Так внезапно он получил место помощника повара. Многому предстояло научиться, но привычка готовить на костре во время жизни в лесу пошла впрок, и он наловчился обращаться с шумовкой и сбивалкой так же расторопно, как с пером. А владеть ножом его выучила Адеви.
Он узнал о тонком искусстве омлета, о недолговечности свежих сливок и капризах яичного желтка Узнал, как обходиться с медными сковородами, покрытыми оловом. Узнал основы приготовления соусов, сочетания масла, вина, белка и всяческих приправ.
- Сама я замужем не была, - сообщила Гойра, - но не от недостатка желающих, ведь мужчины любят желудком, - зато сколько союзов дело моих рук. - И показывала, как превосходны почки в горчичной приправе, как простой сметанный соус с парой долек лимона усиливает вкус форели, пойманной в горных ручьях, и как хороший коньяк, если облить им мясо и поджечь, добавляет мягкость и аромат.
Еще он узнал о винах. Вместе спускались они в погреб, и там он видел затянутые паутиной стоящие в гнездах бутылки, некоторые из которых пережили не одно поколение. Как-то вечером она выбрала старинную бутылку, принесла ее на кухню так же бережно, как несут ребенка, откупорила и оставила на боковом столике подышать. Уже ночью, когда последние клиенты выкатились за дверь, она наполнила два толстых стакана и показала, как нюхают, взбалтывают, пробуют напитки на вкус. Вину было более ста лет, и Пико подумалось, что букет впитал в себя весь этот промежуток, ведь, когда он пил, словно сама жизнь по капле перетекала в него, пробуждая море разных эмоций. Пока она угрюмо прихлебывала, он рассказывал о себе, о городе у моря, о своем путешествии и разной еде, которую случалось попробовать по пути сюда. Поглядывая сквозь пелену сигаретного дыма, она вначале подшучивала:
- Большинство эпикурейцев не в своем уме, я сама такая.
Однако, когда он стал описывать кушанья из города у моря, стало ясно, что и самое бойкое воображение не в силах придумать подобные сочетания: лобстеры на решетке с артишоком и эстрагоном, крабы со свежим имбирем, рыба, сваренная в кокосовом молоке, рис с шафраном, изюмом, чесноком и кардамоном. Тут она оживилась и заставила во всех подробностях описать рецепт каждого блюда, хотя он с грустью заметил, что чаще обходился хлебом, козьим сыром и солеными грибами.
Ночью, пока они пили, эта женщина, скрюченная, как сигаретный окурок, с лицом точно нечищеный котел, призналась, что продала красоту дьяволу в обмен на его рецепты.
- Что такое красивое личико в сравнении с чудесным пирожным? - сказала она - Некогда я была очень хорошенькой, длинноногой, пышногрудой, и все парни, видя меня, пускали слюни. Но красота сродни яйцу - изумительна свежая, да так быстро становится тухлой. И вот когда однажды дьявол явился мне во сне, как рано или поздно является каждому, я стала выпрашивать что-нибудь способное продлиться дольше, чем молодость. И он даровал мне этот талант. - Потянувшись к блюду со свежими вафлями, она положила одну, нежную, как масло, таять в рот Пико. - Только дьявол - хитрый торгаш и ничего не отдает даром. Так что мне пришлось заплатить, - и она провела пальцами по лицу, точно стягивая с него кожу.
- У тебя прекрасные руки, - сказал Пико, и она хмыкнула и затянулась, но видно было, что она польщена.
- Нужно ли мне продать книги, чтобы обучаться твоему искусству? - спросил он, в ответ на что она лишь фыркнула.
- Вот еще, просто уделяй мне побольше времени. А глядишь, и отъешься немного за время обучения, - и шутливо пробежала пальцем по клавишам его ребер.
Так он стал подмастерьем у карлицы-поварихи, что доверяла ему рецепты, полученные, по ее словам, от бледного человечка с острой бородкой, у которого под шляпой среди курчавых волос выступают остроконечные блестящие рожки, купленные у торговца земными радостями, и конечно по сходной цене.
А ведь ее кушанья и вправду благоухали и сочились грехом.
Вскоре он опять встретился с Нарьей в ее убежище. Он зашел вернуть несколько взятых раньше книг и попросить новые, а заодно почитать роман, который она сочиняла. Она не позволяла выносить рукопись из комнаты, но он мог сесть прямо там и прочитать главу-другую. Это было словно продираться сквозь чашу - неразборчивый почерк, многочисленные вставки на полях, так что он все время листал и перечитывал рукопись, ибо нить повествования ускользала и приходилось возвращаться и начинать сызнова. История, впрочем, была настолько замечательная, что стоила любых усилий.
