- Дидимия, где ты пропадала?! - набросилась вторая болящая на появившуюся наконец-таки в дверях лечебницы помощницу лекарки.

- Не твое дело, - отмахнулась Дидимия. - Софи, к тебе там брат пожаловал в гости, за воротами дожидается.

- Леон?!

- Ну, я вообще-то сама не видела, мне только велено сказать тебе. А у тебя, видать, много братьев? - усмехнулась Дидимия.

Альберга ничего не ответила, она уже не слушала свою помощницу. «Он принес ответ от мужа!» - сердце забилось гулко и часто.

Вот и пришел день, которого она так долго ждала — день, когда решится её судьба — жить ей или не жить. Что-то должно было однажды измениться, она не могла больше выносить изматывающее её уныние. Несмотря на все старания, она не могла одолеть его, хотя усердно молилась, чтобы Господь помог ей справиться с этим недугом, не раз исповедовалась в нем и причащалась святыми дарами, постилась дольше и строже всех остальных монахинь — ничего не помогало.

Доделав перевязку, Альберга устремилась к воротам. Её совсем не удивило то обстоятельство, что ей разрешили увидеться с братцем, хотя свидания с родственниками разрешались монахиням лишь в исключительных случаях, — для человека, что спас монастырь от разбойников, ворота обители всегда были открыты.

«Какие могут быть сомнения, все совершенно ясно, ведь если бы мой муж действительно любил меня, он пришел бы сюда собственной персоной, а не отправлял бы как обычно братца, - с горечью размышляла она, пока шла от лечебницы до ворот. Пересекая большой двор, она разглядела, что ворота действительно открыты, и её сердце застучало ещё сильнее, -  Надеюсь, Леон будет так добр, что не заставит меня долго мучиться, и его кинжал будет так же остер, как его язык, - подумала она, вспомнив злые слова, брошенные братом мужа ей на прощание. - Вот ведь наглец, и какое, скажи, тебе дело до моей души, ты лучше бы о своей...» - Альберга остановилась, не веря своим глазам и забыв обо всем на свете. Она давно смирилась с мыслью, что никогда не увидит мужа и теперь, когда они  все-таки встретились, от сильного волнения и слез, сдавивших горло, не могла вымолвить ни слова.

 Лантберт тоже молчал, выжидающе глядя на жену.

- Ты пришел убить меня? - молвила Альберга, справившись, наконец, с волнением.

- Нет, - Лантберт улыбнулся. Господь всё же даровал ему эту милость - снова видеть её, слышат её голос, уже не во сне, а наяву. Да, это она, его возлюбленная, по-прежнему такая родная и желанная. Зря он сомневался — он не ошибся тогда в галереи ахенского дворца — их брак совершился на небесах задолго до их встречи. Что-то в ней изменилось, но, быть может, так ему показалось из-за монашеской одежды - это грубое тряпье, которое очень скоро он сорвет с неё, способно любую, даже самую прелестную женщину на земле, изменить почти до неузнаваемости.

- Я пришел, чтобы вернуть тебе твою вещь, - в его руке Альберга увидела свое обручальное кольцо. - И ещё, чтобы спросить у тебя то, о чем должен был давно спросить, ещё перед свадьбой:  Альберга, дочь Викфреда Буржского, согласна ли ты стать моей женой?

"Он простил меня. Слава милосердному Господу! Клянусь, что буду отныне самой верной, самой послушной и самой любящей женой на свете!"

- Да, Лантберт, возлюбленный муж мой, я согласна, согласна навсегда быть с тобой в горе и в радости, - отвечала она, счастливо улыбаясь сквозь слезы. - Я люблю тебя и не смогу без тебя жить.

Надев ей на безымянный палец кольцо, Лантберт с нежностью обнял возлюбленную, а она вся приникла к нему, склонив голову ему на плечо. Если бы можно было оставаться так, крепко обняв друг друга всю вечность, это и было бы счастьем. Они слишком долго не виделись, и потому, забыв где находятся, вообще забыв обо всем, кроме своей любви, поспешили вновь узнать друг друга в долгом поцелуе.

 Всё развивалось весьма удачно для притаившихся в привратской рыцарей. К графу вышла жена, от которой, как видно, он был без ума настолько, что устроил любовное свидание с мнимой сестрой прямо под стенами монастыря.

Лантберт слышал подозрительный шорох, но позволил себе не обратить на него внимания несколько лишних мгновений, подарив их поцелую. Когда же он понял, что оказался в ловушке, она успела захлопнуться — его меч был выкраден из ножен, а самого графа  рыцари всем скопом повалили на землю и связали ему руки. Все это молниеносное действие сопровождалось отчаянным криком бесцеремонно отшвырнутой на землю Альберги.

-  Господи милостивый! - закричала она что было духу и, вновь вскочив на ноги, хотела ринуться на помощь к возлюбленному, но была вовремя остановлена подбежавшими к ней монахинями, накрепко вцепившимися в неё.

- Отпустите, да отпустите же меня! - кричала она, пытаясь вырваться, пока Юстина и Дидимия волоком утаскивали её обратно в ворота обители.

- Софи, милая, этот негодяй не стоит твоих слез! - восклицала Юстина, сочувствуя переживаниям подруги, но даже не думая потакать её безумству.

Привратники закрыли ворота.

- Ну что, выродок, мразь поганая, чья взяла?! - проговорил командир, с лютой ненавистью взирая на арестованного, которого только что подняли на ноги, чтобы  вести в Ахен. И, не дождавшись ответа, тут же опять свалил его с ног, обрушив на дижонца всю тяжесть своего кулака, после чего знаком велел вновь поднять пленника.

- Что молчишь, ублюдок, угробил половину Франкии, а сам в бега со своей потаскухой?! - на этот раз, не успел барон договорить, как пленник ответил ему — весьма болезненным ударом с ноги, заставив командира скрючиться от боли.

- Вот гнида! - отдышавшись, командир набросился на пленника — сбив дижонца с ног, он принялся яростно месить его руками и ногами куда придется.

- Велено взять его живым! - осмелился вмешаться один из подчиненных барона, который, обезумев от ненависти, готов был самого себя  подвести под карающий меч за ненадлежащее исполнение приказа.

- Скажи спасибо, что я обязан передать тебя живым в руки палача. Завидую ему, вот уж кто поговорит с тобой как подобает, мразь, - процедил сквозь зубы командир, справившись с приступом ярости.

- Иди ты к черту, падаль ахенская, - проговорил в ответ Лантберт, сплевывая кровью.