Неожиданно она вскрикнула, рывком распахнула дверь и помчалась вниз.

Нашел я Нину в комнате Юнни, возле кровати. Юнни лежал на кровати, прикрыв голову руками. А Нина лупила его кулаком.

— Чертов псих! Всё, хватит! С ходу в дурдом загремишь!

Я взял ее за талию и оттащил к двери. Она шипела от злости, потом крикнула:

— Это последний раз!

Юнни, по-прежнему закрывая голову руками, издал какой-то скрипучий звук, словно шестеренка, забитая песком. Я спросил, что стряслось.

— Погляди на мою постель, — сказала Нина, плюнула и выскочила вон из комнаты.

Я выглянул за дверь. Мамаша, в голубом халате, лохматая, с блестящим от крема лицом, что-то делала на кухне. Я присел на край кровати, погладил Юнни по волосам, велел ему почитать книжку, а сам поднялся наверх, к Нине. У нее в постели, на простыне, лежал пуховый птенчик. Неоперившийся дрозденок. Мертвый. Я взял его за лапку и выбросил в окно. Потом сменил простыню и пододеяльник, опять спустился к Юнни и рассказал ему, что нашел у Нины.

Он показал на открытое окно, затем на кровать.

— Почем ты знаешь? Ты там был? — спросил я. Он помотал головой. Я не знал, что и думать.

Иногда он валялся у Нины на постели или шел к ней, напуганный ночным кошмаром. Иногда рылся в ее одежде и косметике. Но душить птенцов?

— Она перепугалась, потому и стала драться. Я поговорю с ней. — Укрыв его одеялом, я вышел.

Мамаша все еще была на кухне.

— Ну что же мне делать? — Она схватила меня за плечо. Я отвел ее руку, но она опять вцепилась и жалобно воскликнула: — Не понимаю, почему все тут вечно ссорятся!

— Пойди посиди с Юнни, — сказал я.

Я поднялся наверх. Нина, закутавшись в одеяло, сидела на кровати.

— Это не он, — сказал я. — Птенец сам залетел.

— Много ты знаешь!

— Где ты была нынче вечером?

Она отвернулась.

— Где тебя носит в такую поздноту?

Нина рассмеялась:

— А тебе какое дело?

— Тебе же всего шестнадцать.

Неожиданно Нина отбросила одеяло. Она была в чем мать родила. Повернулась ко мне и раздвинула ноги.

— Прекрати! — сказал я.

— Мне же всего шестнадцать. — Она опять натянула на себя одеяло и повернулась ко мне спиной.

Интересно, понимает Нина, чем занимается, или нет, думал я. Надеюсь, что да. А то ведь оглянуться не успеешь, как она будет стоять в очередях на такси и лаяться так, что любого лесоруба за пояс заткнет.

За Оркерёдом я очутился в Сунде и, продолжая путь, угодил в такой густой туман, что видимость сократилась до считанных метров. С черепашьей скоростью я миновал съезд на Вассхёуг, где проживал в своей усадьбе Ролф Вассхёуг с женой Элсой и тремя сыновьями. С шоссе все выглядело солидно, ухоженные надворные постройки задушевно рассказывали о былых временах и на свой лад сохраняли живым тот мир, который мог представляться ушедшим и исчезнувшим, но тем не менее существовал. Не все позабыли историю родного края и его людей. В Вассхёуге разводили бычков на мясо, держали до восьмидесяти голов, и звонкую монету приносил Ролфу Вассхёугу не конный заводик, а фирма «АО САМКО». Эту фирму он организовал сообща с двумя другими здешними фермерами, которые более-менее свернули свое хозяйство. «САМКО» занялась разработкой новых продуктов и уже через несколько лет наладила производство, широко рекламируя свои товары по всей стране. Как я слыхал, со сбытом у них полный порядок. Главное здание Вассхёуга разглядеть невозможно, но впереди угадывалось что-то большое — не то трактор, не то грузовик со скотобойни. Причем вроде бы с какими-то длинными отростками по бокам. Я совсем сбросил скорость, пытаясь определить, не ползет ли эта штуковина по шоссе, — нет, стоит на месте, будто, как в сетях, застряла в густом сером море тумана. Я опустил боковое стекло, но услыхал только урчание собственного мотора и далекий плеск Квенны. Некоторое время я так и ехал, потом к урчанию автомобиля примешался еще какой-то гул. Желтая тень скользнула мимо патрульной машины и исчезла. Скорость не меньше восьмидесяти — девяноста. Я выпрямился за рулем, собираясь развернуться, и тут выехал из тумана. Передо мной была автобусная остановка «Брекке», и я продолжил путь. Взглянул на навес от дождя, где Роберт с Ниной, бывало, ждали автобуса. Роберт с Ниной, рядышком, брат и сестра из провинции, парень и девушка, они молча глядели вслед проезжающим машинам и не обращали внимания на гудки иных водителей, показывающие, что те знают, кто они.

