Признаюсь, что так я и поступил, но до того часа произошло еще немало важных событий.

Сначала железный крест Ордена бедных рыцарей Соломонова Храма разделился надвое, пропуская нас во двор обезлюдевшей капеллы: в кузнице и других службах уже не горело огней, и ниоткуда не доносилось звуков мирного вечера.

— Как здоровье контура? — задал я приору единственный и самый главный вопрос.

— Благодарение Всевышнему, жив, — крестясь и вздыхая, отвечал приор, — жизнь теплится в нем, как огонек на фитиле, но, опасаюсь, мессир, что масла осталось только на донышке.

— Я привез того, кто наполнит светильник до краев, — твердо обнадежил я приора.

— А кто этот человек? — шепотом спросил приор. — Он слишком молод для искусного врачевателя.

— И тем не менее, он — лучший целитель ран, нанесенных в сражениях доблестным рыцарям, — уверил я его.

Фьямметта встречала нас на пороге братского жилища, раскрыв от изумления свой прелестный ротик.

Без всяких слов я дал ей понять, что здесь не место для радостных приветствий, и мы поспешили наверх, в отведенную для Фьямметты келью.

Раскрыв свой прелестный ротик еще шире, Фьямметта наблюдала за тем, как Акиса снимала свой ассасинский тюрбан, обнажая лицо и черное богатство своих волос, украшенных золотыми нитями смерти.

— Знакомьтесь, сударыня, с моей кровной сестрой, — невольно сдерживая улыбку, сказал я.

Ошеломленная Фьямметта переводила взгляд то на Акису, то на ее новоиспеченного братца, то — на мою расцарапанную шею и опухшие губы, то — на украшенный ссадиной лоб Акисы.

— Кровная сестра? — наконец пролепетала она. — Вы никогда не говорили мне, мессер, что у вас есть сестра.

Акиса не понимала по-тоскански, но зато, по старой привычке, быстро, куда быстрее меня, догадалась, что надо делать, и, распустив тесемки аметы, обнажила грудь. Я торопливо задрал вверх свою сорочку.

Тут Фьямметта встрепенулась и обхватила голову руками.

— Вот так чудеса! — радостно воскликнула она.

— Это еще только полчуда, — заметил я, — а настоящее чудо нам только предстоит устроить и — чем скорее, тем лучше.

— Значит, вы, мессер, хотите сразу представить невесту жениху? — озабоченно спросила меня Фьямметта. — Тогда ее нужно поскорее одеть достойным образом. Я думаю, вашей сестре мое новое платье будет как раз впору.

— Какое «новое платье»? — пришла и моя очередь изумиться второй половинке чуда.

Оказалось, что Фьямметта уже успела побывать у венецианских торговцев и — в счет моего годового дохода порядком разорить и без того разоренную капеллу.

Пока дамы, «беленькая» и «черненькая», занимались самыми важными и самыми тайными женскими делами, я проник в оружейный подвал капеллы и не обнаружил там ничего, кроме копий и луков, составлявших обычное вооружение тюркоплиеров. Лук-то мне и был нужен. При свете масляного огонька я тонким каламом начертал на крохотном кусочке пергамента две звезды и два арабских слова: «ЗАТМЕНИЕ МИНОВАЛО». Затем подобрал стрелу с белым оперением и, привязав к ней пергамент, незаметно для приора выбрался на задний двор.

От такой беззлобной лжи, которую вполне можно было бы считать правдивее многих королевских, тамплиерских и ассасинских правд, священный кипарис, как мне показалось, даже не содрогнулся.

Лук я вернул на место и, зайдя на обратном пути к усердно молившемуся приору, еще раз бесстыдно встревожил его сердце, теперь — такими словами:

— Мессир приор, я слышал какой-то стук на заднем дворе, но никого там не заметил. Как вы думаете, что бы это могло быть?

Зато мое собственное сердце едва не выскочило из груди, когда я увидел своих дам, «беленькую» и «черненькую», блиставших красотой и роскошными одеждами.

— Пора, — еле переведя дух, сказал я им. — Комтур, конечно же, услышал, что я вернулся и вернулся в срок. Лишние волнения могут плохо отразиться на его здоровье.

Сдерживая самый греховный смех, мы подобрались к келье умиравшего комтура, и я, гордо и важно распрямившись, вошел к нему твердым шагом.

