Начальник секретариата не осмелился участвовать в подстрекательстве и торопливо заявил:

– Дяо Чэнсинь ею и занимался, лично вышел к ней поговорить, но она не подчиняется. а поскольку это все-таки женщина, да и зевак вокруг нее много, то полицию здесь лучше не привлекать, а то хуже будет.

Цай Фубан несколько успокоился, хотя недовольства в его душе прибавилось:

– Насколько сложное у нее дело? с работы выгнали, убила кого или просто провокаторша?

– Никого не убила, провокаций не устраивала, дело пустяковое. Она развелась, а потом пожалела об этом. Я думаю, что она просто надеется получить какие-то деньги. Однако уладить ее дело очень сложно как раз из-за его ничтожности. Вот если бы тут речь шла об убийстве или подстрекательстве, тогда никаких проблем бы не было.

– Из какого она уезда? Там ее вопрос не рассматривали?

– Рассматривали, но до конца ее дело не довели. Она сейчас жалуется не на одного, а сразу на нескольких человек.

– На кого именно?

– Поскольку разобраться с ее делом невозможно, она всех обвинила в недееспособности. Ее жалобы касаются начальника уезда, председателя суда, члена судебной коллегии, судьи, который вел ее дело, ее мужа, кого-то еще – я всех сразу и не запомнил.

Цай Фубан даже прищелкнул языком:

– Какая она боевая, из-за какой-то мелочи дошла до таких инстанций.

Начальник секретариата закивал:

– Упрямая. Мэр Цай, – тут же спросил он, – что, по-вашему, с ней делать?

Цай Фубан снова разозлился:

– Вы же говорите, что все уже с ней повозились. а теперь, дойдя до верхушки, хотите скинуть все на мою голову, чтобы теперь ею занялся я? Через три дня в наш город приедет делегация по отбору «городов высокой духовной культуры»… Да что тут спрашивать, что делать? Убрать ее нужно побыстрее, а если возникнут проблемы, то поговорим через неделю.

Данное распоряжение Цай Фубан отдал утром. Утром Ли Сюэлянь все еще продолжала сидеть у входа в здание администрации со своей надписью «Обиженная». После обеда она также оставалась на месте, ее никто не трогал. к вечеру толпа зевак разошлась и Лю Сюэлянь осталась одна. Она достала из пачки сухарь и только собралась отправить его в рот, как в этот момент к ней подоспели несколько полицейских в штатском и, ни слова не говоря, схватили и увели. Мэр Цай Фубан распорядился только о том, чтобы увести Ли Сюэлянь, но не сказал куда именно. Отдав указание, он отправился по своим делам. Его распоряжение спустилось вниз по всем инстанциям: от городской администрации до полицейского управления, от полицейского управления до районных отделений полиций, вплоть до полицейского участка на улице Дундацзе. Данное указание, словно пройдя через сломанный телефон, стало восприниматься как прихоть мэра, который в гневе распорядился заключить эту женщину под стражу. и несколько полицейских, насильно схватив Ли Сюэлянь, ни слова не говоря, а просто под предлогом того, что она «нарушает общественный порядок», заключили ее в камеру.

Спустя три дня город выдержал испытания приемной комиссии и получил звание «Города высокой духовной культуры». а через семь дней из-под стражи выпустили Ли Сюэлянь. Эти два события, построение «города высокой духовной культуры» и жалоба Ли Сюэлянь, изначально никак не были связаны друг с другом, но поскольку из-за первого Ли Сюэлянь попала за решетку, то связь между ними образовалась. Однако после своего освобождения Ли Сюэлянь не стала вникать в процесс присвоения городу высокого звания. Всякому в этом городе было известно, что Ли Сюэлянь схватили по приказу мэра Цай Фубана, в общем-то, и сама Ли Сюэлянь знала об этом. Очутившись на свободе, она не стала разыскивать Цай Фубана, равно как и продолжать свою сидячую манифестацию у входа в городскую администрацию. Вместо этого она вернулась в свой родной поселок и направилась к мяснику Лао Ху. Лао Ху по-прежнему торговал на рынке, и его лавка по-прежнему ломилась от мяса. Еще издали Ли Сюэлянь закричала:

– Лао Ху, выходи, есть разговор.

Лао Ху в это время, склонившись к прилавку, разделывал мясо. Подняв голову и заметив Ли Сюэлянь, он удивился. Отложив в сторону нож, он вышел к Ли Сюэлянь и прошел с ней на заброшенную мельницу за рынком.

– Сокровище мое, слышал, тебя держали под арестом.

Ли Сюэлянь улыбнулась:

– Ну ведь теперь я перед тобой?

Лао Ху посмотрел на нее и изумился:

– Что-то не похоже, что тебя в тюрьме держали, вон какое личико свежее.

Придвигаясь поближе, он продолжал:

– А как благоухаешь.

– Мне в тюрьме понравилось, сидишь себе, ни о чем не беспокоишься, да еще и кормят три раза в день.

