У двери куратор вдруг остановил Рябого.
— Знаете, что, Виктор Викторович, в знак нашей многолетней дружбы и как жест доброй воли, упаси бог подумать что худое, дарю флешку вам, — куратор широко улыбнулся. — Подумайте на досуге, если вам не безразлично ваше будущее, как снять с себя путы этих ненужных уз…
Увидев, что Рябой собирается возразить, осаживает.
— Виктор Викторович, ну, вот, только не надо пафоса: мол, друзья-кореша, из одной миски тюремную баланду хлебали, вместе зону топтали… Это ненужная патина на вашем будущем положительном имидже. Если ничего не надумается, звоните.
Кабинет участкового, п. Белые пески. 10 июня 2014 г.
Из всех удовольствий, коими богата жизнь, и бесконечного моря соблазнов, кои пестрят на каждом шагу, Филипп Семёнович любил кушать. Ему нравился сам процесс. Подготовительные действия. Энигматичные манипуляции сервировки стола, пусть будет скромен обед и будет всего одна подача блюд. Тарелка, ложка, вилка, нож (конечно, баловство, появившееся в ходе эволюционирования гастрономических пристрастий человечества, но сейчас без него нельзя представить даже банальное поглощение блинов с маслом!), обязательно рюмка под водку, пятьдесят грамм для аппетиту и в чисто медицинских целях, — святое. Но, что крайне важно — кушать медленно и без помех. Чтобы никто не отвлекал от этого ритуала. И не менее важное, это внутренняя настройка, как курс кораблю, выверенный и проложенный штурманом по карте. А ветер в паруса аппетиту — тихо звучащая любимая музыка из динамиков старого радио.
Вот и сейчас торжественная минута тишины.
День благостен и светел. Слышно, как вдали в лесной чаще кукует кукушка. Руки приподняты над столом, как над пюпитром, готовые взяться за дело. Искрится прозрачный напиток в рюмке. Начат обратный отсчёт: пять, четыре, три, два, один…
Парадный настрой вдруг нарушается шумом в приёмной, небеса обрушились на землю и нарушились устои мирозданья. В кабинет врывается полноватая девушка, раскрасневшаяся от бега и волнения, и прямо с порога нарушает церемониал.
— А… — Надя запнулась на полуслове, — Гаврил Семёнович, что вы здесь делаете?
Филипп Семёнович усмехнулся в жидкий ус.
— Нас с братом-близнецом все путают.
Надя сразу же переварила полученную информацию и перешла на крик. Указательным пальцем показала за спину.
— Там на поляне трупы, надо срочно к нам!..
Филипп Семёнович приподнялся со стула и наклонился вперёд, буравя щелками глаз симпатичное лицо незваной гостьи.
— Айка! — воскликнул он и переспросил: — Трупы, да?
— Да!..
— У меня обед, — аргументировал он.
— Но трупы ведь там…. — не сдавала Надя позиций.
— Много, да?
Надя округлила глаза и провела ребром ладони по горлу.
— Уйма!
— Оджа! — снова воскликнул участковый, посмотрел на стол с остывающим обедом и что-то провернул в голове. — Ну, раз трупы — значит, никуда не убегут. Правильно?
Надя кивнула.
Филипп Семёнович азартно потёр ладони и сел в кресло.
— Сначала обед, а трупы — потом. Присоединяйся, кыысчан[31]!
Надя, не ожидая от себя такого, хлопнула ладошкой по столу.
— Там кости человеческие…
Участковый отпрянул назад в кресле, но в ответ тоже ударил ладонью по столешнице, расплескался суп из тарелки.
— И что? костей, думаешь, не видел?
Надя будто что вспомнила, лицо осветилось.
— И много-много золота!.. в слитках!..
— Так ты из экспедиции, что ли?
— Ну!
— Так что ж ты раньше-то не сказала.
Филипп Семёнович махнул рюмку, захрустел малосольным огурчиком.
— Поехали, что ли, — сказал он Наде, взяв ключи из ключницы на стене от автомобиля, спросил: — Как сюда добралась?
Девушка рассказала, что на полпути сломался квадроцикл. Оставшийся путь в посёлок бежала, торопилась сообщить весть; участковый вздохнул горько, сообщила…
Съёмная квартира, ул. Лермонтова, 90. Якутск. 10 июня 2014 г.
