– Какой неприятный человек!

– Полностью согласен. Эмир даже и выглядел как-то мерзко. Высоченный, за метр восемьдесят, толстый, лысый, с рыжей бородой (красил ее хной). Одна нога короче другой, отрублен кончик носа и далеко выдающиеся, как у волка, верхние клыки с обеих сторон рта. Жители ханства боялись его просто до одури. Боялись и никогда не осмеливались перечить. Когда генерал Его Императорского Величества фон Кауфман присоединял земли ханства к Российской империи, они с дедовскими пиками бросались на пулеметы, лишь бы не сдаваться в плен живыми. Вроде как существовало поверье, будто души тех, кто струсил в бою, той же ночью предстают пред грозные очи эмира и он до рассвета пожирает их внутренности. Короче, они верили, что лучше уж умереть.

– Но ханство все равно присоединили, да?

– Иначе ваша служба вряд ли занималась бы сегодня тем, чем она занимается. Бухарскую крепость взяли штурмом, сокровищницу разграбили, а эмира захватили в плен прямо в спальне. Голого и в окружении двенадцати юных жен. Газеты империи потом писали, что алмазы и сапфиры в ханской сокровищнице лежали прямо на полу, грудами по пояс взрослому человеку. Когда их грузили, чтобы вывезти в Петербург, то получилось чуть ли не сорок две подводы ювелирных изделий.

– Сорок две подводы? Но это же нереально!

Стогов вытащил из кармана сигареты, прикурил и задумчиво посмотрел на то, как тает в воздухе пущенное им колечко.

– Может, и нереально. Но газеты писали именно так. Сам Абдул-хан ничего из конфискованных ценностей вернуть даже и не пытался. Единственное, о чем он попросил генерала Гофмана, это оставить ему старинный перстень. И узнав об этом, подданные эмира ежились от ужаса. Уж им-то было прекрасно известно: этот перстень стоит больше, чем все сапфиры и бриллианты мира.

– Что же с этим эмиром было дальше?

– Дальше эмира привезли в Петербург и объявили, что отныне он будет жить тут. Перед тем, как навсегда покинуть Бухару, Абдул-хан повелел жителям собраться на главной площади и объявил: какое-то время они не смогут его видеть, а потом увидят снова, и воистину приход его будет грозен.

– И вы думаете, весь бред, который несут эти ребята, как-то связан с древней легендой?

– Понятия не имею. Вы спросили меня, о каком эмире может идти речь, и я просто ответил.

Стогов докурил сигарету, бросил окурок на пол и наступил на него ногой.

– Я ведь не милиционер. Всего лишь консультант милиции по вопросам, в которых она не сильна.

Миграционный офицер покачал головой. Потом развернулся и, не прощаясь, ушел к себе за столик. Минуту спустя он уже орал на очередного бедолагу.

Осипов спросил:

– Может, теперь осмотрим место самого убийства?

– А может, ты один туда сходишь?

– Хватит капризничать. Осмотрим труп, и, возможно, майор отпустит нас обратно в отдел. И мы по дороге куда-нибудь заскочим.

– Зачем в деле о простреленной голове консультация искусствоведа? Или голову прострелили как-то особенно художественно?

Они все равно вышли из зала, пару раз поднялись по лестнице, пару раз спустились обратно, и скоро Стогов окончательно потерял ориентацию. По пути Осипов спросил:

– Перстень эмира действительно дорого стоил?

– Очень дорого.

– А почему?

– Читал в детстве сказку про старика Хоттабыча?

– Конечно.

– Помнишь, чем был запечатан кувшин, в котором томился Хоттабыч?

– Э-э-э…

– Он был запечатан перстнем Сулеймана ибн Дауда. Проще говоря, библейского царя Соломона, который построил в Иерусалиме знаменитый Храм.

– И чем же он знаменит?

– До сих пор никто не знает, что находилось внутри этого Храма. Людям было запрещено туда входить. Но суть не в этом, а в том, что этот древний царь достиг такой мудрости, что мог повелевать даже джиннами и ифритами. Свой перстень с выгравированным на нем заклинанием он подарил царице Савской, та передала его своему сыну, а тот своему, а поскольку род бухарских эмиров восходил напрямую как раз к царице Савской, то Абдул-хан мог считаться законным обладателем древней реликвии.

