— Так точно, товарищ командующий.

— Используйте все, что нужно. Главное — быстрота, вдумчивость, всесторонний анализ. Идите.

Проводив взглядом Фролова, Алтаев пухлой рукой накрыл карту и, сжимая длинные пальцы в кулак, отрывисто проговорил:

— Ну, Дмитрий Тимофеевич, давайте думать и решать. Теперь мы смело можем маневрировать и этим обеспечить победу.

— Дивизия Чижова явно не боеспособна, — заговорил Шелестов, — она расколота на шесть изолированных друг от друга групп. Пехота, пехота нужна сейчас Добрукову.

— Да, пехота, — согласился Алтаев, — и артиллерии ему подбросить еще нужно. Пять артиллерийских полков и один минометный переданы ему. Но при таких силах противника этого мало. Очень мало… Не удержит.

— И в резерве у нас ничего не остается.

— Механизированный корпус и одна стрелковая дивизия, — сказал Воронков.

— Во-первых, мехкорпус малочисленный, — продолжал свою мысль Шелестов, — а во-вторых, рано пускать в бой армейские резервы.

— Нет, нет! Мехкорпус трогать нельзя, — подтвердил Алтаев, — никак нельзя. Дивизию из резерва можно передать Добрукову. Только ей же нужно шестьдесят километров пройти. Это пятнадцать часов непрерывного марша. Дороги открытые. Авиация противника беспрерывно в воздухе. Разбомбят ее на марше и к полю боя не подпустят.

— А что, если дивизию Василенко перебросить? — задумчиво проговорил Шелестов. — Она занимает узкий фронт. Сменить ее очень легко. И от главного удара противника она всего в тридцати — тридцати пяти километрах. Маршрут проходит по лесам. Днем может двигаться. Авиация не обнаружит. Семь-восемь часов — и дивизия на месте.

— Да, это самый лучший вариант, — согласился Алтаев. — Воронков, пишите приказ. К девятнадцати часам вывести дивизию Василенко в Тарян и подчинить Добрукову. Артиллерию придется брать из других корпусов. Три полка я взял у Биркова, еще придется взять.

Телефонный звонок прервал его рассуждения.

— Слушаю… Я… Что у вас, товарищ Дубравенко?.. Действуют? Хорошо. Только энергичнее, смелее. Сковать противника на всем фронте. Сковать и не дать ни одного солдата перебросить на направление главного удара… Что?.. Перебежчики? Мадьяры?.. Две ночи от Балатона на север шли танки… Конечно… Безусловно, снял одну или две танковые дивизии и перебросил к нам на правый фланг. Товарищ Дубравенко, жмите на командиров корпусов и дивизий. Главное — разведка! Вас оперативники снабжают данными? Хорошо… Да… Я очень занят… Дивизию Василенко снимаем и перебрасываем к Добрукову. Если что будет, немедленно звоните.

— Перебежчики показывают, что две ночи по дорогам вдоль фронта к Дунаю шли танки, — закончив разговор с начальником штаба, сообщил Алтаев члену Военного совета. — Снял часть сил с левого фланга и центра и перебросил на наш правый фланг. Все собрал, все, что можно. Все ясно. Это главный удар. Снимаем часть артиллерии слева, из центра — и все на правый фланг. Товарищ Воронков, несите план маневра силами и средствами. Выберем, что быстрее можно перебросить.

— Слушаюсь, — ответил Воронков и поспешно вышел из кабинета.

— Дмитрий Тимофеевич, — склонился Алтаев к члену Военного совета, — плохо у нас с боеприпасами, очень плохо. В дивизиях осталось всего на один день боя. Все лежит за Дунаем. Ночью навели мост, а вот полчаса назад звонил армейский инженер — сорвало. Мы опять остались без переправы. Я прошу вас съездить на переправу и все, что можно, сделать для переброски боеприпасов. Сумеем обеспечить войска боеприпасами — победим, не сумеем — гибель!

Аксенов, радисты и Буканов напрямик пробирались сквозь чащу. Под ногами хрустел лесной бурелом. Сквозь этот хруст изредка доносились переклички немцев, уже второй час шедших за группой Аксенова. Они, видимо, хорошо знали местность и, как ни спешил Аксенов, уверенно шли по пятам. В лесу становилось все темнее и темнее. Отблески пожарища остались далеко позади.

