За линией фронта истребляется около полумиллиона человек.

Генерал Франко 16 августа 1936 года заявил иностранным корреспондентам: «Я никогда не буду бомбардировать Мадрид. Там живут невинные, которых я не хочу подвергать опасности». В половине двенадцатого ночи 29 августа авиация мятежников начинает первую варварскую бомбардировку мирного города. 39 дней бомбардировок! Непрерывные налеты немецкой и итальянской авиации. Тысячи тяжелых фугасных и зажигательных бомб! Некоторые самолеты с бреющего полета расстреливают женщин и детей, стоящих в очередях у булочных и продуктовых магазинов!

Над Мадридом бушует море огня: горят дворцы и жалкие домишки, всемирно известные картинные галереи и церкви, научные учреждения и больницы. В развалинах лежат целые кварталы. На тротуарах осколки оконных стекол, лежат друг на друге смертельно раненные прохожие. Толпы женщин и детей посыпаны с головы до ног белой штукатуркой и политы потоками своей и чужой крови! К городу интервенты подходят 6 ноября. В тылу наступающих колонн находится генерал Франко, при нем выписанный из Марокко чудесный снежно-белый арабский конь. Он ему нужен. К вечеру завтрашнего дня его превосходительство на белом коне въедет в освобожденный город! А сегодня к воздушной бомбардировке города присоединяется ураганный артиллерийский обстрел, затем следует всеобщий штурм. Огненный дождь. Город дрожит, под ним колеблется накаленная взрывами земля. День… другой… еще день… И свершается чудо — испанский трудовой народ останавливает вооруженных до зубов захватчиков!

С 6 сентября по 6 ноября фашистские войска продвигаются вперед со скоростью 6 километров в сутки. За следующий месяц, с 6 ноября по 6 декабря, они проходят всего по 2 километра!

По призыву Коммунистической партии Испании на смену раненым и павшим встают новые бойцы, ряды за рядами, каждый мужчина — солдат, каждая женщина — фронтовая сестра или боец.

No pasaran! Они не пройдут! Pasarenos! Мы пройдем!

Ван Эгмонт проснулся рано: 6 декабря вместе с бойцами интернациональной бригады ему предстояло выступить на передовую линию обороны и сменить один из батальонов 5-го полка испанской народной милиции на позициях около Французского моста.

Художнику удалось пробраться в Испанию недели две тому назад. Трудно было найти рыбачий баркас, хозяин которого согласился бы перебросить на испанский берег его и еще двух других добровольцев. Французские военные суда, сторожевые катера пограничников и морская полиция строго охраняли блюмовское «невмешательство». Захваченные суда отбирались, владелец разорялся, а команду отправляли в тюрьму. Но простые люди живут всюду, и, в конце концов, на рассвете туманного зимнего дня ван Эгмонт высадился на испанскую землю. Около недели он вместе с группой немцев, французов и англичан изучал устройство пулемета и практиковался в стрельбе. Наконец, 4 декабря новые бойцы прибыли в Мадрид и вблизи Мадридского парка разместились в гостинице напротив разрушенного вокзала «Аточа». День ушел на оформление документов и получение оружия.

Вечером, перед наступлением темноты, с крыши высотного дома на проспекте Гран-Виа новоприбывших ознакомили с обстановкой на передовой линии, и они с картой в руках осматривали широкую панораму обороны.

К этому времени мятежники уже занимали народный парк Каса-дель-Кампо, который отделяется от города узенькой мелководной речушкой Мансанарес. Она в некоторых местах похожа на узкий канал и значения естественной преграды не имеет. После разрыва бомб и снарядов каменные набережные осыпались, мосты провалились, и перейти на другую сторону реки по их обломкам казалось нетрудным делом. На левом берегу в развалинах домов засели патриоты, превратив каждый дом в крепость, и брать их удавалось ценой больших потерь и врукопашную: километров восемь набережной оставались неприступным рубежом, о который разбивались все волны атакующих.

