– Это не будет считаться, – заметила я. – Это будет действовать как доказательство, что мы его похитили и пытали.
– Тогда нам нужна приманка, – сказала Анна.
– Вот именно, – восторженно ответила Нелли. – Я буду приманкой. И если он при мне тоже раскроет ширинку, я его сброшу со стула.
– Не может быть и речи, – сказала я.
– Кроме того, это не сработает, – подала голос Лаура-Кристин. – Со мной он начал это делать далеко не сразу. Сначала я и сама не понимала, всё было как будто случайно. И поскольку я этого как бы не замечала, он всё больше смелел. Мне надо было как-нибудь столкнуть его со стула, но мне это даже в голову не пришло. Я, видно, сама виновата. С Нелли такого бы точно не случилось.
– Ты не виновата, – заверила её Мими, но Лаура-Кристин в это, казалось, не верила.
– Вместо того чтобы прогуливать музыку и есть на площадке шоколадные батончики, я должна была пойти и застрелить его, – сказала она.
Анна выпрямилась на стуле.
– Ты прогуливала уроки музыки, и твоя мама об этом не знает? – спросила она.
Лаура-Кристин кивнула.
– Тогда я знаю, что мы можем сделать, – сказала Анна. – Ты ещё раз туда сходишь, мы пойдём вместе с тобой и сделаем фотографии того, как он с тобой обращается.
– Он вряд ли будет так с ней обращаться, если мы будем сидеть рядом, – возразила я. – И при всём желании – я думаю, что нам будет непросто незаметно спрятаться под диван.
– Может быть, я смогу фотографировать через окно, – предложил Макс.
– У герра Людвига дом, – сказала Лаура-Кристин. – Пианино стоит в гостиной на первом этаже.
– Ну вот, – сказала Анна. – Лаура-Кристин заходит и начинает заниматься музыкой, мы стоим снаружи у окна, он вытаскивает из штанов свою дубинку, мы фотографируем, Лаура-Кристин даёт ему пенделя, и мы все убегаем – готово!
Наши размышления прервал дверной звонок. Ронни привёл Яспера и Юлиуса.
– Уже восемь часов, и я подумал, что обоим пора потихоньку в кровать.
Лаура-Кристин испуганно подпрыгнула.
– Вот дерьмо! Если я не возвращусь домой до восьми часов, меня будут ругать!
– Ты можешь переночевать у меня, – предложила Нелли. – Правда, ужасно воняет краской, но мама говорит, что это неядовитые испарения.
– Нет никаких испарений, – возразила я.
– Лучше бы Лаура-Кристин ночевала дома, – заметила Труди. – Иначе мы всё усложним.
– Сначала тебе надо смыть кровь, – сказала Мими. – Пускай Нелли даст тебе свежую одежду.
– Я в неё не влезу, – возразила Лаура-Кристин.
– Влезешь, у меня есть парочка мешковатых вещей, – сказала Нелли, обаятельная и тактичная, как всегда. Они с Лаурой-Кристин отправились наверх, а мы начали искать в телефонной книге номер Йеремии Людвига.
– Кто-то из нас должен выдать себя за Фрауке, – сказала я. – Лучше всего ты, Мими.
– Я не могу, – ответила Мими. – У меня уже сердце бьётся у самого горла!
– Это нехорошо, – заметил Ронни. – Мими ни в коем случае не должна волноваться. Это плохо для ребёнка.
– Какого ребёнка – ох! – мы наперебой завизжали.
Ронни с Мими широко улыбнулись.
– Я вам хотела сказать во время бега, – сказала Мими. – Но тут выбежали обе старшие мамы, а я не хотела, чтобы они это знали.
Мы засыпали её поцелуями, объятьями и пожеланиями.
– Я надеюсь, что вы знаете, кого вы должны благодарить, – заявила Труди. – Ах, сейчас мне кажется глупым, что я единственный член мамы-мафии, кто не является матерью.
– Эй, – сказала я. – Как Луиза Прусская ты имела достаточно детей!
– Да, – добавила Анна. – И не забудь, что ты родила Людовика Четырнадцатого – разве это не считается?
– Вы смеётесь надо мной, – сказала Труди. – Но это ничего. Теперь назад к Лауре-Кристин.
Перед тем как снять трубку, я выпила глоток виски.
– Йеремия Людвиг, – сказал глубокий мужской голос. Я ожидала чего-нибудь более слащавого, елейного. Но как должен звучать голос педофила? В трубке слышалась заунывная скрипичная музыка.