Рыцарь Эд де Морей был бледен и худ, но я не мог позволить себе никакого сочувствия.

— Брат комтур, я рад, что ты сдержал свое слово, — громогласно изрек я. — Он пришел.

— Кто? — с трудом вздохнув, тихо вопросил комтур.

— Посланный к тебе ангел, — отвечал я.

И с моим последним словом в келье появилась Акиса, накрытая с головы до самых колен легкой пеленою.

Глаза комтура блеснули, и он, в изумлении подняв голову, спросил меня внезапно окрепшим голосом:

— Ангел смерти?

— Его назначение, брат, зависит от твоей собственной воли, — весело проговорил я и быстрым движением сорвал с Акисы пелену.

Комтур содрогнулся. Его лицо внезапно побагровело и покрылось крупными каплями пота. Он откинулся на войлочное подголовье и шумно вздохнул, а вернее зарычал, словно утомленный тяжелой охотою лев.

— Мессир Посланник! — донесся из-за двери испуганный голос приора.

— Мессир приор, прошу вас подождать всего несколько мгновений! — отвечал я ему и, придав себе еще более величественный вид, для чего я даже подтянулся на носках, возгласил: — Ныне ввиду отсутствия Великого Магистра Ордена я, как Посланник Удара Истины и явленный Великий Мститель, волею, данною мне «Священным преданием» братьев, чаявших Истины, объявляю Румскую капеллу Ордена бедных рыцарей Соломонова Храма достойно исполнившей свое предназначение и потому подлежащей окончательному исходу из области временного земного устроения в область вечного духа. Волею Посланника Удара Истины и властью «Священного предания» я объявляю рыцаря Эда де Морея освобожденным от звания комтура Конийской, или Румской, капеллы Ордена Соломонова Храма, а также от обета безбрачия.

— Святые исповедники! — раздался за дверью дрожащий голос приора. — Мессир Посланник, умоляю вас! Великая новость!

— Что ты делаешь, брат?! Что ты делаешь?! — обливаясь жарким потом человека, уже побеждающего смерть, шептал тем временем рыцарь Эд де Морей.

— Волею Посланника Удара Истины, — непоколебимо продолжал я, — объявляю помолвку рыцаря Эда де Морея с госпожой Акисой, урожденной графиней де Ту, принцессой ассасин Черной Молнией, маркизой д'Эклэр.

И с этими словами я наконец совершил то, что мечтал совершить уже много лет: я наклонился и с самым искренним почтением поцеловал самую опасную руку всего поднебесного мира.

— Мессир Посланник! — вскричал за дверью приор, будто ему приставили к шее Большой Зуб Кобры.

— Войдите, святой отец, — любезно позволил я священнику.

Оказалось, что он совсем недавно проявил невиданную смелость: древко белоперой стрелы торчало из его кулака, хотя и трепетало, как огонек свечи на сильном ветру.

— Вот, мессир Посланник! — пробормотал приор, бросая испуганные взгляды то на рыцаря Эда, то на прекрасную Акису. — Священный кипарис вновь принял весть предания.

С самым невозмутимым видом я развернул кусочек пергамента, который был влажен от рук бедного приора, и показал его содержание рыцарю Эду. Тот, услышав о всех титулах Акисы и осознав свое новое предназначение, молча глядел на пергамент и на весь мир, как человек, нечаянно уцелевший при Ноевом потопе и выброшенный волнами на неведомый берег.

— Весть «Священного предания» подтверждает волю Посланника, — как ни в чем ни бывало заявил я. — Все концы сошлись, брат. Ничего не поделаешь.

— Что ты делаешь, брат?! — еще тише прошептал рыцарь Эд де Морей.

Однако я и слушать не желал его причитаний. Я обернулся и хитро подмигнул Фьямметте, которая появилась на пороге кельи, желая засвидетельствовать великое событие, свершавшееся посреди Коньи.

— А теперь, сударыня, — повелительно обратился я к Акисе, — удостоверьте печатью помолвки уста вашего жениха.

Царственной походкой Акиса подошла к ложу рыцаря Эда и, грациозно склонившись над ним, коснулась губами его уст.

— Что-то не верится мне, — с ехидством проговорил я, — что не учили ассасин высшего круга планет убийственным поцелуям гурий.