Воспоминание № 1, ибо самое раннее (26 лет назад[2]). В сволочных детских садах детей обучали разным полезным вещам. Ритмике, пению, рукоделию. В частности, учили делать аппликации – тогда не было магнитиков с картинками, а родителям нужно что-то было вешать дома на холодильник.

И вот как-то раз детсадовской группе, где числился пятилетний Конни Мартинсен, задали соорудить из цветной бумаги волшебный цветик-семицветик, исполняющий желания. Очевидно, что задействовать нужно было семь разноцветных листов бумаги и вырезанные из них лепестки разместить на едином восьмом, девственно-белом листе.

Всё бы ничего, да только лепестки не просто вырезать надо. Каждую из семи затейливых вырезок нужно хитрым образом сложить и вновь надрезать и склеить, чтобы лепестки смотрелись как живые.

Вся детвора с головой в работу ушла. Все пыхтят, язычки высовывают, глаза в кучку скашивают. Сложное задание, ничего не скажешь, зато – то-то родители порадуются мастерству чад своих дражайших.

И Конни от остальных не отставать старается. Очень ему этот цветик-семицветик надобен. Не для родителей, конечно, те его и так любят, а для сверстников, для социализации в их стаде. Ведь с Конни, рёвой-коровой, боякой – чёрной собакой никто не водится, не дружится. А тут он раз – и блеснёт семицветиком.

Но сложно задание. Здесь линию отреза не рассчитал, здесь сложил неправильно, здесь клеем всё залил, где накосячил, где скособочил. Брак за браком вместо изящных лепесточков. Больно ножнички неуклюжие, больно пальчики толстые. А время неумолимо бежит… Но все в равных условиях, знать для каждого работка чрезвычайная, ещё поглядим, что у вас всех выйдет, мои милые.

И время истекает. Гонг. Воспиталка отбирает у всех работы.

На следующий день – разбор полётов. Вот у Эвхен цветик как настоящий, хоть в горшок сажай, семью душистыми лепестками оскалился, аромат источает. У Ханси всё бы хорошо, да один лепесток ущербный, не в ту сторону загнут, а у Пегги вместо положенных семи лепестков только шесть – разлапились как звезда Давида, стыдоба. И один за другим предстают перед детками семи- и шестицветики, редко пятицветики с разной степени правильной изогнутостью форм…

И – напоследок:

– Ну и – Мартинсен. Всего три лепестка!

Угловатых, зазубренных, искривлённых…

Стефан томился и маялся. Прописные прелести дачной жизни не сбывались: тёлок его возраста здесь не оказалось, одни дошколята с лопатками да самосвалами на верёвочке. Правда, среди логоцентристов была парочка его сверстников, ну разве что чуть постарше, но Стефан глубоко презирал эту богооставленную секту, считая всех её членов лентяями и бездельниками, и кичливо звал их за глаза «логососами». Поэтому дружбы он с ними не водил и водить не собирался. На зависть Конраду.

Конрад исправно навещал Профессора в приёмный час, установленный Анной – и тот час скоро сократился до получаса.

Диалог последнее время буксовал, проскальзывал, топтался на месте:

– Нация рабов? Полноте… Страх прошёл, пришла агрессия. Агрессия сильнее страха. Затёртые, затюканные, зажатые? Гордые, мстительные, отчаянные, одинокие волки. Не штурмовые отряды – волчьи стаи. Штурмовые отряды были против всех, теперь же все – члены стай!

– Ерунда. Свободный человек стремится только к свободе. А для раба главное – отомстить. Всякая агрессия зиждется на подсознательном страхе.

– Всё читал, всё слыхал! А они читали? А они слыхали? Да они вас застебут, два раза подкинут, один раз поймают. Они так глубоко не копают. Свобода бить и свобода быть битым – что человек выбирает?

– Они бьют, и их бьют. Где свобода?

– В со-про-тив-ле-ни-и! В избиении непротивящихся! Свобода бросить вызов сильному!

– Какой-такой вызов?

– Они знают: Брюс Ли сильнее Толстого.