— И куда их несет… — поспешая за Аксеновым, бормотал Буканов. — Ну, мы еще как-никак удираем все-таки, а они…

— Да замолчи ты в конце концов! — прикрикнул Аксенов на не во-время разговорившегося шофера.

Буканов примолк, и Аксенов слышал только его ровное, с легким присвистом дыхание.

Деревья понемногу редели. В бледных просветах мелькали толстые стволы. Аксенов убыстрил шаги. Выход на открытое поле не предвещал ничего хорошего. Где-то недалеко должна быть горная дорога.

Аксенов имел представление о местности, но ему казалось, что пробирается он совсем не туда, куда нужно. Он не раз упрекал себя, что напрасно оторвался от полковника Чижова. Лучше было б оставаться с дивизионным штабом. Теперь исправлять ошибку поздно. Нужно самому выпутываться из трудного положения.

Лес окончился. Впереди простиралась неширокая долина, а за ней поднималось вверх взгорье и смутно темнели изломанные очертания не то леса, не то гор.

— Бегом, — шепнул Аксенов своим спутникам.

Топкий снег и прошлогодняя, поблеклая, перепутанная трава мешали бежать. Внезапно ноги почувствовали твердую опору. Старая, видимо давно заброшенная дорога едва приметно извивалась среди мохнатой заросли трав.

Теперь Аксенову было ясно, куда и зачем спешили немцы. Это, несомненно, был один из немногих проходов через труднодоступный горный район. С юга доносились пулеметные очереди и артиллерийская стрельба. Аксенов сразу же определил, что бой шел на перевале горы Агостиан, где проходила основная шоссейная магистраль. По звукам до перевала было не более двух километров.

Радостное волнение охватило Аксенова. Кончилось блуждание вслепую по ночному лесу. Рядом, совсем рядом были свои, и к ним теперь нетрудно пробиться.

Глухой стеной громоздился скалистый обрыв, рассеченный узкой полоской дороги надвое. Отполированные ветром и дождем камни неприступной преградой поднимались вверх и уходили далеко в стороны. Аксенов понял значение этой узенькой расщелины, пробитой сквозь горный хребет. Тут, и только тут могли пройти танки и другая боевая техника. И к этому проходу спешили немцы.

Аксенов оглядел горстку своих людей. Мало, слишком мало было у него сил: два автомата, два карабина и всего-навсего четыре человека. И поблизости никого нет. Если итти за помощью на перевал, то немцы успеют занять проход, и тогда судьба перевала будет решена. Аксенов искал наиболее целесообразное решение, но ничего определенного придумать не мог.

От леса послышался шум голосов.

Идут, — шепнул Буканов, наклоняясь и показывая рукой вперед.

Голос его, тревожный и взволнованный, подсказал Аксенову смелое решение.

— Вот эту дорогу… Проход… оборонять будем, — сдавливая неожиданную дрожь, сказал Аксенов. — За мной наверх.

По острым выступам камней, цепляясь за коряжистые сучья кустарников, он вскарабкался на лобовину. За ним, помогая друг другу, взобрались солдаты.

С горы в посветлевшем воздухе были видны дымчато-синие крутогорбые увалы и пологие впадины. Поднимаясь вверх, они создавали причудливый горный амфитеатр, окаймленный вверху полоской неба. Весь небосклон неуловимо светлел, меняя окраску и переходя то из темносинего в голубой, затем в бледнооранжевый и, наконец, в светлый, едва подернутый золотом. Там, откуда наплывали лучи света, был Будапешт, а еще дальше, где уже во всей красе разгорелось утро и ярко светило солнце, лежала родная страна — Украина, Орловщина, Подмосковье.

Аксенов несколько секунд неотрывно смотрел на зубцы гор, потом повернулся. По низине стлался клочковатый туман. Лес угрюмо темнел расплывчатыми пятнами. Где-то за лесом зарницами вспыхивали выстрелы. Раскатистый гул то налетал шквалом, то с дрожью замирал на мгновение и снова взвихрялся угрожающе сурово и дико.

Аксенов решил не распылять сил и всем четверым держаться вместе. Нагроможденье камней хорошо маскировало и укрывало от пуль. Он лег на краю обрыва, за обледенелым валуном. Рядом за камнями укрылся радист. В нескольких шагах пристроились Буканов и второй радист.