Мысленно мма Рамотсве подалась вперед. Наверняка он наткнулся на контрабандные бриллианты.

– Бриллианты?

– Нет, – ответил мистер Дж. Л. Б. Матекони. – Гораздо хуже.

Она посмотрела на мешочек, который Дж. Л. Б. Матекони вынул из сейфа и положил на стол. Он был сделан из звериной кожи. Такие мешочки, украшенные скорлупками страусиных яиц, бушмены используют для хранения трав и ядовитых составов для стрел.

– Я открою его, – сказал он. – Вам не надо до него дотрагиваться.

Мма Рамотсве смотрела, как он с брезгливым выражением развязывает тесемки, словно в мешочке хранилось что-то зловонное.

Когда он извлек оттуда три небольших предмета, по комнате разлился резкий кисловатый запах. Теперь она все поняла. Без слов. Поняла, почему мистер Дж. Л. Б. Матекони казался растерянным и огорченным. Он нашел мути. Амулет.

Она молча смотрела на лежавшие перед ней предметы. Что можно сказать об этих печальных останках – о кости, кусочке кожи и закупоренной деревянной бутылочке с ужасным содержимым?

Мистер Дж. Л. Б. Матекони, не желая притрагиваться к предметам, ткнул в кость карандашом.

– Смотрите, – сказал он просто. – Вот что я нашел.

Мма Рамотсве встала со стула и направилась к двери. Она почувствовала спазмы в желудке – так бывает, когда увидишь мертвого осла в канаве и вдохнешь тошнотворный, всепроникающий запах разложения.

Но это ощущение прошло, и она вернулась на место.

– Я возьму эту кость и проверю, – сказала она. – А вдруг мы ошибаемся, и она принадлежит животному? Антилопе. Или зайцу.

Мистер Дж. Л. Б. Матекони покачал головой.

– И так все ясно, – сказал он. – Я знаю, что вам скажут.

– Пусть так, – согласилась мма Рамотсве. – Положите кость в конверт, и я заберу ее с собой.

Мистер Дж. Л. Б. Матекони хотел было возразить, но раздумал. Он собирался предупредить ее, что играть с такими вещами опасно, но это означало бы, что он верит в силу амулета, а он не верил. Или верил?

Она положила конверт в карман и улыбнулась.

– Теперь со мной ничего не случится, – сказала она. – Я нахожусь под защитой мути.

В ответ на шутку мистер Дж. Л. Б. Матекони попытался рассмеяться, но не смог. Говорить так – значит искушать судьбу, и он надеялся, что мма Рамотсве не пожалеет о сказанном.

– Мне бы хотелось знать только одно, – сказала мма Рамотсве, покидая контору. – Кто хозяин машины?

Мистер Дж. Л. Б. Матекони покосился на двух механиков. Они не могли его слышать, но он на всякий случай понизил голос.

– Чарли Готсо, – проговорил он. – Вот кто. Глаза мма Рамотсве округлились.

– Готсо? Тот самый?

Мистер Дж. Л. Б. Матекони кивнул. Чарли Готсо знали все. Он был одним из самых влиятельных людей в Ботсване. Он пользовался благосклонным вниманием… да что там говорить, он пользовался благосклонным вниманием всех высокопоставленных людей. Перед ним были открыты все двери, оказать ему услугу считалось честью. Если Чарли Готсо просил вас что-то сделать для него, вы это делали. А если нет, то вскоре в вашей жизни возникали непредвиденные сложности. Все обставлялось очень тонко: вы почему-то никак не могли получить лицензию на свой бизнес, или вас постоянно останавливали за превышение скорости по дороге на работу, или ваши служащие вдруг начинали нервничать и увольнялись. Ничего конкретного – такие вещи в Ботсване не проходят, – но все же эффект от подобных действий всегда был ощутимым.

– О господи, – вздохнула мма Рамотсве.

– Вот именно, – повторил мистер Дж. Л. Б. Матекони. – О господи.

