«Кстати, ещё неизвестно, кому повезло, – рассуждал дальше Конрад, пока машина Поручика подскакивала на колдобинах. – Этот самый, который приходил, возможно, был бы рад повстречать офицера Органов в расслабленном состоянии духа и в одиночестве. Возможно, провидение спасло Поручика от смерти. Землемер, если верить книжке о нём, бил без промаха; о его подручных ходила та же слава».

Проезжали мимо аляповатых кирпичных дворцов «новых сволочей» – а дальше потянулись развалины некогда работавших предприятий – бетонные и железобетонные нагромождения с аварийной распальцовкой искривлённых арматурных прутьев и полусгнивших труб. Индустриальные руины были щедро расписаны граффити, где преобладали надписи «Свободу Землемеру» и «Смерть хачам». Сейчас эти дольмены цивилизационной экспансии выглядели не так жутко, будучи изрядно припорошены снегом, но летом, наверно, они смотрелись воистину апокалиптически. Зимнее солнце красило останки былого величия надломленной сверхдержавы в золотисто-розовый цвет и придавало ему незыблемо-вековечный облик. Конрад загрустил, оскорблённый в своих эстетических чувствах. В такой день ему больше хотелось бы увидеть Тюильри, Сан-Суси или Коломенское, а ещё больше – целомудренную снежную целину и зачарованные леса, полные спящих царевен. Но бетонные дебри успешно конкурировали с бывшими пашнями, поросшими плевелом, и чахлыми перелесками, где, кроме воронья, никто не обитал.

Рассыпающаяся кособокая церковь без крестов, примыкавшая к кладбищу энтузиастических амбиций, казалась его органичным элементом, нисколько не выделяясь на общем фоне.

Дорóгой Поручик веселил спутников правдивыми историями из жизни сограждан. Выживали люди кто как умел, проявляя чудеса смекалки и смётки. Голь на выдумки хитра, и пару раз эти выдумки вызывали у Анны самый искренний заливистый смех.

Конрад же тýпился и куксился: ему эпизоды, приводимые Поручиком лишний раз напоминали, что у Сволочей начисто отсутствовало правосознание.

Поручик скоро уловил это настроение пассажира и стал растравлять его память нехорошими вопросами, вновь проявляя хорошую осведомлённость в его биографии: а кто тебя отмазал от военной кафедры? А всегда ли ты платил за билет?

В конце концов Конрад был прижат к стенке и сам сформулировал то, к чему его подводил Поручик:

– Знаю, знаю… Законопослушность как высшая форма трусости.

Вскорости прибыли на пруд. Он отнюдь не представлял собой идеальный каток – снегом его присыпало неслабо, но Поручик достал из багажника складную лопатку и велел Конраду расчистить лёд. Конрад, кряхтя, принялся за работу, но Поручик отставил его от непосильных трудов уже спустя две минуты, смекнув, что такими темпами место не будет расчищено и к закату. В результате очень скоро свободным от снега оказался участок льда диаметром метров в тридцать – а Поручик разогрелся так, что скинул яркую спортивную куртку и остался в одном свитере.

Анна свой анорак не снимала, но и в нём она была стройна, как тростинка. Оба переобулись и ступили коньками на свежерасчищенный лёд. Вряд ли он отличался особой ровностью, но тем не менее Анна с Поручиком заскользили по нему как по зеркально гладкому. Конрад остался переминаться с ноги на ногу среди снегов и молча клясть на чём свет стоит кусачий морозец.

Нельзя сказать, чтобы два конькобежца были сильно искушены в фигурном катании, да и коньки к нему вряд ли были пригодные, но какие-то простейшие фигуры им делать удавалось – чертить восьмёрки-змейки, оттопыривать ноги «пистолетиком» и даже исполнить что-то вроде поддержки – после очередного пируэта Анна порхнула в руки Поручику, и тот, ни на миг не теряя равновесия, изящно вздыбил её надо льдом.

Наблюдая сие, Конрад возревновал. Причём ещё более, чем зрелище грубого мужлана с трепетной Анной на руках, резанула его внезапная мысль: а кто же всё-таки сегодня ночевал на Острове? А ну как нынешний фигурист зашёл в дом отнюдь не сегодня утром, а очень даже вчера?.. И ревнивец заскрежетал дырявыми зубищами и затопал ножищами, словно намереваясь разрушить ледовую гармонию и стать на катке третьим.

