В первых числах июля Ричард окончательно выздоровел. Треть его лагеря была свалена болезнью, но две другие трети король повел за собой на штурм Сен-Жан-д'Акра. Филипп-Август, который, как выяснилось от разного рода осведомителей, тоже вел переговоры с Саладином, тем временем руководил действиями своих осадных машин и развлекался стрельбой из арбалета, метко сбивая стрелами защитников Аккры с крепостных стен и башен. Он был в трауре после гибели одного из своих лучших маршалов, Обри Клемана, но увидев, что выздоровевший Ричард ведет свои полки на штурм, велел тотчас же отменить траур и тоже выступать. Новые парламентеры вышли навстречу обоим королям и предложили новые условия. Саладин шел на сей раз на очень большие уступки. Он обещал вернуть все завоеванные им земли крестоносцев за исключением лишь Аскалона и Заиорданья, но с условием, что армии, приведенные в Палестину Филиппом-Августом и Ричардом Львиное Сердце вместе с армией Саладина двинутся за Евфрат и помогут султану завоевать западную Персию. Это условие весьма повеселило Ричарда.

— А что, — смеялся он, — мне это нравится. Я с удовольствием повоевал бы не против Саладина, а бок о бок с ним.

— Нет, — резко и угрюмо возразил Филипп-Август, — время, когда Саладин мог выдвигать условия, миновало. Либо он без боя отводит все свои войска за Иордан, либо пусть пеняет на себя.

— В общем-то, верно, — прекратив смеяться, кивнул Ричард. — Если нам очень понадобится Персия, мы завоюем ее и без Саладина. Только зачем она нам сдалась? Мы не принимаем условий.

Парламентеры снова вернулись ни с чем, и штурм возобновился. Пять дней продолжались боевые действия и переговоры, пока наконец не было заключено соглашение, устроившее и Филиппа, и Ричарда. Город целиком отдавался в руки крестоносцев со всем своим серебром, золотом, оружием, продовольствием, кораблями, лошадьми и скотом. Жители города имели право покинуть Аккру с некоторым количеством имущества, но не раньше, чем Саладин передаст Филиппу и Ричарду Честной Крест, полторы тысячи пленников-христиан и двести тысяч бизантов. Военачальники Маштуб и Каракуш попадали в число заложников.

Торжественный день наступил. Ранним теплым июльским утром ворота города распахнулись и крестоносцы начали входить в Иерусалим-сюр-мер, как называл Аккру король Ричард. Первыми вошли полки Конрада Монферратского, за ними двинулись французы Филиппа-Августа, и хотя армия Ричарда Львиное Сердце вступала в завоеванный город после Конрада и Филиппа, любопытство жителей сосредоточилось на английском короле, ибо все знали, что не будь его, вряд ли крестоносцы смогли бы так быстро овладеть неприступной твердыней.

Трудно было представить себе среди победителей человека, который бы не разделял в эту минуту всеобщего торжества и ликованья. И все же, таковой был. Навигатор ордена Креста и Розы Жан де Жизор.

Он отчаялся. У него ничего не получалось. Интриги, сплетаемые им, завязывались в добротный узел, готовый вот-вот придушить дело крестоносцев, но вдруг, в какой-то миг, этот узел сам собой распадался. Единственным реальным достижением навигатора пока что была пропасть между Филиппом и Ричардом, день ото дня становящаяся все более широкой и бездонной. Ему уже почти совсем удалось склонить Филиппа к тому, что надо вернуться во Францию и напасть на владения Ричарда — Нормандию, Бретань, Турень, Анжу и Овернь. Ричард целиком устремлен на Иерусалим и не сразу бросит свои поход.

Но Филипп продолжал обдумывать этот совет навигатора и пока не принял окончательного решения. И навигатор начал нервничать, побаиваться, что и тут его интрига сорвется; что-то словно бы надломилось в таинственной и страшной силе Жана де Жизора. Неужто после смерти Ормуса? С каким рвением навигатор предпринимал все усилия, чтобы распространить в лагерях крестоносцев леонардию. Даже переусердствовал — поветрие перескочило и в лагерь сарацин. А толку он все равно не добился — Ричард не умер, выздоровел, количество умерших оказалось не таким уж ужасным, и вот теперь войска вступали в завоеванный Сен-Жан-д'Акр. Тамплиеры входили следом за армией Ричарда, а шедшие за ними иоанниты закрыли ворота и не стали впускать оставшихся у стен города других крестоносцев под тем предлогом, что город и без того переполнен, яблоку упасть негде. Великий магистр госпитальеров Гарнье де Нап распорядился немедленно занять все входы и выходы и все опорные башни города, дабы сразу подчеркнуть, что Сен-Жан-д'Акр — город, где хозяевами являются рыцари ордена Святого Иоанна Иерусалимского.