В самом начале – в Габороне это означает тридцать лет назад – в городе почти не было фабрик. На самом деле в тот ветреный вечер, когда на стадионе был спущен британский флаг и протекторат Бечуаналенд прекратил свое существование, их не было ни одной. Тогда мма Рамотсве было восемь лет, она училась в государственной школе Мочуди и только смутно осознавала, что происходит нечто необыкновенное и наконец наступило то, что люди называли свободой. Однако на следующий день она не почувствовала никакой разницы и принялась размышлять над тем, что означает эта свобода. Теперь она, конечно, поняла, и ее сердце наполнялось гордостью, когда она думала о том, чего они достигли за эти короткие тридцать лет. Огромная территория, с которой англичане не знали, что делать, теперь превратилась в самое процветающее государство Африки. Люди могли с гордостью кричать: «Пула! Пула! Дождь! Дождь!»

Теперь Габороне не узнать. Когда мма Рамотсве впервые приехала сюда девочкой, вокруг Африканского центра торговли стояла горстка правительственных зданий и дом Серетсе Кхамы – таких больших и красивых зданий в Мочуди не было. Но все равно это был совсем маленький город, если сравнивать с фотографиями Йоханнесбурга или даже Булавайо. И фабрик там не было. Ни одной.

Потом все стало понемногу меняться. Кто-то построил мебельный цех, где делали крепкие стулья. Потом еще кто-то решил построить маленькую фабрику по выпуску строительных блоков. За ними потянулись остальные, и вскоре на Лобаце-роуд образовался район, который стали называть промышленной зоной. Это вызвало большой прилив гордости: так вот что принесла с собой свобода, думали люди. Конечно, у нас уже были Законодательное собрание и Палата вождей, где люди могли говорить – и говорили – что хотели, но вскоре появились эти маленькие фабрики, а с ними и рабочие места. На Франсистаун-роуд вырос автомобильный завод, где собирали десять грузовиков в месяц и отправляли даже в Конго. И все это возникло на голом месте!

Мма Рамотсве была знакома с двумя управляющими и одним владельцем фабрики. Владелец фабрики, тсвана, приехал сюда из ЮАР, чтобы насладиться свободой, в которой там ему было отказано. Он открыл мастерскую по изготовлению болтов, располагая ничтожной суммой денег, старыми станками, купленными на распродаже в Булавайо, и рабочей силой, состоявшей из него самого, его зятя и умственно отсталого подростка – он нашел его сидевшим под деревом и приспособил сортировать болты. Бизнес процветал, прежде всего потому, что был основан на очень простой идее. Фабрика выпускала болты одного сорта – для крепления листов оцинкованного железа к деревянным стропилам. Станки, на которых их делали, похоже, никогда не ломались и не требовали обслуживания. Фабрика Гектора Лаподисе процветала, и ко времени его знакомства с мма Рамотсве там работало тридцать человек, а производимые ими болты держали крыши на домах до самого Малави. Поначалу у него работали только родственники, не считая умственно отсталого подростка, который был повышен в должности и назначен разносчиком чая. Однако по мере того как бизнес расширялся, число незанятых родственников сокращалось, и наконец Гектор начал нанимать чужих. Однако он сохранил свои прежние патерналистские привычки – безропотно отпускал рабочих на похороны и полностью выплачивал жалованье тем, кто был по-настоящему болен, чем заслужил горячую преданность служащих. Но если у тебя работают тридцать человек, из которых только двенадцать родственники, среди них неизбежно найдется кто-то, кто захочет воспользоваться твоей добротой, и именно в связи с этим была вызвана мма Рамотсве.

– У меня нет конкретных фактов, – начал Гектор, пока они с мма Рамотсве пили кофе на веранде отеля «Президент», – но я никогда не доверял этому человеку. Он пришел ко мне всего полгода назад, а теперь прислал вот это…

– Где он работал раньше? – спросила мма Рамотсве. – Что о нем говорят на прежнем месте?

Гектор пожал плечами.

– У него рекомендация с южноафриканской фабрики. Я написал им, но они не потрудились ответить. Некоторые из них, знаете ли, не принимают нас всерьез.

Они считают нас чем-то вроде этих несносных банту. Вы же знаете, какие они.

Мма Рамотсве кивнула. Конечно, не все банту плохие люди. Но многие из них просто ужасны, и это затмевает положительные качества их более приятных соплеменников. Что весьма печально.