– Осатаневшее мещанство на троне…

– Мещанство?! На троне?! У нас больше нет мещанства! Мещанство любит уют, стабильность, порядок, цветочки на наволочках, канареечек в клеточках, учтивое обращение, правила поведения за столом, изящные фигуры речи, безукоризненные костюмы…

– Да это же вторичные, необязательные признаки. Мещанин – фанатик личного благополучия – а разве не к этому рвутся люди? Вы не слыхали о взбесившемся, воинствующем мещанине?

– Навороты безжизненных словес для повторяющих зады! Мещанин – синонимы: филистер, бюргер, сиречь «гражданин». Характерные эпитеты – добропорядочный, благонамеренный, благоразумный. Жупел вегетарианской эпохи романтизма. Мещанин создал общество потребления и воспроизводится в обществе потребления!..

– Наш мещанин такой роскоши почти не успел отведать. Он толкался локтями…

– Доносил, подличал, но руки старался не марать.

– По-моему, лучше своими руками морду бить, чем чужими.

– Чужие морды бить наслаждения больше. Мгновенная сильная разрядка для сильных чувств и сильных личностей. Где здесь мещанин? На чужие руки надёжи нет! Сам!

– В разговорах со мной вы всё маргиналов рисуете, а я вам про основную массу говорю. Вы про гопников толкуете, а я вам про мещан. Кто как не мещанство был на троне Совдепии и кто составляет большинство населения?

– Большинство населения? Вы вот посмотрите статистику по армии – ваш же журнал публиковал. Армии у нас мало кто минует, поэтому армия сегодня – это общество завтра. А завтра с тех пор уже настало…

– Я уже не помню, что там была за статистика… В любом случае армия – это пограничная ситуация. Неокрепшие души и тела в скученных условиях, под палочной дисциплиной…

– Какая дисциплина?! Солдатики с присвистом кладут на устав… Таких сорок пять процентов было. А теперь уж точно – большинство…

– Молодёжь не приемлет ни идеологии отцов, ни их образа жизни. Старшее поколение идейно обанкротилось…

– Да вы послушайте их песни! Можно быть подонками – виноваты всё равно папочки. Вы гробили мир – мы будем танцевать, вот вам фига в кармане, после вас хоть потоп… после нас хоть потоп…

– Вот оно, мещанство!

– Нет! Мещанство стабильности хочет! Деток в люди вывести! Внучкам птичье молочко обеспечить!

– Мещанство думает прежде всего о самосохранении.

– Оно отринуло самосохранение… ради самосохранения же!

И опять по новой:

– Голова должна была это предвидеть, голова должна была создать условия – полити-, юриди-, экономи-! Она ограничилась полуме-.

– А хвост должен был строить другую половинку, и были бы ме-?

– Вы же сами говорите: хвост не дозрел до демокра-. Я не согласен. Он был слишком негибок для полудемокра-. Не мог быть гибок. Страх инициати-, рабская психоло- прививались столько лет!

– Это не рабы, это свободный плебс, «хле- и зре-» требующий.

Трясись воздух! Брызгай слюна! Вылезай из орбит глаза! Хрипни горло! Стакан ржавой воды охвачен бурей, стреляют шариками игрушечные пушки, дым сигарет висит над полем боя, мухи снуют бесстрашными санитарками. Хлорциан с ипритом изрыгают анальные отверстия, земля дрожит под топотом бегающих тараканов. Разрушительна волна бьющих по столу ладоней, горы трупов высятся в пепельнице, адский грохот сиплых голосов, бессильно болтаются между чужих ног повешенные международным трибуналом храбрецы-полководцы.

«Плох, совсем плох старикашка, – расстроенно думал Конрад. – Уровень базара адекватен моему. Где ты, огнедышащий трибун, бескомпромиссный полемист, ненасытный эрудит? Где колючая проволока острот, где разрывные снаряды цитат, где отточенное лезвие логики? Мешок с дерьмом, я чай, ты за последнее время и книжек в руки не брал, окромя бородатой «Медицинской энциклопедии».

Ошибался Конрад. Последнее время профессор смаковал классическую беллетристику – школьный курс отечественной литературы.