Прошли мимо позиций тяжелой артиллерии. Пушки стояли прямо на снегу, ни одного окопчика вокруг них не было. Видимо, они были спешно переброшены откуда-то и с ходу вступили в бой. Батареи стреляли беспрерывно.

Вернулся командир роты и бегом повел подразделения в лощину. На взгорке остановились. Ротный вызвал командиров взводов. Минут через пять подразделения рассыпались в цепь и начали оборудовать позиции. Сержант Косенко со своим отделением ушел в разведку.

Девушки, как и обычно, начали оборудовать парный окоп. Мерзлая земля не поддавалась лопатам. Мелкой крошкой отскакивала она, черня насыпанный из снега бруствер. Настя и Тоня сбросили шинели. Девушки уже устали, но окоп едва углубился на четверть. Впереди всполошно затрещали автоматные очереди. Засвистели рикошетные пули. Все, прекратив работу, вжались в землю.

— Продолжать работу, не прекращать, — пробегая вдоль позиции, вполголоса сказал командир роты, — зарыться в землю, рассвет скоро.

К роте, отстреливаясь, отходило отделение Косенко. К ним бросился старший лейтенант Рахматулин. Вскоре он вернулся и вновь забегал по позиции, на ходу объясняя солдатам:

— Противник в селе Вереб. Впереди в боевом охранении отделение Косенко. Продолжать работу! Внезапно противник не нападет.

Настя ожесточенно рубила землю. Лопата, ударяясь о камни, высекала искры.

— А знаешь, с нами был радист Степа Гулевой, — прерывистым топотом рассказывала Тоня, — вот парень! Смелый — я таких еще не видела — и душевный. Мы с ним все время вместе пробирались. Когда рванулись в последнюю ночь через канал, а вода-то как огненная. Прыгнула я, а лед тоненький, хрустит, и, знаешь, все внутри зашлось. Хватаю воздух, а вздохнуть не могу. Застыла вся и рта не открою. Так и думала — конец мне, застыну ледышкой в этом проклятом канале… Степа выручил. Как ребенка на руках выволок — и сразу флягу. Разжал зубы, — сама-то я ни за что бы не открыла, — и водки влил. Глотнула я, все зажглось внутри и враз тепло стало. Ну, а тут до своих добрались. В медсанбат нас, спиртом растирать, чаем поить. Отошли вот, ничего, и не заболел никто. А Степу теперь в штаб армии перевели. Ох, когда же я теперь увижу его?

— Отобьем немцев и вместе поедем, — улыбаясь, проговорила Настя, — теперь нам с тобой вдвоем-то лучше ездить.

— Вдвоем… — горестно возразила Тоня. — Твой-то майор, чин большой, а Степа ефрейтор только, радист. Я приеду, а его не отпустят.

— А мы к генералу Воронкову, — успокаивала ее Настя, — он поможет.

Окоп незаметно углублялся. Теперь уже можно было стрелять сидя и, согнувшись, укрыться от танков.

— Товарищ Прохорова, — прервал их работу командир роты, — ваша задача: снайперским огнем сковать противника. Бить по наиболее важным целям. Главным образом по офицерам и по расчетам орудий, пулеметов. Если в атаку пойдут танки, бить по смотровым щелям. Выбору позиций учить вас нечего.

Настя взглянула в его большескулое, с узкими прорезами черных маслянистых глаз лицо.

— Слушаюсь, товарищ гвардии старший лейтенант. Теперь нас опять двое. Все сделаем. Противнику ходу не дадим.

Рахматулин посидел немного возле окопа девушек и ушел. Настя и Тоня забросали бруствер снегом и прикрылись белыми маскировочными халатами.

Утренний мрак рассеивался. Неторопливо поднималось солнце. До села было совсем недалеко. Крайние дома отчетливо вырисовывались наличниками и маленькими, словно приклеенными, крылечками. На улицах и в надворных садах было пустынно.

Командир роты отвел отделение Косенко назад, и теперь между ротной позицией и селом была только пустынная снеговая равнина.

— Ну, Тонечка, начнем изучать, — проговорила Настя, — мой сектор от высокого дерева до углового дома, твой от дома до перекрестка.

Девушки приникли к окулярам снайперских прицелов. В воздухе все время с бульканием проносились снаряды. Немецкая артиллерия и минометы отвечали вяло, стреляя куда-то за позицию роты.

