Антон уже стоял у обочины и махал жезлом.

Затем произошло необычное.

Машины остановились в пяти метрах от Антона. Боковые стекла трёх автомобилей опустились. В них показались автоматные стволы и раздались слаженные выстрелы.

Заслышав стрельбу, Николаич инстинктивно пригнулся, и рука сама потянулась к кобуре. Пальцы действовали независимо: быстро нашли кнопку, открыли кобуру, обхватили рукоять пистолета.

— Антон! Ложись! — закричал он со всей силы, напрягая голосовые связки. — Ложись, мать твою!..

Антон заторможено следил за происходящим и неподвижно стоял на месте, будто не слышал дикого ора напарника.

Длинная очередь разрезала пополам молодого полицейского. С удивлённым взглядом он посмотрел на выступившие тёмные пятна на красивой новой форме. Боли он не чувствовал. Им овладело тупое равнодушие. Острыми клювами свинцовые вороны клевали его плоть, вырывая небольшие кусочки плоти с безумно алой, восхитительно подвижной струящейся кровью.

Без мыслей о маме и девушке Кате, с которой назначил свидание после дежурства, он упал в придорожную пыль.

Николаич добежал до сваленных в кучу железобетонных блоков и открыл стрельбу. Не прицеливаясь, он выпустил обойму в сторону автомобилей. Частое посещение тира дали ему выигрышные минуты, выделенные кем-то для его смерти.

В первой машине неловко дёрнулся водитель. Джип прокатился вперёд и съехал в кювет, уткнувшись бампером в заросшую высокой травой землю.

Из машины выскочил невысокий азиат в камуфляже и выпустил в сторону Николаича рожок. К нему присоединились пассажиры из других автомобилей. Николаич с тоской смотрел на служебную машину, с каждым мгновением она становилась всё больше похожей на огромный грохот. На какое-то мгновение стрельба утихла.

Николаич выглянул из укрытия и, увидев направленные в его сторону сопла ручных гранатомётов, матюгнулся, упал лицом в траву и перекатился вправо.

Выпущенные заряды подняли вверх кубометры грунта и раскрошили старый бетон блоков. Комья земли с остатками корневищ травы и мелкого кустарника посыпались сверху. Мелкая крошка посекла кожу рук, ими мужчина прикрыл голову. Следом зазвучали новые выстрелы. Заряды ложились справа и слева от старого полицейского, постепенно приближаясь к его укрытию, будто не оставляя ему шанса на выживание.

От звуков разрывов заложило уши, из носа пошла кровь, в глазах рябило от грязи и пыли, поднятой в воздух.

Пара гранат попали в автомобиль. Взрывом его подбросило вверх. Факел слепящего пламени вырвался из салона. Ветер разнёс запах бензина, горящей пластиковой обшивки, кислый запах сгоревшего пороха.

Николаич проверил на всякий случай пистолет. Обе обоймы пусты. Чего дёргаться, бежать куда-то, пулю в спину словить удел дурака; смерти нужно смотреть в лицо. Поэтому приготовился к неизбежному.

Восстановилась тишина.

Николаич в небольшую щель между блоками проследил за поступками нападавших. Они убрали оружие. Перенесли убитого водителя в багажник. Его место занял другой человек.

Кашлянув несколько раз моторами, джипы сорвались с места, вырвав колёсами мелкий гравий.

Когда машины уехали, Николаич выбрался из своего укрытия.

— Что это было? — дрожащим голосом произнёс он. — Временная петля, попал в девяностые? И тогда бандосы так не лютовали…

Затем он подбежал к Антону. Количество пойманных в ловушку тела свинцовых мух не давал шанса на жизнь.

Николаич опустился на колени перед молодым напарником, взял его голову в руки и закричал:

— Я тебе кричал, ложись!.. ложись!..

Взяв себя в руки, похлопал по карманам обмундирования.

Мобильный телефон и рация сгорели в подорванном автомобиле.

Слова знаменитой песни плескались волнами о берег слуха и разбивались на брызги нот и осколки мелизмов.

Посетители летних кафе-шашлычных, большей частью ожидающие своей очереди на паром счастливые владельцы автомобилей, уплетали вкусное жареное мясо, снимая его с шампуров, и запивали прохладным пивом.

Все были увлечены едой и приближением парома и не сразу заметили три чёрных джипа, блестящих чистой краской на солнце, спускающихся на скорости по наклонной грунтовой дороге, оставляя за собой густой сизо-белый шлейф известковой пыли.

— Крутизна прёт, — оторвался от еды один из посетителей ближнего кафе к въезду на площадку ожидания парома, — всё никак ею не налюбуются.

— Угу, — отозвался с полным ртом сосед и произнёс, чавкая: — Хозяева жизни, блин!

Джипы съехали с крутого спуска и выстроились ёлочкой, как в хорошем боевике.

— Вот, скажи, чо ждут? — поинтересовался тот же посетитель кафе, разрезая ножом прожаренное ароматное мясо на небольшие кусочки.

— У моря погоды, — сострил сосед, проглотив кусок мяса не жуя, и осушил стакан пива.

— Движки не выключили, — сказал за соседним столиком мужчина с лёгкой завистью. — Бензин не жалеют.

— Им-то что, бабла не меряно, — отозвался любитель глотания мяса.

— Тля буду, без очереди залезут.

— Как пить дать.

К первому джипу подбежал подросток, работающий вместе с родителями в семейном кафе, и постучал в окно.

Стекло опустилось.

Мальчишка быстро затараторил:

— Прохладительных напитков не желаете, господа? Есть морс из брусники, газировка, пиво…

В окне появилась рука с тысячной купюрой.

— Четыре лимонада. Сдачи не надо.

Мальчишка схватил деньги и, сказав заворожено «спасибо, дяденька», бросился исполнять заказ.

Важно покачиваясь на волнах, выплёвывая дым из трубы и по-старчески кряхтя дизелем, паром медленно подходил к берегу.

Внимание ожидающих переключилось на него.

Поглотители мяса и пива, забыв о еде и питье, бросились к своим машинам, на ходу крича семейству, чтобы поторапливались, оставив без внимания то, что джипы остались на месте и из машин никто не вышел.

Каждый стремился первым попасть на паром.

Пароход ткнулся носом в берег. Заскрежетало противным металлическим звуком днище о каменисто-песчаный берег.

По периметру площадки парома, плотно заставленной автомобилями, пробежал работник парома, паренёк семнадцати лет, в накинутой на голый загорелый торс ярко-оранжевой жилетке, остановился возле подъёмной аппарели, готовясь её опустить лебёдкой.

Из динамиков, укреплённых на высоких мачтах, послышался раскатистый голос капитана. Он просил хозяев автомобилей соблюдать порядок и съезжать на берег после полного опускания аппарели. Затем почти сразу же раздался женский голос.

— Эй, там на берегу! У кого самый вкусный шашлык?

Из-под матерчатых навесов, колеблемых ветерком, дующим с реки, выбежали женщины-продавцы и, прыгая, замахали призывно руками, смотри, — зря ли маячу? — у меня, — только! — самый сочный шашлык.

Нашёлся чудак, поставивший на своём проигрывателе туш.

— Информация принята! — донеслось из динамиков, — у кого самый бюджетный?

Песни и танцы благожелательных аборигенов прекратились мигом.

Из динамика раздался протяжный гудок, символизирующий презрение и отрицательное отношение к жадности уличных мини-рестораторов.