Подметив, что многие из крестоносцев оказались вне завоеванного города, навигатор в тот же вечер отправился в их лагерь. Ему не потребовалось разжигать возмущение — там его и так было предостаточно. Он лишь аккуратно подливал масла в огонь, вступая в разговоры и с искренним видом негодуя на Филиппа и Ричарда, которым достались все лавры, а те, кто с самого начала принимал участие в жестокой осаде, оказались ни с чем, их даже не впустили в Аккру.

— Я гляжу, и среди тамплиеров есть честные люди, — сказал один из крестоносцев, побеседовав с навигатором ордена Креста и Розы. Он похлопал Жана по плечу и добавил: — Если бы все были такими, а то… Нет, чует мое сердце, не выйдет толку из этого похода, уж больно не похожи Филипп и Ричард на Годфруа и Боэмунда.

Возвратившись в завоеванный Сен-Жан-д'Акр, навигатор застал там разгар веселья и грабежа. Город стонал под натиском победителей. Лишь в тамплиерском квартале, куда он сразу же отправился, сохранялись порядок и дисциплина. Тамплиеры спешили восстановить здесь свое присутствие, прерванное годами владычества сарацин.

На другой день навигатор узнал о радостном для него известии — король Франции, наконец-то, тоже заразился леонардией и уже основательно слег, разбиваемый лихорадкой. Схема новой интриги мгновенно сложилась в голове Жана де Жизора.

Леонардия слишком уж немилостиво пощипала короля Франции — у бедняги Филиппа выпали почти все волосы, вылезли ногти, вывалилось восемь зубов. Был день, когда подданные полностью уверились в том, что им придется навеки проститься со своим государем, но организм Филиппа все-таки выдюжил, переломил болезнь и пошел на поправку. Придя в более-менее нормальное состояние, Филипп-Август не мог выбраться из черного уныния, охватившего его — радость от взятия Сен-Жан-д'Акра была безнадежно омрачена и никакого желания двигаться со своими войсками дальше, на Иерусалим, в душе короля не осталось. Особенно его бесило радужное счастье короля Ричарда, который полностью выздоровел и наслаждался плодами победы. К тому же, приехала его ненаглядная Беранжера, своим присутствием утроившая счастье Ричарда. Филипп знал, что вряд ли Ричард мог нарочно заразить его каким-то способом, но в разговорах ему нравилось повторять это голословное обвинение, тем более, что многие из приближенных французского короля разделяли его придуманное подозрение. Герцог Австрии Леопольд особенно яростно ненавидел Ричарда и, часто приходя к Филиппу один или в сопровождении сенешаля ордена Креста и Розы Жана де Жизора, обсуждал планы нанесения любимцу похода какого-нибудь ущерба. Виной такому отношению Леопольда к Ричарду послужила его ссора с ним в первый день вступления в Аккру, когда австрийский герцог занял один из самых лучших домов города, а люди Ричарда отбили этот дом, сбросив с его крыши знамя Австрии. Ричард при этом ужасно веселился, одобряя действия своих рыцарей — мол, австрийцы совсем не воевали, а как лучшие жилища себе отхватывать, так тут они впереди всех.

Не прошло и трех недель со дня вступления в Сен-Жан-д'Акр, как французский король погрузился на корабли и, вместе со своими рыцарями, уплыл из Святой Земли навсегда. Ричард, хоть и ссорился с ним постоянно в последнее время, все же ужасно огорчился, и, в отличие от своих воинов, больше сокрушался, нежели посылал в след Филиппу проклятия. Вообще, после болезни он несколько изменился, в нем появилась странная порывистость и изменчивость, благопристойность могла внезапно смениться раздражительностью. Присутствие Беранжеры и ее трепетная любовь, делали короля добросердечным, он восстанавливал храмы, сам много молился, в особенности Святому Томасу, убиенному по приказу его отца, и готовился к праведному походу на Иерусалим. Но, в то же время, с каждым днем, ожидая от Саладина немедленного выполнения условий, он накапливала себе гнев и ненависть к сарацинам, не признающим истинности христианства. Великие магистры тамплиеров и госпитальеров, де Сабле и де Нап, убеждали его в необходимости начать применение суровых мер — убить несколько пленников или убивать в день по одному, и тем самым поторопить Саладина. Беранжера отговаривала мужа от таких действий, но однажды супруги сильно поссорились и случилось непоправимое. Беранжера была слишком красива, чтобы не дать Ричарду ни малейшего повода к ревности. Однажды, заметив, что жена не без удовольствия воспринимает ухаживания рыцаря Ренье де Тараскона, Ричард почувствовал, как в нем вспыхнули все измены Элеоноры по отношению к Анри и все неверности Анри по отношению к Элеоноре. Он грубо вспылил, а когда Беранжера заявила, что немедленно отправляется на Кипр, закричал: