Наконец черные совсем одолели белых, покидали все их тела в море и выстроились в два ряда перед каморкой, где мать сидела, обняв свое единственное дитя, и громко взывала к Господу о милосердии.

Тот же рыцарь вновь приоткрыл дверь каморки, и все воины сразу припали на одно колено, а их предводитель, сотворив новый поклон, сказал:

«Простите нас, госпожа, за доставленное вам беспокойство».

Так мой отец вместе с матерью оказался во власти рыцарей Ордена Святого Иоанна Иерусалимского, которые всегда враждовали с тамплиерами.

Перипетии последующих десяти лет сейчас малозначимы для нас, да к тому же, еще менее поддаются объяснению. Скажу только, что отец оказался в конце концов пажом при дворе у Морейского князя, который и дал ему прозвище скорее в насмешку, нежели для возвышения дворянского достоинства. Так что хоть мы с отцом и прозываемся Мореями, но, разумеется, не имеем ни малейшего права даже на один круглый камешек с берегов острова, который в древности именовался Пелопонесом.

Однажды Иоланда покинула Морейский двор, оставив сына одного. В более поздние годы, когда вместе с жаждой подвигов стала пробиваться и первая мужская поросль на лице Жиля, влюбленные в него дамы шептали ему на ухо в укромных закоулках Морейского дворца, что его мать была увезена в далекую и прекрасную Флоренцию, где была выдана замуж за весьма знатного человека.

В семнадцать лет отец отличался крепостью и ростом среди своих сверстников. Наконец настал день, когда он погрузился в теплую воду большой серебряной купели, потом вытерся белоснежными простынями и впервые надел кольчугу и шлем. Сам Морейский князь дал ему священный подзатыльник и, как вспоминал отец, весьма и весьма увесистый, от коего отец взлетел в седло и метко поразил копьем чучело, пробив его соломенную тушу насквозь. Удар очень понравился ландмейстеру северного Ливонского Ордена, гостившему в Морее, и он долго спорил с комтуром иоаннитов, а по завершении турнира с чучелом подозвал Жиля к себе.

«Мы договорились с доблестным комтуром, — сказал ливонец моему родителю. — Ты волен выбирать. Я предлагаю тебе крестовый поход на схизматиков на далеком севере, ибо это святое дело наилучшим образом закалит твое юношеское сердце. Комтур же предлагает тебе службу в теплых морях, не особо на первых порах опасную. Если ты сделаешь верный выбор, то все же будешь обязан оплатить свою благоприятную судьбу одним обязательством, а именно: по окончании похода отслужить верой и правдой Ордену Святого Иоанна не менее трех лет».

Отец сделал свой выбор, ничуть не медля и ничуть не колеблясь. Он рассказывал, как во время ночного бдения под оружием, стоя на коленях перед алтарем в пустом храме, он слишком часто отвлекался от молитв, воображая, как лихо скачет, подобно великому Зигфриду, герою германской древности, по холмам, вечно покрытым снегом и льдами.

Наутро, по обедне, священник вознес молитву к Господу, прося Его благословить Своею Всемогущею десницей меч, который слуга Его по имени Жиль имеет желание принять. Сам Морейский князь коснулся оружием плеч моего отца, и так он стал рыцарем, жизнь которого уже принадлежала двум Орденам, если не считать пока неудачных притязаний третьего.

В году одна тысяча двести сорок первом от Рождества Христова мой отец вошел на землю русов в рядах ливонского войска.

Весной следующего года русский князь Александр встретил рыцарей на льду большого озера и разбил их наголову, хитростью заставив столкнуться на полном скаку с заснеженными скалами берега.

Признаюсь, некоторую часть рассказа рыцаря Эда я от удивления пропустил мимо ушей. В моей памяти вставали до самых небес покрытые снегами горы, и я никак не мог вообразить все величие картины невиданного сражения, в котором воинство рыцарей-великанов обломало свои копья об громоздившиеся в недоступных высотах хребты и вершины.

Между тем, Эд де Морей продолжал историю своего отца.

Итак отец оказался среди взятых в плен. Русский князь так поразил его своим умом и великодушием, что он дал клятву верно служить князю в течение семи лет, и тот, приняв клятву, дал отцу место в своем войске.