Настя долго всматривалась в прицел. На светлом кругу объектива вырисовывались дома, деревья, пустынные улицы. Предмет за предметом осматривала она и нигде ничего живого не могла отыскать. Ей уже начало казаться, что противника в селе вообще нет и рота напрасно лежит в снегу. Можно было рвануться и овладеть крайними домами, а может, и всем селом. Всегда в моменты, когда долго не удавалось обнаружить противника, Настю охватывало нетерпение. Она знала, что нужно побороть себя, заставить до боли в глазах всматриваться в прицел и по едва уловимым признакам суметь обнаружить замаскированного врага.

Она смотрела и смотрела, подолгу задерживаясь на каждом предмете. Руки и ноги заныли. Мороз проникал через шинель, телогрейку и ватные брюки. Пальцы онемели. Внезапно у дальнего сарая мелькнуло что-то темное. Настя всмотрелась, выжидая, не покажется ли еще что-нибудь. Оптический прицел к самым глазам придвинул угол сарая, заросли тоненьких, очевидно вишневых, деревьев и кучу чего-то белого. Внизу кучи, у самой поверхности снега, темнела узенькая полоса. Это показалось Насте подозрительным. Она подогнала прицел, добившись наибольшей яркости. Одно за другим в серой куче обозначались небольшие пятна, а в самом верху виднелся темный кружок. Это, без сомнения, был ствол пушки. На такой высоте могла быть только танковая пушка. Теперь было ясно, что у сарая таился замаскированный танк. Настя начала внимательно рассматривать весь сад и среди деревьев обнаружила еще несколько таких же серых куч. Оказывается, весь сад был заполнен танками.

— Тоня, — шепнула она подруге, — смотри в сад… У отдельного сарая замаскированы танки. Будем бить по экипажам.

Объектив прицела мог захватить только два танка, и на них Настя сосредоточила все свое внимание. Долго у танков не было ни одного движения. Начали возникать тревожные сомнения: неужели ошиблась, может, это совсем не танки, а вороха засыпанного снегом хвороста? Наконец на верху одной кучи что-то мелькнуло, и Настя увидела фигуру человека, по грудь высунувшегося из люка. Он настороженно смотрел в сторону наших позиций.

— Видишь? — шепнула Настя подруге.

— Вижу, — ответила Тоня.

Настя медленно подводила перекрестье прицела под темный силуэт. Смутно вырисовывалось бледнокоричневое лицо и бинокль перед глазами. Это, видимо, был офицер. Он наблюдал за нашими позициями. Все внимание и силы Насти ушли на прицеливание. Она не чувствовала теперь ни холода, ни тесноты окопа и только видела черного танкиста в перекресте прицела.

«Только не промахнуться, — мелькнула беспокойная мысль, — с первого выстрела, иначе спугнешь».

Она нажала на спусковой крючок. Винтовка дрогнула, серая куча и фигура танкиста метнулись из объектива.

— Готов! — вскрикнула Тоня. — Наповал!

Настя отыскала знакомый силуэт замаскированного танка и всмотрелась. Танкист свалился на башню, разбросав руками маскировавшие танк ветки. Теперь видна была вся верхняя часть танка. Голова и грудь убитого танкиста закрывали половину желтого креста на башне. К тому, кто только что сник под пулей Насти, подбежали от сарая три человека. Они вскочили на танк.

— Наблюдай, стреляю, — прошептала Тоня.

От ее выстрела свалился второй фашист. Настя торопливо перезарядила винтовку и сбила третьего. Выстрел Тони уложил четвертого. Вся маскировка с фашистского танка слетела, и оголенно чернел крутолобый «тигр». К трупам никто не подбегал. Настя увидела, что из-за сарая выглядывает несколько человек, но стрелять по ним не решилась, боясь не во-время демаскировать себя. Нужно было отыскивать более важные цели. Из домов одновременно застрочило несколько пулеметов. Пули засвистели над позицией роты. В ответ заговорили и наши пулеметы. Над окраиной деревни закипел огневой бой. Из домов стреляли автоматы и пулеметы. То, что казалось раньше пустынным и безлюдным, было сплошь забито вражескими солдатами. Визжа, проносились над головой и с треском рвались мины. Все чаще и чаще с той и другой стороны ахали батареи. Село Вереб потонуло в волнистом дыму.