Во второй половине ноября из-за парка, из пригородной деревни Умера, а точнее — из Верхнего Карабанчеля и Брунете, мятежникам удалось перебросить в город значительную группу марокканцев под командой немецких офицеров. Они прорвались на левый берег и с севера заняли дымящиеся развалины рабочего пригорода Куатро-Каминос, а с северо-запада — часть университетского городка, недавно отстроенные великолепные здания которого неоднократно переходили из рук в руки и постепенно превратились в руины, заваленные обрывками книг, обломками научных инструментов и обильно политые кровью. Факультет естественных наук был снесен артиллерийским огнем, а медицинский факультет сгорел вместе с клиниками. Вечер был дождливый. Видимость — плохая.

— Вон горит городская больница на улице Асейтерос, — указал испанский офицер на большую тучу дыма в северо-западном направлении. Оттуда изредка доносились раскаты взрывов. — Чуть левее находится приют Сан-Кристино, а на другой стороне Республиканского проспекта, примерно вон там, лежат развалины Архитектурного института — в них засели марокканцы и гитлеровцы. Напротив них — консерватория, еще левее — Западный стадион. Видите белое облачко взрыва? Не там, смотрите левее! Ну, видите? Это передний край их позиций, а наш проходит по северной границе Западного парка. Завтра вам предстоит направиться туда и в течение 24 часов держать оборону. Утром 7 декабря будет смена. Понятно?

— Понятно! — хором ответили новички, напряженно и широко открытыми глазами всматриваясь в зловещую даль.

Поздно вечером ван Эгмонт с одним голландцем попал в большой кинотеатр «Капитоль». Зал до отказа был набит солдатами. Белели марлевые повязки, темнели пятна запекшейся крови. Все были при оружии. Снаружи доносился гул взрывов. Невиданный энтузиазм. Давали советский звуковой фильм «Чапаев», и, когда по ходу действия начинал строчить пулемет, зрители хватались за винтовки, и многие шарахались к выходу — поскорее в бой. «Чапаев не отступает!» — гремит в зале мужественный голос русского революционного бойца, и три тысячи зрителей как один человек встают и кричат: «Вива Руссиа!»

В серой рассветной полутьме ван Эгмонт, лежавший на полу среди сотен бойцов, вскочил, обмыл лицо из кружки, съел ломоть хлеба и банку консервов. Кругом шевелились, одевались и ели. Все молчали. Лишь снизу доносились крики и стоны: там все было забито ранеными. Ресторан был превращен в операционную, в баре устроен морг, а в парадном салоне — курятник: куры были главной продовольственной базой для раненых.

Отряд строился на посыпанной кирпичом и стеклом улице.

— День будет спокойный! — сказал командир, немецкий рабочий, служивший в прошлую войну артиллерийским унтер-офицером. — Туман. Самолетов прилетит мало.

Светлело. Нарастал гул орудийной стрельбы. Улица Ато-ча лежала в развалинах. Они шли, исподлобья поглядывая по сторонам. Ван Эгмонту запомнился шестиэтажный дом, расколотый авиабомбой: одна половина упала, а другая осталась стоять, и с улицы были хорошо видны на всех этажах комнаты, разные обои и мебель. На третьем этаже на зеленой стене криво висела картина в золоченой раме. Зацепившись за выгнутую рельсу, с четвертого этажа свисала детская кроватка с отсыревшим, тяжело обвисшим розовым одеяльцем.

Президентский дворец. Позади него — парк Дель-Моро и набережная с Сеговийским мостом: там уже идет бой, сквозь тяжелую пелену холодного тумана гулко доносятся пулеметные очереди. Оттуда грузовики везут раненых и убитых…

Северный вокзал. Справа — казармы Монталья. Ван Эгмонт поднимает голову, он слышит первый свист пули. За прикрытием стены жмутся бледные женщины и дети. Маленькая девочка при каждом взрыве судорожно прижимает к груди куклу. На тротуарах ряды окровавленных трупов, ящики с патронами. Несколько ослов понуро стоят под тяжелой ношей: привезли бочки с едой. В серой мгле призрачно вырастают и расплываются темные фигуры солдат. Дорогу отряду пересекает группа вооруженных рабочих. Их ведет высокая худая женщина с пистолетом в руке — это Кларидад, известная коммунистка, она вчера вечером тоже была в кинотеатре.