– Похоже, – наконец промолвил император, по-прежнему сохраняя спокойствие, – магия азаза, на мой взгляд, являющаяся первопричиной пожара, успела пустить прочные корни. Огонь будет гореть еще какое-то время.

Велев домициусу Отману приготовить экипаж императора и загрузить в него сейфы с документами, я заставил Тенедоса одеться. Придворных уговаривать было не надо; к тому времени, как мы выбежали из дворца, их уже и след простыл. Я буквально силой втолкнул императора в карету и приказал кучеру гнать прямо к дворцу азаза, открыть ворота в стене и выбраться из города.

– Но... там, наверное, нас ждут вражеские солдаты.

– Ждут ли нас солдаты – это еще бабушка надвое сказала, а вот пожар точно не даст нам пощады! Шевелись, и поживее!

Возница неохотно повиновался, и экипаж тронулся. Я отправил всех своих уланов с императором. Если за городскими воротами стоят майсирцы, опытные солдаты разберутся и без моих приказаний.

Вскочив в седло Каземата, я поскакал к ближайшим казармам гвардии. Мне пришлось проехать мимо особняка, где мы с Алегрией всего три дня назад присутствовали на балу, устроенном Баранской гвардией. Молодые легаты, нисколько не смущаясь отсутствием подходящих партнерш, продемонстрировали нам танцы своей родины, такие искрометные и задорные, что им позавидовали бы полудикие негареты. Сейчас из окон особняка на улицу вырывались языки пламени. Вдруг здание словно взорвалось, выбросив вверх металлическую крышу. Листы раскаленного металла, взлетев в воздух, сверкнули в отблесках вспыхнувшего пламени и, покружившись, рухнули на мостовую в нескольких ярдах от меня. Над пожаром поднялся столб искр и пепла, и Каземат от страха встал на дыбы – но, к счастью, мы уже успели выбраться из опасной зоны.

Отыскав Агина Гуила, я объяснил ему, куда я отправил его шурина, и посоветовал направить ко дворцу азаза несколько полков, чтобы обеспечить безопасность императора. В кои-то веки трибун не колебался, не спрашивал дополнительных указаний. Выбросив из головы и его, и императора, я попытался придумать какой-нибудь способ борьбы с огнем. Увы, я так ничего и не придумал. Никто не знал, где майсирцы держали свои средства тушения пожаров. Я даже сомневался, есть ли у них что-то подобное, ибо, как я вспомнил, Джарра трижды выгорала полностью. Но если бы мы и нашли какие-нибудь приспособления, вряд ли нам удалось бы эффективно их использовать: солдат учат убивать людей и крушить имущество, а не спасать их.

Я приказал военным патрулям бороться с поджигателями любыми доступными средствами. Угрюмым, перепуганным солдатам, видящим, как у них на глазах гибнет последняя надежда на спасение от суровой майсирской зимы, не требовались дополнительные разъяснения. Сначала всех, пойманных с горючими материалами вблизи очагов возгорания, вешали. Однако это отнимало слишком много времени, и вскоре с виновными стали расправляться ударом меча. Но пожар в столице только разрастался, и патрули начали убивать всех мечущихся на объятых пламенем улицах, на ком не было нумантийских мундиров.

Я вспомнил, что у меня на родине в Симабу, когда жгли убранные рисовые поля, для остановки продвижения огня применяли встречные поджоги. Сейчас я попытался применить ту же тактику. Но то ли ветер дул не в ту сторону, то ли заклинания азаза были слишком сильными, но пожары, призванные создать зоны безопасности, лишь усугубляли общую катастрофу.

Наконец на востоке забрезжил рассвет. Весь город был застлан облаками черного дыма, не пропускавшими солнечные лучи. Я выехал на площадь, в центре которой был фонтан. Солдаты, расквартированные в окрестных домах, посчитали его самым безопасным местом и набились в него, словно лягушки в болото. Но огонь подошел слишком близко, и на площади стало так жарко, что все, находящиеся в фонтане, сварились живьем. На улицах валялись обгорелые трупы, обуглившиеся, словно картошка, слишком долго пролежавшая в костре, потерявшие сходство с людьми.

