Женя училась в школе № 8 города Пушкин под Ленинградом - и это все сведения о ней. Никогда не издававшийся ранее дневник, вернее, его машинописная копия, был разыскан журналистами «АиФ» в Российском государственном архиве социально-политической истории, в картотеке молодёжного фонда.

... Труп повешенного, покачивающийся в дверях Александровского дворца, страницы книг, развеянных по ветру и затоптанных на аллеях, - восьмиклассница Женя, до войны каждое утро по дороге в школу читавшая пушкинские стихи на пьедестале памятника поэту, с болью описывает разрушение родных ей и Александру Сергеевичу мест... Первая запись - первая военная осень, последняя - перед Победой. Между ними - бегство в Гатчину, затем - Пушкиногорье, где был написан «Евгений Онегин» и где Женя видела и могилу своего кумира, и как немцы «на 10 подводах» вывозили из музея принадлежавшие поэту вещи, как будто «Пушкина везли на каторгу», и как погнали мужчин рубить заповедник, и как обнесли колючей проволокой «маленький дряхлый домик няни»...

Приписка в конце найденного нами текста гласила: «На этом обрывается дневник 19-летней советской девушки Жени Воробьёвой из г. Пушкин. Этот дневник нам передала сама Женя, которую мы встретили в одном из лесных поселений, где скрывались от немцев тысячи жителей из деревень Пушкинского района». Кто эти «мы» - так и осталось неизвестным...

«Аргументы и факты» обратились к читателям со своих страниц с просьбой помочь отыскать автора или его потомков. Безрезультатно. Но нам хочется верить, что Женя пережила войну, что сохранила свою любовь к поэту, которой дышит каждая строчка её дневника. Что возвратилась домой в освобождённый город и что однажды она возьмёт в руки эту книгу - и её дневник, который семь десятилетий назад приходилось прятать под полом от немецких солдат, вернётся к ней, постаревшей на целую жизнь, под толстой обложкой. Кажется, у нас есть ещё немного времени...

17 октября 1941 года. Страшный день, то, чего мы ждали с первого часа прихода немцев, совершилось. Нас выгоняют из города. Увижу ли я тебя, дорогой мой городок, - любимые места, Пушкинский лицей, садик с памятником молодого поэта, Екатерининский парк, где мы провели столько счастливых часов, мою школу, царскую аллею. Только сейчас я поняла, как мне дорого все это, ведь здесь я родилась, здесь жила около лицея и каждый день по дороге в школу читала на пьедестале пушкинского памятника вдохновенные строки его стихов. (...)

Как больно мне, что мы покидаем родной город в дни золотой осени. В ту пору, которую так любил Пушкин и люблю я. Когда мы с котомками проходили мимо пушкинского садика, я увидела памятник, осыпанный багряными листьями кленов. Весь месяц был так гнетущ. Невыносимо было больно видеть разрушенный немецкой бомбой Екатерининский дворец, изрытый снарядами старый парк, мостовую у школы, усыпанную страничками книг, оборванные, грязные немецкие солдаты бродили по улицам и аллеям Пушкина. Они поселились в лицее, в залах Дворца. Они таскали воду из детскосельских прудов для своих огромных рыжих битюгов. Я видела в дверях Александровского дворца повешенного немцами человека. Издали казалось, что он просто остановился на пороге, и видела под колесами немецких пушек, установленных около нашей школы, странички из пушкинских книг. Мерзавцы, что они делают с нашей страной, с нашими людьми.

Со стороны Ленинграда непрерывно доносятся канонады. Хоть бы под стенами этого великого города они сломали бы себе шею. (...)

18 октября. Нас идет туча несметная. Женщины несут детей, старики тянут тачки со скарбом. Выпал первый снег. Молча движется по грязной дороге толпа. Немцы-конвоиры идут по обочинам, так по суше с трудом добрались до Гатчины, где нас немцы загнали в холодные казармы, за колючую проволоку.