«Извините за беспокойство! Обнаружили золото на месте предполагаемого столкновения наших братьев в далёком…» «Золото… — в голосе говорившего послышалась лёгкая ирония и нотки презрения. — К вашему сведению, запасов этого металла у нас столько, что нам ничего не стоит обрушить финансовые рынки, если мы его полностью выставим на продажу и оно само, как предмет обогащения, потеряет ценность». «Я думал вам будет интересно». «Думать будем мы! — в голосе говорившего послышалась надменность, — нам интересны сведения, связанные с нашей задачей. Вы уточнили у своего агента, где именно юноша видел артефакт?» «Нет. Любые попытки приводили к отрицательному результату». «Может, стоит финансово заинтересовать? Ведь юноша спрашивал о стоимости артефакта». «Да. круг интереса им очерчен чётко — культурная ценность». В трубке послышался громкий смех. «Человек устроен особым образом, используя как ширму рассуждения о культурных ценностях, всегда подразумевает денежный вопрос. Пусть ваш агент проявит настойчивость».
Квартира Трубы, п. Геологов, г. Якутск. 10 июня 2014 г.
Под ногами мужчин тяжело скрипели, прогибаясь, деревянные ступени старой рассохшейся лестницы.
— Что базарил о золоте Мякиш? — спросил Штырь.
— Ну, типа, его младший брат в экспедиции где-то в тайге. Дождь размыл, типа, могилы, там кости и золото. Всё перемешано. — Сказал Косяк.
— Думаешь, это то «рыжьё», про которое говорил Рябой? — поинтересовался Зяба.
— А ты у него сам спроси, — посоветовал Косяк и протянул телефон.
— Я что, сумасшедший! — воскликнул Зяба. — Когда надо, Рябой скажет. Сейчас надо Трубу подтянуть за жало, чтобы зря чуйкой своей не хвастался.
Процессия мужчин остановилась перед дверью квартиры Трубы. Вареник ударил в неё пару раз кулаком.
— Тишина.
Штырь кивнул головой.
— Повтори.
Вареник изо всех сил забарабанил в дверь.
— Сова, открывай, медведь пришёл!
Тишина за дверью.
— Точняк. Нет его. Где искать?
— Мог куда-нибудь уехать? — поинтересовался Вареник. — К бабе или в гости к знакомым.
Слова о бабе вызвали дружный смех, кореша знали, как любит баб Труба.
— Не, серьёзно, — настаивает Вареник. — Уехал к знакомым.
Штырь заметил Варенику, что он, в натуре, полный дурак.
— Мы его единственные знакомые.
— Тогда где он?
Штырь оттеснил Вареника, стал к двери спиной и ударил ногой. Гулкий звук удара свинцовыми ядрами разлетелся по деревянному строению.
Послышался звук проворачивающегося ключа в замке соседней двери, обитой выцветшим дерматином, изрезанным ножом. На площадку вышла с папиросой в зубах дряхлая старушонка.
— Чо буянишь, болезный? — обратилась она к Штырю.
— Слышь, старая, сосед дома? — прокричал он.
Бабка поджала губы и процедила:
— Я слеповатая, а не глухая.
Штырь приблизил лицо к бабке.
— Повторяю, бабуля, сосед дома?
Старушка взорвалась.
— Какая я тебе бабуля, внучок, твою мать! Я тебе так дам, на молодых тёлок смотреть не будешь!
— Брэк, уважаемая! — поднял руки вверх Штырь.
Мужчины рассмеялись, что, Штырь, спасовал, словил пилюлю. Штырь не растерялся, видя, как старушка безуспешно пытается прикурить, ломая спички, поднёс зажжённую зажигалку.
— Прошу прощения, любезная! — сказал он, — не рассмотрел, темно в подъезде. Но повторю вопрос…
— Зря не пыжься — обделаешься! — снова не полезла за словом в карман старушка, затянулась глубоко, прищурила хитро глаза. Пожевав губами, выпустила дым тонкой струйкой. — А чтоб он здох, зараза!
— Что же вы, мамаша, такая злая, — примирительно сказал Зяба. — Нас как в детстве учили: человек человеку друг…
— Волк! — зло выплюнула старушка. — Всю ночь у него музыка орала, «Владимирский централ, ветер северный…» — Передразнила старушка манеру петь Трубы, — да бомжева окрестная по лестнице туда-сюда шлындала, спать мешала. Успокоился, ирод, под утро, — высказалась она и посоветовала: — Вы, соколики, дверь-то посильнее толкните, заклинивает её, как и хозяина, впрочем. Да он и замок никогда не закрывает, даже когда из дому уходит. Все в посёлке в курсе, что Труба за птица, зря не сунутся. И что у него брать? Мышь церковная богаче…