Но мертвые могли считать, что им повезло. Другие, обожженные до неузнаваемости, должны были радоваться, если от шока лишались чувствительности. Но все же повсюду были слышны жуткие крики, вызванные нестерпимыми муками. Я никогда не подозревал, что человек, умирая, может так громко вопить. Серебряный кинжал Йонга в то утро работал не переставая, принося раненым единственное благословение, которое я мог им дать: быстрое возвращение на Колесо.

Один раз я увидел Алегрию – она упросила Балка разрешить ей вернуться в город, где разыскала один из лазаретов и устроилась туда санитаркой.

Джарра продолжала гореть. Единственными зданиями, неподвластными огненной стихии, были каменные храмы, поэтому в них разместились лазареты, казармы, штабы. Я понимал, что благочестивые майсирцы сочтут это кощунством, но выбора у нас не было.

Пожар бушевал трое суток, а затем, словно остальные силы природы возмутились безудержным разгулом Шахрийи, завыли ветры, и небеса разверзлись.

На третий день после начала пожара я встретился с императором. Тенедос бродил по пепелищам, с любопытством посматривая по сторонам. Валясь с ног от усталости, я все же отсалютовал ему. Император небрежно отсалютовал в ответ.

– Дамастес, спасибо за то, что ты, вероятно, спас мне жизнь, – сказал он. – Это все ужасно. Не могу представить себе, чтобы человек... чтобы целый народ... был настолько варварским, что мог спалить собственную столицу. Хотя, не сомневаюсь, вину за это возложат на дикарей-нумантийцев.

– Какая же красота погибла, – тихо продолжал император. — Жаль. Но когда я восстановлю Джарру – если город по-прежнему сохранит это название, – она станет в тысячу раз прекраснее.

Я был потрясен тем, что Тенедос видит в этой катастрофе какие-то светлые стороны. По-видимому, император прочел мои мысли.

– Да, Дамастес, это ужасно. И все же во всем есть свои плюсы.

Плюсы? Мне показалось невероятно циничным отпускать такие мрачные шутки. Но тут мне в голову пришла другая, еще более страшная мысль. А что, если император не шутил, а говорил совершенно серьезно?

Почерневшие руины простирались на многие мили. Во всем городе уцелела лишь горстка зданий. И до сих пор время от времени тут и там не тронутое огнем строение вдруг неожиданно занималось пламенем или взрывалось. Там, где когда-то были улицы, теперь чернели груды дымящихся развалин.

У нас больше не оставалось выбора.

– Я принял решение, – объявил император, – относительно наших дальнейших действий.

Его слова гулким эхом отразились от высоких каменных стен храма. Нас было несколько сотен человек, слушавших Тенедоса, — трибунов, генералов, домициусов.

– Король Байран отказывается взглянуть правде в глаза и начать переговоры или хотя бы просить о перемирии, — продолжал император. – Несомненно, он сошел с ума и воображает, что способен продолжать войну.

Очевидно, он не представляет себе могущество своего противника, не догадывается о том, что Нумантия никогда – никогда - не знала поражений. Мы должны продолжать давить на противника. Мне доносят, майсирская армия находится к юго-западу от Джарры. Мы должны двинуться на нее. Не сомневаюсь, мы вынудим короля Байрана принять решающее сражение там, где нам будет удобно.

В противном случае мы двинемся на север, по караванному пути, пока не найдем город, где сможем перезимовать и пополнить запасы. Я намереваюсь вернуться в Джарру следующей весной, если мы не разгромим короля Байрана раньше.

Этот дерзкий наглец возомнил, что Майсир – это он один, он и его развращенные придворные. Нужды простого народа его нисколько не беспокоят. Раз Байран хочет вести войну до полного уничтожения, он ее получит.

Мы будем беспощадно расправляться с врагами и сотрем майсирскую армию в порошок, так что через два поколения никто в Нумантии и в Майсире даже не вспомнит имя короля-безумца.

Отдайте приказ своим людям готовиться выступить в поход.

Послышались восторженные крики, правда весьма жидкие, и офицеры стали расходиться к своим частям. Во время своей речи император ни разу не посмотрел мне в глаза. И ни разу не произнес слово «отступление». Однако именно об отступлении он сейчас и отдал приказ.