Ли Сюэлянь солгала. за семь дней под стражей она изрядно натерпелась. в маленькой темной камере, как селедки в банке, теснилось больше десяти женщин. а трехразовое питание состояло из одной пампушки и порции соленых овощей за раз, что явно не утоляло голод. Отдельная тема – справление естественных нужд. Тут невольно да обделаешься, если тебя не выпускают. Многие женщины, так и не дождавшись разрешения сходить в туалет, мочились прямо в камере, и Ли Сюэлянь не была исключением, поэтому можно не упоминать о том, как пахло внутри. Но испытанием пострашнее было то, что заключенным в течение целого дня запрещалось разговаривать. Если голод и вонь еще как-то переносились, то невозможность поговорить просто сводила с ума. Выйдя из-под ареста, Ли Сюэлянь первым делом отправилась на пшеничное поле насытиться свежим воздухом, там же, обращаясь в синюю горную даль, она прокричала:

– Едрить твою мать!

Потом она сходила в баню, а, возвратившись домой, переоделась и привела в порядок лицо, сдобрив его кремом и нанеся румяна, и только после этого она направилась к Лао Ху. Но Лао Ху все это было невдомек.

– Лао Ху, помнишь наш уговор месяц назад?

– Какой?

– Ты обещал помочь мне убить.

Лао Ху удивился:

– Я-то говорил, да ты ведь тогда сама не позволила мне этого сделать.

– Тогда не позволила, а сейчас передумала.

Глазки Лао Ху забегали:

– Ну, раз такое дело, то сначала мы свои дела должны сделать, а потом уже убивать.

– Хорошо.

Лао Ху от радости чуть не пустился в пляс, подскочив к Ли Сюэлянь, он схватил ее за грудь.

– Когда приступим? Может, прямо сегодня?

– А ты знаешь, кого нужно убить? – спросила Ли Сюэлянь, сдерживая натиск Лао Ху.

– Разве не Цинь Юйхэ?

– Кроме него, появились другие.

– Кто же? – удивился Лао Ху.

Ли Сюэлянь достала из кармана бумажку со списком, в котором значились:

• мэр города Цай Фубан,

• начальник уезда Ши Вэйминь,

• председатель суда Сюнь Чжэнъи,

• член судебной коллегии Дун Сяньфа,

• судья Ван Гундао,

• выродок Цинь Юйхэ.

Лао Ху от увиденного ошалел.

– Сокровище мое, ты после тюрьмы никак с ума спятила?

– Все они гады последние.

– Да как же я один всех их прикончу? – заикаясь, спросил Лао Ху. – К тому же все они, кроме Цинь Юйхэ, занимают высокие должности, с утра до ночи на людях, с ними сложно расправиться.

– Сколько прикончишь, столько и прикончишь, они меня к стенке приперли.

Лао Ху сразу сник. Обхватив голову руками, он присел на корточки на вытоптанной у жернова дорожке и закатил глаза:

– И тебе кажется, что это справедливая сделка? Я тебя один раз трахну, а убивать мне за это придется аж шесть человек.

Он снова обхватил голову:

– Ты что ж думаешь, я преступник какой?

Ли Сюэлянь с презрением плюнула на пол:

– Я так и знала, что ты просто морочишь мне голову.

На ее глазах невольно навернулись слезы. Она пнула Лао Ху и вышла вон.

Распрощавшись с Лао Ху, Ли Сюэлянь отбросила мысль об убийстве. и не только об убийстве, но и просто об избиении кого бы то ни было. Теперь она не только не собиралась причинять физического вреда, но даже подавать жалобу в суд. Она вдруг осознала всю бесполезность своих страданий. Ведь она-то думала, что заставит страдать других, кто же знал, что все это обернется против нее самой. не найдя душевного успокоения, она захотела еще раз прояснить свою ситуацию. Никто во всем мире не прояснит ей этого, кроме одного-единственного человека. Все вокруг твердили, что она врет, и был лишь один человек, который знал, что она все-таки говорит правду. Все говорили, что прошлогодний развод Ли Сюэлянь был настоящим, лишь один человек знал, что это не так, понимая всю подоплеку этой истории. Именно этот человек подтолкнул Ли Сюэлянь к тому отчаянному положению, в котором она не имела возможности ничего доказать, да еще и просидела семь дней под арестом. и этот человек был не кто иной, как ее бывший муж Цинь Юйхэ. Ей захотелось поговорить с ним с глазу на глаз, чтобы все-таки выяснить суть их прошлогоднего развода. Только теперь она преследовала совершенно другую цель. Если раньше из-за его слов она хотела обратиться в суд, то теперь она судиться не собиралась. После выяснения правды она больше не думала по новой выходить за Цинь Юйхэ замуж, потом снова с ним разводиться, что привело бы его к разводу с нынешней женой, и чтобы в этой смертельной схватке все измучались до предела. Теперь ей просто требовалось его признание как таковое. Если в этом мире останется хоть один человек, который признает ее правоту, она сама прекратит войну и больше не будет вспоминать прошлую обиду. Ли Сюэлянь не могла доказать свою правоту никому, кроме себя. Она решила устроить такой финал ради того, чтобы покончить со своим прошлым и начать строить будущее. в этом году Ли Сюэлянь исполнялось двадцать девять. Вроде как не мало, но и не много. Ли Сюэлянь не была уродливой: большеглазая, круглолицая, фигуристая. Иначе с чего бы это к ней, словно муха на мед, лип мясник Лао Ху. не могла же она все свои лучшие годы потратить на эти дрязги. Поэтому она решила отпустить все свои злые чувства и заняться поиском нового мужа. Когда же она найдет такового, они вместе с дочерью спокойно начнут новую жизнь.