19 октября. Нас гонят на вокзал. Пишу эти строки в загаженном телячьем вагоне. При нас оттуда выгрузили коров и овец, а потом загнали туда. Под ногами навозная жижа. Негде сесть, кричат дети. А я смотрю все назад, туда, где остался Пушкин, его золотые осенние рощи, его улицы, разрушенные немцами, теми, кто гонит нас неизвестно куда.

25 октября. Снова идем пешком по грязным холодным дорогам. Иду, а в голове все звучат и звучат пушкинские строчки, написанные им в дни расставания с Царским селом, с лицеем: «Друзья мои, прекрасен наш союз, Он как душа неразделим и вечен, непоколебим и беспечен. Срастался он под сенью дружных муз, куда бы нас не бросила судьбина и счастие куда б не повело, все те же мы: нам целый мир чужбина, отечество нам - Царское село», - как вечны его стихи, словно ко всем нам, изгнанным из Царского села - Пушкина, обращается он: «Друзья мои, прекрасен наш союз». Да, он прекрасен, и немцы не нарушат его.

22 ноября. Три недели мы шли из деревни в деревню и вот теперь три недели живем у хозяйки. Она нас кормит, а мы пилим для нее дрова. Все время вспоминаю веселую нашу жизнь в Пушкине, моих подруг по школе Симу и Тамару, где они? По каким бредут дорогам? Сегодня узнала, что немцы будут давать хлеба только по 100 грамм. (...)

15 января 1942 года. Живем как нищие, иногда вспоминаю школу, и не верится, что все это было. Самое для меня тяжелое то, что я начинаю забывать любимые мои стихи. Как-то на днях захотелось вдруг вспомнить строки, выбитые на пьедестале памятника Пушкина у лицея, - и не могла ни одного слова.

10 марта. Бредем из деревни в деревню, все, что можно было - променяли на хлеб. Большие морозы, а ночевать часто приходится в банях, и все равно. Все те же мы, нам целый мир чужбина, отечество нам Царское село.

24 марта. Я хочу запомнить навсегда, на всю жизнь этот день, еще ни разу за все время, что вокруг немцы, не чувствовала я себя так легко и радостно. Я снова с Пушкиным, вот куда бросила нас судьбина. Мы в Пушкинских горах. Только подумать, если б я знала, что мы придем сюда, мне было бы легче. Ведь и Пушкин из Царского села попал сюда, в Михайловское. Здесь он проводил свое изгнание. Здесь он писал «Евгений Онегин», здесь все дышит им, и я снова чувствую себя легко, отвлеченной, свободной, словно кошмар немецкого нашествия кончился. Здесь его могила, но я об этом не думаю. Невозможно себе представить, что существует на свете могила Пушкина.

25 марта. Нам не разрешили жить в Пушкинских горах. Когда мама вернулась из комендатуры и сказала мне об этом, мне стало страшно. Неужели же снова надо брести по дорогам из деревни в деревню. Но вечером мама снова пошла к немецкому коменданту и вернулась радостная. Нам разрешено поселиться в деревне Петровская. Это рядом с Михайловским, рядом с Пушкиным.

27 марта. Сейчас я ходила к озеру со странным названием «Кучяне». На том берегу можно разглядеть дом Пушкина, белый, простой, светлый и слева, невдалеке от него маленький дряхлый домик няни. На берегу немцы поставили колючую проволоку.

15 апреля. Наконец удалось побывать в Пушкинских горах. Пришла на могилу. Белый мраморный обелиск на холме. Удивительно, как этот белый прозрачный цвет связан с Пушкиным. Белый лицей, белый дом на берегу озера, белый мрамор на его могиле. Было тихо, пусто, но потом пришли немцы. Я слышала, как они грохотали сапогами в церкви Святогорского монастыря, как они что-то насвистывали. Во дворе монастыря они устроили конюшню. Я поняла, что до тех пор, пока немцы на нашей земле, в Пушкинских горах, в Пушкине, под Ленинградом - не может быть счастья и радости.