В ту пору русы очень страдали от нашествий монгольских язычников. Один из монголов, кажется, сборщик дани, польстился на красивую русскую девушку и схватил ее прямо на улице.

Все были напуганы и поначалу пытались вразумить номада, страшась даже приблизиться к нему, такой ужас навели на всю страну эти степные варвары.

Совершенно случайно — но случайно ли? — мимо проезжал отец. Девушка сразу запала ему в сердце, а большего терять ему было нечего. Вступившись за нее, он сразился с монголом и проткнул его насмерть. Из-за этого дела у князя Александра было много хлопот с завоевателями, однако, как рассказывала мне моя мать, князь потом всегда улыбался, когда смотрел на отца. Он сам, то есть князь Александр, вызвался быть сватом, так что согласия будущего тестя, одного из малых княжеских вассалов, не пришлось долго ждать, хотя отец в той земле и считался для всех иноверцем.

Имя моей матери было Мария.

Есть у меня также брат, и, надеюсь, он все еще жив и здоров. Вообразите, он почти на двадцать лет старше меня. В нашей семье он был первенцем. Роды были тяжелы, и мать дала обет, что если разрешится благополучно, то посвятит ребенка Богу. Молитва была услышана, и, надо сказать, мой брат Иоанн с самого детства имел влечение к духовной жизни. Семнадцати лет он был пострижен в монахи под именем святого воина Георгия и, вероятно, еще ныне подвизается Богу где-то среди великих снегов и великих болот. Хоть он в нашем понимании и схизматик, но мне кажется, что на моей судьбе сказывается благотворная сила его молитв.

Обстоятельства сложились так, что семь обетованных лет службы утроились, а отец все еще оставался на земле русов. Впрочем, он всегда вспоминал то время как лучшую часть своей жизни.

Он сопровождал князя Александра во всех его походах. Но однажды, возвращаясь домой из столицы монгольских ханов, князь заболел и в дороге умер. Отец еще некоторое время держался среди приближенных князя и покинул русские земли через год после того, как родился я, Эд де Морей. Незадолго до этого стал возрастать слух, будто бы отец отравил князя в пути в угоду ливонцам. Хотя защитников отца оказалось больше, чем злых языков, он посчитал честь главным своим богатством. Моя мать рассказывала, что целое войско, еле держась в седлах после застольных проводов, провожало нас до самой границы.

Во Франции моему отцу пришлось искать источник средств, а руки его умели хорошо делать только одно дело: держать меч и щит.

Он подался к иоаннитам, которые уже давно забыли о нем. В Орден его по причинам, о которых можно догадываться, не приняли, но пообещали поддержать семью за некую особую службу, о смысле которой я узнал только в тот самый день, когда прощался с отцом в Акре, и он, видимо, чувствовал, что мы расстаемся уже до Царства Вечного.

Отец вступил в крестоносный отряд, который затем влился в ряды войска монгол-несториан, наступавшего на одну из столиц сарацин, город Дамаск. Мать рассказывала, что один из потомков Чингис-хана спас отца в бою от гибели. Вот каков урок Провидения!

Можно было ожидать, что дух отца наконец остынет и он потянется к тихому семейному камельку, ведь он нес на плечах тяжесть жизни удивительно долгой для храброго воина, он повидал на своем веку междоусобную вражду как христиан, так и неверных, становился жертвой злых наветов. Ничуть не бывало! И в пятьдесят лет он любил пустить коня во весь опор, потрясая окрестности боевым кличем, и покрутить копье ловчее любого рыцаря из молодой сотни. Борода его седела, а черные кудри, каких и не найдешь среди франков, легко отражали осаду прожитых лет. Помню, как грозно горели его глаза, когда он вернулся из того похода, привезя золотых юсуфи и динаров столько, что хватило бы на жизнь и его внукам. Оттуда, с Востока, он привез также столько тайн и откровений, что, когда настал мой срок принимать наследство, у меня голова целый месяц шла кругом, и я даже несколько дней пролежал в постели, обуреваемый видениями. То, что узнал мой отец, и то, чему он посвятил остаток жизни, свилось в нить и моей собственной судьбы.