– Добрый вечер, это Фрауке Вернер-Крёльманн, – сказала я. – Пожалуйста, извините, если я вам помешала, мой дорогой герр Людвиг.
– Вы не помешали, фрау Вернер-Крёльманн. Я как раз уютно устроился в гостиной и наслаждаюсь музыкой Малера.
К сожалению, парчовый телефон бабушки Вильмы не имел функции громкой связи. Поэтому все остальные столпились вокруг меня.
– Герр Людвиг, мне очень неловко, но я только сейчас узнала, что Лаура-Кристин уже два раза пропускала ваш урок, – сказала я, пытаясь звучать так же глупо, как обычно звучит Фрауке. – Вместо этого она бегала с подружкой в кино.
– Это объясняет, почему её не было на уроках, – сказал учитель музыки.
– Не-е-е, – прошептала Анна.
– Я уже думал, что она больше не хочет заниматься музыкой. И это было бы жаль, потому что она действительно талантлива, маленькая Лаура-Кристин.
– Да, я знаю, и я очень рассердилась, когда об этом узнала. Ну да, сейчас она, во всяком случае, очень раскаивается, – заверила я. – И мне ужасно, ужасно жаль, что вы дважды напрасно её прождали. Ведь ваше время так ценно, а ваш лист ожидания такой длинный. А вы даже не пожаловались мне на девочку.
– Ну да, – сказал учитель и засмеялся. – Все мы были когда-то молодыми.
– Я знаю, что это немного нагло, но возможно ли, чтобы Лаура-Кристин восполнила эти уроки? Что, прямо завтра утром? – Я подняла большой палец. – О нет, подходит прекрасно. Я очень ценю, что вы пожертвовали своим свободным субботним утром. Да, она придёт вовремя, я обещаю. И будьте, пожалуйста, с ней построже.
Когда я положила трубку, все зааплодировали.
– Ты была ещё противнее, чем сама Фрауке, – заметила Анна.
Когда Лаура-Кристин и Нелли спустились с лестницы, мы объяснили им, что операция «Фотографические доказательства» начинается завтра утром.
– Тогда завтра в обед он уже будет под стражей, – сказала Мими.
*
Было не так просто проникнуть в сад учителя музыки. От улицы дом отгораживали высокие стены и изгородь, как и положено жилью извращенца-педофила. В конце концов мы все протиснулись через крохотный зазор в кипарисовой изгороди – Нелли, Макс, Труди и я. Анна и Мими сторожили вход, через который только что прошла мрачная Лаура-Кристин.
В гостиной, в которой стояло пианино, было только одно окно, и под этим окном находилась клумба с особенно колючими розами.
– Этот человек профессионал, – злобно прошипела я.
– И любитель трав, – сказала Труди. Она восхищённо стояла перед высокой клумбой в другом конце сада. – Дягиль, пурпурный шалфей, золотистая мята – здорово!
Макс со своей камерой забрался на хилую на вид сливу.
– Отсюда я вижу всю комнату. Лаура-Кристин сидит за пианино. К сожалению, спиной к нам.
– Давайте потише, а то он нас услышит, – сказала я.
– Не-е, окна тут двухкамерные, – возразил Макс. – Он может нас только увидеть. Если я его вижу, то и он может меня увидеть. Мне помахать ему ручкой?
– Лаура-Кристин сказала, что у него очень толстые стёкла очков, – сказала Нелли. – Но он такой тщеславный, что он их не носит.
– Может, у него теперь контактные линзы, – сказал Макс, распаковывая камеру.
– О Боже, – сказала я. Через двухкамерные стёкла я услышала, как Лаура-Кристин играет гамму.
– Что он делает? – спросила Нелли.
– Он бегает по комнате.
Нелли пробралась через розы и стала осторожно поднимать глаза над подоконником.
– Будь осторожна, – сказала я. – Если он тебя увидит, всё будет кончено. Труди, что ты там делаешь?
– Я только возьму несколько черенков, – сказала Труди.
– Не понимаю, – сказала я. Очевидно, я была тут не единственным непрофессионалом.
Лаура-Кристин заиграла. Это звучало как «К Элизе», во всяком случае, в начале. Было ясно, что Лаура-Кристин точно не высокоодарённая, по крайней мере в отношении игры на фортепьяно.
– Он садится рядом с ней, – сказала Нелли.
