Через неделю он прислал мне критический разбор одного из моих рассказов, и я попался. Я был пьян от любви. Я вырос в семье, где никто не читал и книги не были заметной частью нашей повседневной жизни, а теперь я остро ощущал, что был спасен.

Рэй прислал мне свой сборник «Дзен в искусстве написания книг» и «Если ты хочешь писать» Бренды Юлэнд – книги, которые я не устаю перечитывать.

Следующие несколько лет я, будучи уже старшеклассником, писал и отсылал годные, с моей точки зрения, рассказы Рэю Брэдбери, а он писал на них отзывы. «Этот рассказ – настоящая жемчужина, но он, как и многое из того, что ты пишешь, слишком короток», – писал он. Или: «Обрати внимание на структуру. Чего мистер Б. хочет от жизни? Тут этого не видно. Мои персонажи сами пишут рассказы о себе. Они говорят мне, чего хотят, я позволяю им этого добиваться и смотрю, как они идут к цели, перенося на бумагу их путешествие к своей участи. Монтэг из «451° по Фаренгейту» хотел, чтобы перестали жечь книги. «Ну, давай, останови их!» – сказал я. И он побежал. А я просто шел следом с пишущей машинкой. Капитан Ахав в «Моби Дике» хотел найти и убить кита. Он мчался к своей цели. Мелвилл шел за ним и записывал роман гарпуном, окуная его в кровь этого чертового кита!»

Или: «Твой рассказ про оборотня слишком короткий! Это идея в поисках конфликта, но ты близок к находке приличного сюжета – в рассказе есть занятные наметки. Раскрой их! Что происходит с другими людьми в школе? Ты оставляешь какие-то намеки, но мне интересно знать и о других. Это похоже на начало более длинной и масштабной истории. Что будет, когда он доберется до школы, и доберется ли вообще? Поиграй с этой идеей».

Поступив в колледж, я начал писать рассказы другого плана, и переписка с Рэем стала угасать. Меня затянула студенческая жизнь, и я беспечно тратил свое время. Рэй писал: «Зачем ты вообще поступил в колледж? Если не будешь осторожен, он начнет отнимать у тебя время, которое можно потратить на творчество, ты перестанешь писать рассказы. Ты этого хочешь? Подумай. Хочешь посвятить свою жизнь писательству? Какие из предметов в колледже помогут тебе стать писателем? У тебя уже есть свой стиль, нужно лишь практиковаться в структуре. Напиши мне. Поскорее! Любви тебе! Р. Брэдбери».

Я ему не ответил. Меня испугало, что он ставит под сомнение необходимость колледжа, и к тому времени меня очаровал другой Рэй – Раймонд Карвер. Да я, если честно, и не знал, что ответить. Мне нравился колледж. Я считал, что он пошел мне на пользу. Я не хотел разочаровывать Брэдбери.

Потом меня захватили ежедневные заботы. Несколько журналов опубликовали мои рассказы, я отослал их Брэдбери, но он мне не ответил.

Я говорил о нем в интервью, о его влиянии на меня – даже как-то виделся с ним на Лос-Анджелесском книжном фестивале, но очередь к нему была многочасовая, и когда я предстал пред его очами, то уже и не знал, узнает ли он меня. Я подарил ему свои книги, он ответил: «Спасибо, спасибо», – после чего меня оттеснили. К тому времени он был глубоким стариком, и в тот день он уже несколько часов подписывал книги. Не знаю, вспомнил он меня или нет. Ох, думал я, как жаль, что я не ответил ему тогда, много лет назад. Что мы не продолжали переписываться.

С того дня, как я получил первое письмо от Рэя Брэдбери, прошло больше тридцати лет. И когда Морт Касл предложил мне написать рассказ-посвящение, я сразу вспомнил старую историю про оборотня, которую я посылал Рэю давным-давно. Первая и последняя фразы в этом рассказе не менялись с тех времен, когда мне было девятнадцать; середина «заражена» моим средним возрастом.

Сейчас мне почти столько же, сколько было Рэю, когда он мне впервые ответил – и тот растерянный двенадцатилетний мальчик уже почти растворился в дымке прошлого. Но теперь я понимаю, как Брэдбери поселился у меня в голове. Он не просто оказался моим наставником тогда, когда я в этом нуждался более всего; его стиль, его настроение, его образ мышления – все это просочилось в самую сердцевину моих работ.

