а за ним – крик. Грохот, как взрыв в ухе Дага. Потом еще один взрыв, и еще, и еще – до тех пор, пока мама не прекращает кричать. Даг слышит тяжелое дыхание дяди, а потом не слышит вообще ничего, словно телефонный шнур выдернули из розетки. Даг ждет.

Но в трубке лишь тишина. Тишина.

Даг жмет на рычаг и опять набирает номер. После второго гудка раздается щелчок, словно кто-то взял трубку, но тут включается знакомая запись из всех прошлых лет: «Набранный вами номер больше не существует».

Даг с грохотом кладет трубку на место.

Он сидит на краешке кровати, держа телефон на коленях. Его трясет. Его и вправду знобит. Ему холодно. Он вновь и вновь проигрывает в голове последний разговор. Вспоминает, как дядя кричал: «Хочешь с ним поговорить? Да? Хочешь с ним поговорить?».