— Налево, — проговорил Анашкин, удивительно быстро запоминавший дорогу, — вот тут канавка и за бугорком наши.

Бахарев свернул влево. В полумраке показались смутные очертания того, что командир батальона называл «главным злом не только для батальона, но и для всей армии».

Он нахмурился, думая о только что полученной задаче. По словам комбата, это «главное зло» было чем-то вроде неприступной крепости, которую не могли разбить ни артиллерия, ни танки и могут штурмом взять только стрелки.

— А мальчишку того, помните, мадьярского, в деревню отправили, а там мать его, — заговорил Анашкин. — Уж так-то рада, так-то рада! Смеется, плачет, обнимает всех и опять плачет. А он так и не отходит от наших. Сел на повозку с ездовыми и не уходит.

Впереди по глубокой канаве проходил передний край. В только что отрытых окопах лежали стрелки, пулеметчики, автоматчики. В развалинах крайнего дома Бахарев приказал оборудовать наблюдательный пункт. Сюда уже подтянули телефон, связные от взводов отрыли глубокие щели, а командир батареи капитан Саушкин установил стереотрубу.

— Ну что? — взволнованно спросил Саушкин.

— Ночной атакой брать вот те развалины, — ответил Бахарев, показывая на нагромождение остатков кирпичных стен.

— Это штучка, — вздохнул всей грудью Саушкин. — С первого взгляда так себе, пустячок, а присмотреться… Смотри, — позвал он Бахарева к стереотрубе, — стены-то только сверху разбиты, а внизу целехоньки, и толщина метра, наверное, полтора. Видишь выбоины, это я прямой наводкой бил, все снаряды перепробовал, никакой не берет. Это похлестче дота.

Бахарев посмотрел в стереотрубу, но в сумерках все сливалось в мутную пелену. Простым глазом можно было лучше рассмотреть здание.

— И амбразуры, видишь, внизу, — продолжал Саушкин, — семь в нашу сторону смотрят, из них четыре пушечные. Да по бокам еще, справа четыре и слева пять. Целая крепость. Куда ни сунься, везде огонь. А местность-то кругом открытая.

Это был старый просторный дом комнат на десять. Вокруг него, очевидно, когда-то был сад, а сейчас торчали лишь реденькие пни и кое-где виднелись мелкие кустарники. Левее дома равнина полого спускалась вниз и уходила к окраинам города.

— Ну, как думаешь атаковать лучше, а? — опросил Бахарев, припоминая все, что он знал из теории и своей боевой практики о борьбе за такие опорные пункты.

— Да, знаешь, трудно и придумать, — помолчав, ответил Саушкин. — В лоб ничего не сделаешь — покосят пулеметами и пушками. Обойти также невозможно — видишь, строчат-то, успели закопаться.

— Это не сейчас, — возразил Бахарев, все еще не найдя в своем сознании ответа на мучительный вопрос, как лучше атаковать этот проклятый, полуразваленный дом, — окопы у них были раньше подготовлены. И мин, видимо, понаставили.

— Незаметно. Я с твоими пулеметчиками всю равнину прощупал, ни одного взрыва. Не успели они, пожалуй, заминировать. Ночью, наверно, будут стараться, но мы не дадим.

Из-за груды кирпича показался высокий танкист в черном комбинезоне.

— Товарищ гвардии капитан, вторая танковая рота прибыла в ваше распоряжение.

— Прибыла, — ухмыльнулся артиллерист, — да ты же и не уходил никуда.

— Танкист порядок любит, — ответил Кисленко. — Мы только взаимодействовали, а теперь приданы. Учти, бог войны, танки — это не твои хлопушки.

— А где танки? — опросил Бахарев.

— Да вот они, в саду стоят, замаскированы, готовы к открытию огня.

— О, и сапер тут как тут, — показал Саушкин на подбегавшего Минькова.

— Товарищ гвардии капитан, — на ходу начал докладывать маленький лейтенант, — саперный взвод прибыл в ваше распоряжение.

Он опустил руки, улыбнулся и тоненьким голоском проговорил:

— Опять вместе…

Бахарев промолчал. Миньков, видя его нахмуренное лицо, смутился, досадуя на себя за неуместную, как он считал, шутливость.

— Нам с вами еще немало поработать придется, — через минуту ласково ответил Бахарев.

Миньков весело отозвался:

— До самого конца войны.