Не знаю, покажется ли «Маленькая Америка» читателям брэдбериевской вещью; но я точно знаю, что Рэй Брэдбери как писатель стал частью моей души.

Дэн Хаон

Телефонный звонок[13] (Джон Макнелли)

Дагги вернулся домой из больницы всего час назад, но тут Боб, дядя Дагги, без единого слова вошел к нему в комнату, выключил свет и ушел, плотно прикрыв за собой дверь. Дядины шаги стихли в глубинах квартиры.

Дагги хотелось, чтобы свет горел. Ему было шесть лет, и заснуть никак не получалось – горло еще болело после того, как ему удалили гланды. В больничной палате он мог хотя бы включить телевизор или позвонить, чтобы пришла медсестра, в которую он был влюблен, а дома приходилось лежать в постели, и делать было особенно нечего, разве что разглядывать стены, которые он украсил обложками своего любимого журнала «Знаменитые монстры кино». Но когда выключали свет, Дагги лишался и этого развлечения.

Он не знал, который час. Он лежал в темноте и думал о медсестре Джилл, у которой были длинные светлые прямые волосы, как у Сьюзен Дей в «Семье Партридж», думал о том, как она потрепала его по волосам и сказала: «Я знаю девчонок, которые отдали бы полжизни за такие локоны». Она наклонилась к нему близко-близко и прошептала: «Но ты, наверное, их ненавидишь, да?» Ее губы почти касались его лица, и ему хотелось сесть и поцеловать ее. Но он, конечно же, не решился. Он просто смотрел в невероятно зеленые глаза медсетры Джилл, а потом она прикоснулась пальцем к кончику его носа и выпрямилась.

Дагги вновь и вновь вспоминал эти мгновения, потому что, если позволить им потускнеть, их заменит другое воспоминание – о человеке, которого мальчик увидел, когда очнулся после наркоза. Человек неподвижно лежал на соседней кровати, ему в рот были вставлены трубки, аппарат рядом с кроватью непрестанно бибикал, а кожа у человека была абсолютно бесцветной. Когда врач увидел, что Дагги пришел в себя, он сердито кивнул медсестре Джилл, и та быстро задернула занавеску между кроватями. У Дагги слипались глаза, и он сразу же снова заснул. А когда опять проснулся, то увидел, как двое мужчин в белых рубашках и белых брюках вывозят кровать с человеком из комнаты, и человек весь накрыт одеялом, прямо с головой, как делает Дагги, когда долго не спит: прячется под одеялом с фонариком и рассматривает журналы с фотографиями Дракулы и Чудища из Черной лагуны.

– Как его звали? – спросил он у медсестры Джилл в тот же день, но чуть позже.

Она улыбнулась:

– Мистер Бельведер.

– А куда он ушел? – спросил Дагги.

Медсестра Джилл протянула руку и просунула кончик пальца в один из локонов Дагги. Проверяя локон на упругость, она сказала:

– Туда, где лучше, чем здесь.

«Туда, где лучше», – повторял Дагги про себя сейчас, лежа в своей комнате в темноте. Уже потом, когда Даг станет взрослым, ему встретится немало людей – в основном это будут случайные знакомые, с которыми пересекаешься один раз в жизни, – с удивительно похожими историями, когда ты просыпаешься после наркоза рядом с умершим человеком, чья душа отлетела в вечность. «Неужели такая история есть у каждого?» – он задумается об этом еще раз.

В коридоре зазвонил телефон.

Он трезвонил так громко, что сердце у Дагги забилось быстрее.

Телефон все звонил и звонил. Почему никто не берет трубку? Дядя Боб или мама наверняка слышат звонок. Дядя Боб был братом отца Дагги, но отца мальчик не помнил. Папа умер, когда Дагги был совсем маленьким. Несчастный случай на охоте, как ему говорили. Первые воспоминания Дагги о мужчинах в доме были связаны именно с дядей Бобом, который являлся к ним каждый день, словно бездомный пес, и нередко оставался на ночь.

На пятом звонке Дагги слез с кровати, на ощупь добрался до двери, приоткрыл ее и выскользнул в коридор.

В коридоре можно было прислониться к лестничным перилам и взглянуть на гостиную сверху; из-за мягкой подсветки в аквариуме стены казались подвижными и живыми, и у Дагги всегда возникало чувство, словно он оказался внутри аквариума. Он взял трубку.