Я проехал через мост, остановил машину и пешком спустился к дому Гуннара Тросета. Долго звонил и стучал, но он не открыл, хотя наверняка был дома. Я написал записку — велел ему связаться с полицейским управлением — и вернулся к машине.

В глубоких колеях грунтовой дороги, ведущей к Йёрстаду, стояла грязная жижа. А они и в ус не дуют, плевать им на скверную дорогу, и всё тут. Возможно, это своего рода безмолвное уведомление для немногих заезжих из внешнего мира, что умудрялись свернуть с магистрали и перебраться через мост. Что ни говори, а на последних метрах можно было запросто лишиться выхлопной трубы. С усадьбой их, с Георгом, с Гретой, с детьми вечно что-нибудь да приключалось. С Людвиком, отцом Греты, связана какая-то история военных лет. Такое впечатление, будто все это семейство окутано пеленой недоброжелательства и вражды. С первого взгляда видать: они прямо ищут случая ввязаться в заварушку, а если его нет, всегда готовы сами учинить какой-нибудь бенц. Так уж повелось, и весь город давно это уразумел, народ сворачивал в переулки, лишь бы не сталкиваться с ними.

После смерти Георга много чего болтали, и не без причин, хоть я лично и считал, что Хуго говорил правду. В тот августовский день, когда поступило сообщение насчет Георга, я как раз дежурил и на патрульной машине выехал на Мелё. Помнится, еще поглядел сверху на усадьбу с ее жилым домом, черным приземистым скотным двором, сараями и курятником, красиво раскинувшуюся по берегу Квенны. Будь я туристом, непременно бы остановился и, сидя за рулем, поразмыслил о том, как фантастически красивы порой здешние места. Но я не турист, я вырос в Мелхусе, вернулся сюда прямиком из Полицейской академии и боялся ехать через мост, где меня ждала встреча с Гретой, Хуго и Робертом. Боялся картины, которая предстанет перед нами. В юности меня считали на Мелё своим, а теперь мне предстояло забрать тело Георга — того самого Георга, которого я жутко боялся еще с тех пор, когда был шести-семилетним мальчонкой.

Грета стояла во дворе, накинув на плечи шаль, и вся дрожала. Жестом показала: идите за мной. Мы с Рогером двинулись за нею, к скотному двору. На углу она остановилась, кивнула на заднюю стену, но дальше идти отказалась. Мы с Рогером обогнули видавшую виды постройку. Позади нее, возле навозной кучи и сточного колодца, стоял трактор: это на нем Хуго, двигаясь задним ходом, задавил отца. Крышка колодца была сбита на сторону. Мы подошли ближе, посмотрели, постояли там минуту-другую. Я понятия не имел, что сказать. Да и что скажешь-то — зрелище жуткое: голова у Георга вывернулась почти на сто восемьдесят градусов, словно была на резьбе и ее попытались открутить. Мы прошлись вокруг, спросили, где Хуго, и Грета, которая, сидя на камне, широко открытыми глазами смотрела в небо, выдавила, что он убежал в лес и наверняка спрятался в крепости. Я хорошо помню ее большие глаза. Всю жизнь она полагалась на Георга. Во всем, что она делала, муж служил ей опорой. Когда они познакомились, Георг был видным парнем, не удивительно, что мелхусские девицы бегали за ним. И вот теперь, когда его больше нет, для Греты все рухнуло. А тут еще не легче: Хуго вызвали в полицию для дачи показаний. Вызвали потому, что, по мнению патологоанатома, голова у Георга не могла так вывернуться ни от удара задней части трактора, ни от столкновения с крышкой колодца. Хуго дал объяснения и был отпущен. Сделать мы ничего не могли. Но позднее я много думал о двух вещах. Во-первых, утром Хуго крепко повздорил с Георгом. Мы в конце концов допытались, что долгие годы он копил на отца злобу, но до того августовского дня не давал ей выхода. А уж тогда выложил отцу все, что думал. Георг не ответил, бросился от сына наутек, за дом, Хуго побежал следом. Думаю, он почувствовал себя обманутым, когда отец обратился в бегство, лучше бы тот его ударил. Все это отнюдь не выставляло Хуго в благоприятном свете, но во время допроса мне стало ясно, что он не врал. Ведь, как говорится, парень сдал себе очень уж скверные карты. Не такой он хитрец, чтобы обвести нас вокруг пальца. Нет, большим умом Хуго не отличался. А вот вторая проблема по-прежнему не дает мне покоя. Хуго заявил, что, свернув за угол скотного двора, что-то заметил позади трактора, причем еще до того, как наехал на Георга. Он не мог сказать, что это было, но точно не отец. Какой-то промельк на периферии поля зрения, тотчас исчезнувший. Никто в полиции не пожелал в этом разобраться. Я твердил, что не мешало бы рассмотреть и версию о том, что на месте происшествия присутствовало третье лицо, но никто моим призывам не внял. Много лет я нет-нет да и размышлял об этих словах Хуго, и мне казалось, в его объяснении есть то ли неувязка какая-то, то ли недоговоренность.