ПЛАНЕТА КНИГ
Опускаясь на тускло освещенную планету, странница услышала приятный шелест, который не поддавался определению. Это не был плеск воды, или вдох, или шорох ветра в листве, хотя в нем было понемногу от каждого из этих звуков. Он будил в памяти образ комнаты, камина, чашки какао, дождя на темном оконном стекле. Когда ее скворцы метнулись вниз, она разглядела под собой стаи других птиц, вьющихся у верхушек деревьев, но даже с такой высоты она поняла, что птицы не похожи ни на один вид из известных ей, да и сами деревья казались странными, словно на них было слишком много листьев. Но только когда она очутилась среди ветвей и несколько странных птиц пролетели мимо шелестящим вихрем, ей стало ясно, что это не птицы, а книги, ускользнувшие от пальцев и полок и свободно порхающие в воздухе. Она увидела, что вместо зеленых листьев на деревьях висели бледные, сухие страницы из книг, подобные соцветиям, что колышет ветер. Так вот что это был за шелест - не вода, не дыхание, не листва, а шуршание десятков тысяч переворачиваемых страниц. По всей планете ветер листал страницы.
Дергая за бечевки, служившие упряжью для скворцов, она приземлилась в своем терракотовом воздушном судне на небольшую поляну и вылезла. Травянистая лужайка была усыпана маленькими прямоугольными цветами, и склонившись пониже, она разглядела, что это крошечные томики стихов, изящно переплетенные, с золотым обрезом и форзацем под мрамор. Сама трава была пропечатана строчками стихов, и, упершись подбородком в ладони, она читала строчки, пробегая пальцами сквозь измельченный ямбический пентаметр. Брошюрки перепархивали с цветка на цветок, как бабочки, и, когда одна присела ей на запястье и раскрыла страницы, она прочла утонченное хокку. Через какое-то время она направилась в лес, но не углубилась далеко, то и дело останавливаясь поразмышлять над одой, вырезанной на коре дерева, или пролистать упавшую с ветки полусгнившую книгу. Некоторые из упавших томиков были настолько сладкими, что кружили голову, некоторые же - такими кислыми, что она долго чувствовала изжогу.
В темном закутке между громадных стволов она заметила пестрые шляпки грибов, вернее, книг, что росли, как грибы, корешками вверх, страницами к земле. Она поспешила отвести взгляд, не зная, какие из них ядовитые.
После долгих блужданий в этом мире слов, ближе к вечеру, она выбралась на поляну, где на траве лежали раскрытыми несколько десятков толстенных книг и на каждой в центре разворота спали существа вроде нее. Пока она смотрела, те стали просыпаться, протирали глаза и тянулись за своими очками. Одежда их была сшита из книжных страниц, измятых и загнутых, из рукавов и манжет вылезали бумажные обрывки, на головах были надеты многократно сложенные бумажные шапочки, и все это при движении шелестело. У каждого были очки с толстыми стеклами, отчего глаза казались необыкновенно большими. При виде ее никто не удивился; напротив, ей предложили присоединиться и рассказать свою историю. С удовольствием подчинившись, она присела на толстую книгу и поведала о своем путешествии, а они слушали, глядя на нее большими мечтательными глазами.
Когда же она закончила рассказ и в свою очередь прослушала несколько отрывков, сонетов и баллад, компания начала разбредаться, приговаривая, что пора пообедать. Голод давал о себе знать, так что она решила последовать за небольшой группой, направлявшейся с сетями к реке. Однако, присев рядом на берегу, она обнаружила, что создания, плавающие в воде, шевеля страницами, совсем как плавниками и жабрами, были вовсе не рыбы, а книги, с переплетами, усыпанными галькой, точно речное дно. Те, что поменьше, держались стайками, мелькая туда и обратно, но были и такие, что неспешно плавали поодиночке, на них-то книжный народец и нацеливал свои сети. Когда груду тяжелых томов, с которых стекала вода и часть которых еще шевелила страницами, вывалили на берег, сети были отброшены в сторону, и, разобрав книги, все растянулись на распечатанной траве и принялись за чтение, предложив страннице последовать их примеру. Так она и сделала, хотя желудок урчал и было досадно, что не изловили форель или лосося, которых можно поджарить. Но стоило улечься рядом с другими и начать листать разбухшие страницы, как она погрузилась в повествование, да так глубоко, что несколько раз пришлось прерваться из страха утонуть. Речная книга была самой увлекательной и глубокой из всех, что она прочла когда-либо, - наполненная синим светом, быстринами и бездонными темными омутами, потому, закончив и насытившись, она легла навзничь и заснула, погруженная в течения и тени. Когда она проснулась, то уже не чувствовала голода, книга, неведомо как, помогла его унять. Теперь она поняла, что на этой планете голод утоляют не ртом, а глазами, и подумала, что такой способ питаться куда естественней и приятней.