Они еще пару раз спустились и поднялись по узким лестницам. Было заметно, что Осипов все еще думает над тем, что услышал.

– Интересно было бы узнать, как этот перстень выглядел.

– Ничего особенного. Просто золотое, тяжелое кольцо с зеленоватым камешком. На камне было вырезано несколько строк старинной арабской вязью.

– И что этот перстень давал своему обладателю?

– В Бухаре говорили, будто перстень давал множество преимуществ. Неуязвимость от ударов молнии. Бешеную мужскую потенцию. Невосприимчивость к ядам. Но главное, – волшебную способность одновременно бывать в разных местах. В двух, а может быть, даже трех или четырех местах одновременно. И до тех пор, пока Абдул-хан носил древний перстень на руке, жители Бухары даже и не помышляли о том, чтобы ослушаться его приказов.

Они вышли, наконец, к нужному кабинету. Осипов открыл дверь и пропустил коллегу вперед. Старый канцелярский стол. На полу перед столом лицом вниз лежал здоровенный труп. За самим столом восседал их непосредственный начальник, грозный товарищ майор. Вдоль стен было расставлено несколько стульев. На одном сидела зареванная, с размазанной по щекам тушью молодая узбечка. Довольно хорошенькая. Напротив, у окна двое милиционеров в форме придерживали за плечи парня, похоже, что русского. Тот смотрел в пол и покусывал губы.

Майор как раз заканчивал первичный допрос и заполнение бумаг. Войдя в кабинет, Стогов кивнул и молча сел на свободный стул. Узбечка (подумал он), это, наверное, дочь застреленного работорговца. А парень – тот самый стрелок, которого, по словам Осипова, взяли со стволом в руках.

– Давайте еще раз, – говорил майор, обращаясь к девушке. – Труп вы обнаружили первой, так?

– Так.

– Зашли в кабинет и обнаружили тело вашего отца лежащим на полу, так?

– Так.

– Но самого выстрела вы не слышали, да?

– Да.

– Как далеко вы были от кабинета, когда прозвучал выстрел?

– Нет.

– Что «нет»?

Узбечка плакала и не отвечала. Майор вздохнул и попробовал зайти с другого конца:

– Вы понимаете по-русски? Если хотите, я могу вызвать переводчика.

– Нет… понимаю… не нужно переводчика…

– Повторяю вопрос: где вы были, когда прозвучал выстрел?

– Там.

– Где «там»? В коридоре?

– Да… в коридоре… вот там была.

– Вы услышали выстрел и сразу зашли в кабинет?

– Нет.

– Что «нет»? Не сразу? Или не зашли?

Узбечка продолжала плакать, размазывая тушь по щекам. Майор откинулся на спинку стула.

– Вы видели, как этот человек выходил из кабинета?

– Он не выходил из кабинета.

– Не выходил?

– Его тут не было.

– Как это не было? Давайте тогда еще раз вместе посмотрим видеозапись.

На столе перед майором стоял ноутбук. Модель была старенькая, корпус обшарпанный, а внутри что-то натужно гудело. Майор пощелкал клавишами, развернул ноутбук так, чтобы узбечке было видно, и нажал кнопочку «Play». Монитор был небольшой, чтобы хоть что-то рассмотреть, Стогов наклонился вперед.

Запись была мутная, явно с камеры наблюдения. Наверху едва заметно тикала строчка тайм-лайна. Повернута камера была не очень удобно, но главное сомнений не вызывало: это был тот самый кабинет, в котором они сейчас находились, а за столом сидел пока что вполне себе живой работорговец. Вот он что-то пишет. Снимает трубку стационарного телефона, говорит пару фраз. Передвигает на столе бумаги. Поднимает голову и смотрит на что-то за границей кадра. Потом встает и делает шаг навстречу невидимому визитеру. Лицо у него крайне недовольное, кулаки сжаты. Губы быстро шевелятся: мужчина, похоже, в ярости что-то кричит.

Мгновение спустя с той стороны, куда он смотрит, появляется человек. Сомнений нет: это тот самый русский парень, которого теперь за плечи придерживают двое милиционеров. Хозяин кабинета продолжает орать, посетитель что-то ему отвечает. После чего работорговец бросается на него с кулаками, а парень достает из-под мышки пистолет и стреляет ему ровнехонько в середину лба. Тот навзничь рушится на пол. Не глядя в его сторону, визитер разворачивается и уходит.