И Конрад таки выскочил на лёд и кинулся на Поручика с кулаками, а тот лишь за руки его схватил и давай вертеться вокруг своей оси. А Конрад вокруг него по орбите, словно Плутон вокруг Солнца. Только подскакивает да воздух ногами молотит; раз упал, так как двумя ногами сразу дрыгнуть пытался – поднял его задорно вращающийся Поручик; два упал, так как голова закружилась, – а Поручик его по льду одной рукой по кругу волочит, тодес Родниной и Зайцева изображает. Мёртвой хваткой Зайцев Роднину держит; «Пусти, гад», – сдавленно молит Роднина. Зайцев улыбается одними глазами. Анна, обычно такая сдержанная, заливисто хохочет. Наконец, Зайцев отпускает Роднину. Конрад на брюхе валится на лёд, перед глазами бешено вращаются вокруг него Анна с Поручиком, теперь они хохочут дуэтом, а Конрад от скорости головокружения слышит хохочущий хор семи чинов ангельских и легиона вельзевулова: и глубже, в самых недрах, и выше, в самом зените…

– Суки, – шепчет он, плашмя распластавшись на Земле. Когда головокружение проходит, он начинает извиваться, всё интенсивнее; затем садится, трясёт головой и выдыхает: «Хха!» Ххаркотина летит оземь, как метеорит. Анна и Поручик едут себе по кругу, как ни в чём не бывало. Конрад сучит ногами по льду, оступаясь в снег и беззвучно бормочет: «Ха-ха. Хи-хи. Хе-хе. Мяо-Яо. Пол Пот. Лао Цзы…»

Самое главное – Поручик словно и не понял, что Конрад с ним драться полез. Думал, он так поиграться с ним решил, вот и поигрался в ответ. А может, всё понял, да виду не подал.

После катанья раскрасневшийся Поручик отвёз раскрасневшуюся Анну и посиневшего Конрада домой. Он долго махал Анне рукой, и Анна тоже послала ему нечто типа воздушного поцелуя. Потом он сел в авто и уехал.

Отогреваясь, Конрад думал: не расспросить ли Анну подробней о личности давеча ночевавшего в доме, но понял, что тем самым лишь самого себя поставит в глупое положение. Анна же разогрела морковный кофе (другого в Стране Сволочей не осталось) и, как ни в чём не бывало, принялась отпаивать Конрада и приводить его в более-менее розовый вид.

Как вдруг ахнула и стремглав бросилась в сени. Конрад, как ни устал, этим ахом был сдёрнут с лавки и последовал за хозяйкой.

Та же молниеносно сдёрнула с вешалки чей-то во всех отношениях неприметный шарф. Конрад успел только заметить, что шарф судя по всему, мужской. Значит, незнакомец канул в неизвестность без шарфа? Да был ли мальчик-то?

Более того: в тех же сенях от внезапно позорчевшего ока Конрада не укрылась пепельница с шестью или семью бычками, каждый – не здешнего производства, с фильтром. А после ужина Анна без лишних слов выдала ему несколько сигарет с таким же фильтром. Поручик же, насколько было известно Конраду, не курил и выдавал ему трофейные отечественные без фильтра, от которых рот к концу курительной сессии изрядно забивался травой. Значит, напраслину возвёл на Анну с Поручиком ревнивец с больной фантазией?

Весь вечер и полночи соображал Конрад, где он видел подобный шарф. Естественно, он не успел как следует рассмотреть способ его вязки и рисунок. Определённо, каких-то кричащих подробностей, типа изображений змеи, он не содержал – однако ж, Конрад искал похожий сине-коричневый узор на фотографиях в книжке про Землемера (фотографии были цветные).

Землемер с приближёнными на митинге. Землемер с приближёнными на открытии детских яслей. Землемер с приближёнными на скачках. Ряд фоток действительно относился к холодному времени года, и многие мужчины были в шарфах – но ни Землемер, ни кто-либо из его свиты не щеголял в сине-коричневом, все шарфы были однотонные, под полувоенную униформу благодетеля губернии.

И вдруг Конрада словно в темя клюнуло. Он вспомнил, когда и где он видел такой шарф. В декабре. В полицейском участке, во время визита к Поручику, когда вырубилось электричество. Конец такого шарфа выглядывал из-под брезента, которым было накрыто бездыханное… бездыханное ли?.. тело якобы учителя физкультуры из землемерного училища.