По-юношески радостный и беззаботный ответ Минькова, его молодое, оживленное лицо и резкие угловатые движения напомнили Бахареву самого себя, когда он таким же юнцом впервые начал командовать взводом. Каким радостным и веселым было тогда все для него! Один только скрип нового снаряжения вызывал восторг в душе.

Это мимолетное воспоминание оживило Бахарева, и он без прежней робости посмотрел на мрачные развалины, затем обернулся к Саушкину и Кисленко, молча стоявшим левее него, и, может быть, воспоминание юности, а всего скорее накопленный опыт и сознание собственной ответственности за жизнь людей подчиненной ему роты: и юнца Минькова, и его саперов, и танкистов Кисленко, и артиллеристов с их строгим малоразговорчивым Саушкиным подсказали ему то единственно правильное решение, отыскание которого занимало все его сознание в последние два часа.

— Минометчика еще нет, но он подойдет, — рассудительно и неторопливо заговорил Бахарев. — Так вот, ночью надо овладеть вот этим укрепленном пунктом. В этом домике шестнадцать огневых точек, а может, и больше. Семь или восемь пушек. Фауст-патроны наверняка есть. И все подступы открытые, простреливаются перекрестным огнем. Твои танки смогут ночью действовать? — спросил он Кисленко.

— Трудно, но можно, — ответил танкист, — на короткие расстояния. Только пушки вот страшны, особенно фланговые. Их же ничем не подавишь.

— Придется рассчитывать на темноту и быстроту, — ответил Бахарев.

— Да, другого выхода нет, — согласился Кисленко.

— Значит, с флангов атаковать? — спросил Бахарев.

— Конечно, с флангов, — ответил Кисленко, — обойти и ударить с тыла.

— С флангов-то с флангов, — возразил Саушкин. — Только не лучше ли с одного фланга? С двух-то, знаешь, огня больше.

— Да, это верно, — согласился Кисленко, — рвануться на одном фланге, смять и выйти в тыл.

— Хорошо. Так и сделаем, — подвел итоги Бахарев, — обходить будем справа. Два моих взвода десантом на твоих танках прорываются в тыл и уничтожают опорный пункт. Один мой взвод, все пулеметы, пушки, минометы прикрывают атаку огнем. А как только мы ворвемся в здание, все пушки перекатить туда и организовать оборону. А ваша задача, Миньков, дорожку проложить для танков.

— Сколько проходов? — спросил Миньков.

— А сколько сможете?

— Людей маловато. Два, больше не осилим, — вздохнул лейтенант.

— А мин-то, может, и нет, — вмешался Саушкин.

— Будем рассчитывать на худшее, — ответил Бахарев. — Как, хватит нам двух проходов?

— Что ж, — пожал плечами Кисленко. — Лучше, если б мин совсем не было.

— Итак, смотрите, — продолжал Бахарев, — идем по двум проходам. Первый — от того дерева, от высокого, на черный бугор; второй — вот отсюда и на группу воронок. Идем в атаку двумя группами. Первая группа справа обходит опорный пункт и атакует с тыла левую половину здания; вторая — левее первой атакует с тыла правую половину здания. Артиллерия и минометы бьют прямо по зданию. Огонь прекратить, как только танки пройдут наш передний край. Ясно, товарищи?

— Так точно, — первым ответил Миньков.

— Сигналы нужно установить, — предложил Саушкин.

— Это потом, — отозвался Бахарев, — еще уточним все. А сейчас, пока не совсем стемнело, быстро поставить задачи и начать работу. За дело, товарищи!

— Толя, назначь поскорее начальников десантов, особенно на головные танки. Пока хоть немножко видно, им нужно с командирами машин договориться, — озабоченно проговорил Кисленко и побежал к своей роте.

— Разыщите Василькова, — приказал Бахарев Анашкину, — и командиров взводов вызывайте.

— Я здесь, товарищ гвардии капитан, — вылез из-за груды кирпича комсорг.

— Задачу слышали?

— Так точно.

Над землей просвистели пули. Где-то впереди застучал пулемет. В ответ ему ударили три наших пулемета.

Комсорг прилег рядом с командиром роты.

— Как вы думаете, кого лучше назначить в десант на первые два танка? — горячо дыша Василькову в щеку, придвинулся к нему Бахарев. — От них зависит многое. — Последнее слово Бахарев произнес медленно, свистящим шопотом, потом еще раз повторил: — Многое, — и добавил: — И трудно им придется, очень трудно.