Екатерина Алексеевна переняла от эпохи прежнего правления лишь внешний набожный стиль поведения. В самом начале своего царствования, зная о нелегитимности своих притязаний на власть, она усиленно посещала церкви и монастыри, как бы замаливая грех муже-и цареубийства, и публично благодарила Бога за то, что Он избрал ее на престол. Она строго соблюдала все посты и требовала того же от своего окружения, пешком ходила на богомолья, публично восхищалась проповедниками и «не позволяла в своем присутствии говорить против религии […] целовала у духовенства руки, шла иногда в крестных ходах»[112].
Тщательное соблюдение православных традиций императрицей описывает также неизвестный немецкий автор, который наблюдал ее во время придворного богослужения: «Когда священник что-либо читал или пел речитативом, то государыня, подобно простонародью, делала весьма глубокие поклоны верхним корпусом и при каждом поклоне крестилась трижды. Эти поклоны она делала так низко, что верхняя часть тела по отношению к ногам составляла прямой угол. […] Таких крестных знамений делала монархиня в течение получаса, пожалуй, до 50 и доказывала благочестие»[113].
Тем не менее в своих многочисленных путешествиях государыня все более убеждалась в этническом и культурном многообразии Российской империи и, несмотря на доминирующую православную веру, при выработке имперской идеологии старалась показать этнокультурную терпимость и религиозную толерантность[114].
Глава 4. «Московский Златоуст» Платон Левшин
По-настоящему первым из наследников, у кого был подлинный учитель Закона Божия, стал император Павел I[115].
Император Павел I Петрович – одна из наиболее загадочных и трагических фигур на российском престоле. Несмотря на обширную историографию, его персона до сих пор окружена завесой тайн, сплетен и домыслов. Между тем А. С. Пушкин называл его «романтическим императором» и собирался написать историю его царствования. А. И. Герцену принадлежало еще более яркое определение – «коронованный Дон Кихот». В литературных кругах рубежа XIX–XX вв. с легкой руки поэта Д. С. Мережковского Павла называли «Русским Гамлетом» за схожесть судеб с датским принцем. Сам Лев Толстой говорил о Павле: «Я нашел своего исторического героя. И ежели бы Бог дал жизни, досуга и сил, я бы попробовал написать его историю»[116]. К сожалению, этим замыслам не суждено было сбыться.
Никто более из российских государей не казался столь противоречивым на троне. Даже рассматривая религиозность Павла Петровича, историки не сформировали сколько-нибудь целостной картины его мировоззрения. В исследованиях отмечались его болезненная религиозность и мистицизм[117], склонность к католицизму и влияние на него масонских идей[118], связи с Мальтийским орденом[119] и многое другое. В некоторых работах утверждалось, что Павел вообще больше любил бывать на плацу, чем в церкви[120].
Тем не менее религиозная составляющая играла решающую роль во внутренней и внешней политике Павла I. Именно Платон (Левшин)[121], которому историки традиционно отводят ведущее место среди русских иерархов той эпохи, на долгие годы стал духовным наставником императора.
Владыке Платону[122] также посвящено немало сочинений[123], в которых его признают как высшего администратора[124], как талантливого писателя[125], как выдающегося богослова [126] и как придворного проповедника[127], получившего известность не только в России, но и далеко за ее пределами. Однако его роль в деле религиозного воспитания сына Екатерины Великой, на наш взгляд, освещена недостаточно полно.
Биография митрополита Платона была традиционна для иерарха того времени[128]. Происходил он из семьи церковнослужителя. В автобиографии[129] он отмечал, что родился на восходе солнца в Петров День[130] и потому назван был Петром. Его отец, причетник церкви, в это время бил в колокола к заутрене. Мальчик с раннего детства прежде всех наук постигал умение молиться, а грамоте, как и все дети его окружения, также обучался по церковным книгам. В восемь лет он уже свободно читал, пел в церковном хоре и мог на клиросе «править во время литургии».
Сначала сына церковнослужителя отдали учиться в Коломенскую семинарию, а затем в Славяно-Греко-Латинскую академию. Основанная в 1687 г. выдающимся богословом Симеоном Полоцким и его учеником Сильвестром Медведевым, академия долгое время считалась единственным высшим учебным заведением России. Многие ее выпускники в дальнейшем стали известными учеными, дипломатами, деятелями культуры, искусства и Церкви.
Портрет цесаревича Павла Петровича в Учебной комнате. Источник: Государственный Эрмитаж
Кроме богословских предметов, Петр Левшин самостоятельно овладел греческим и французским языками, стал свободно пользоваться немецким и латынью. Во время учебы в академии на него была возложена обязанность толкования в церкви Катехизиса.
Каждое воскресенье эти беседы привлекали со всей Москвы многочисленных прихожан, и в скором времени о нем пошла слава как о «московском апостоле» и «втором Златоусте». Сам владыко вспоминал это время как самое счастливое в своей жизни.
По окончании учебы он был переведен преподавателем семинарии при Троице-Сергиевой лавре, где и принял в 20-летнем возрасте монашеский постриг с именем Платон. Придворным проповедником в то время был Гедеон Криновский, занимавший должность архимандрита лавры. Он же стал первым покровителем Платона, взяв его на масленицу 1759 г. в Петербург. Но по-настоящему знакомство со столицей и придворным обществом произошло несколько позже.
Будущая императрица Екатерина Алексеевна была тогда еще лишь великой княгиней и не пользовалась никаким влиянием при дворе. Она даже была разлучена с сыном после его рождения по воле государыни Елизаветы, которая сама занялась его воспитанием.
Великий князь Павел Петрович был на тот момент единственным правоспособным лицом для занятия российского престола, и потому его стали воспитывать как наследника. В раннем детстве он был отдан на попечение нянек, сказочниц, богомолок и приживалок. Когда же Елизавета всерьез начала обдумывать способы воспитания цесаревича, она обратилась за советом к графу Никите Ивановичу Панину, главному воспитателю наследника. Он сочинил пространный опус[131], в котором развил мысль о богословском воспитании: «Три главные и начальные человеческие добродетели, о которых здесь упомянуть должно, суть: чувствительное познание своего Творца; Его святое намерение в создании нас и нашей за то Ему посвященной должности»[132]. Отсюда следовал вывод, что «познание Бога» – это главное, чему следует обучать цесаревича». В ответ императрица собственноручно составила «Инструкцию»[133], или «Наставления»[134], адресованные Н. И. Панину, от 24 июня 1761 г. В частности, в пункте первом там было сказано: «Познание Бога да будет первый долг и основание всему наставлению»[135].
