Однако даже недовольство режимом Каррансы уже не могло заставить местных жителей вступать в партизанские отряды. Во-первых, люди устали от многолетней войны. Во-вторых, правительственные войска не брали в плен вильистов, а часто расстреливали заодно и их родственников мужского пола. Но самой главной причиной отсутствия наплыва добровольцев была та же, с которой столкнулась Освободительная армия Юга. Когда в начале 1917 года американская карательная экспедиция Першинга покинула Чиуауа, перед Вильей встал тот же вопрос, что и перед Сапатой: за что бороться? Ведь до этого Вилья в прокламациях бичевал Каррансу как марионетку проклятых гринго, свидетельством чему были американские интервенты на мексиканской земле. Теперь положение коренным образом изменилось.
Карранса бросил против Вильи своего лучшего генерала Мургую (даже Вилья уважал его военный талант). Мургуя приобрел в Чиуауа малопочетное прозвище Вешатель. Если раньше пленных вильистов расстреливали в укромных местах, чтобы лишний раз не возбуждать население, то теперь их вешали на виду у всех, чтобы это самое население устрашить.
Тактика Вильи была абсолютно другой, чем у Сапаты. Сапатисты действовали небольшими отрядами, соединяясь только для крупных операций, вроде штурма какого-либо крупного населенного пункта. Преимуществом Освободительной армии Юга был горный рельеф Морелоса: федеральные войска не могли использовать конницу и артиллерию. К тому же в Морелос вела практически одна железная дорога, которую можно было легко вывести из строя.
Напротив, Вилья действовал на степных равнинных просторах Чиуауа, применяя в основном тактику массированных кавалерийских рейдов. Вильисты быстро захватывали какой-либо город, пополняли запасы провизии и боеприпасов за счет правительственных войск и исчезали в степи. Как и раньше, Вилья использовал для быстрой переброски войск железные дороги. После рейда отряды расходились, и с Вильей оставались лишь его гвардейцы – «дорадос». Вилья обычно расстреливал только офицеров, а солдат отпускал по домам. Правда, те, как правило, опять присоединялись к правительственным войскам, потому что для многих солдат служба в армии была единственной профессией. Как уже упоминалось, некоторые командиры Вильи отрезали пленным ухо и при повторном захвате в плен сразу расстреливали «меченых».
В ноябре 1916 года несколько тысяч вильистов захватили столицу Чиуауа.[24] Поводом для налета было освобождение пленных, в том числе бывшего генерала войск Паскуаля Ороско Инеса Салазара. Вилья раньше был непримиримым врагом ороскистов и даже не брал их в плен. Но теперь, как и Сапата, он стремился объединить под своим руководством все антиправительственные силы.
Мы помним, что предыдущее нападение Вильи на Сьюдад-Чиуауа за два месяца до этого, в ночь перед Днем независимости объяснялось той же самой причиной. В сентябре генерал Салазар был освобожден в первый раз. Но, будучи человеком чести, он счел, что не имеет права спасаться бегством, когда его сторонников расстреливают как уголовников. Салазар отказался присоединиться к Вилье и добровольно вернулся в тюрьму, чтобы защищать себя и своих людей на суде. Однако к ноябрю его надежды на справедливый суд уже растаяли, и на второе предложение Вильи он ответил согласием.
В Чиуауа вильисты вели себя образцово. Вилья заверил местных коммерсантов, что будет уважать их интересы, и добавил, что это относится и к иностранцам, за исключением китайцев и американцев, которых он называл «белыми китайцами». Мы уже упоминали о почти анекдотической антипатии Вильи к якобы пытавшимся отравить его китайцам, но ненависть к этому народу вообще была широко распространена в Мексике. Единственные иностранцы, сильно отличавшиеся внешним видом от местных жителей, они к тому же занимались в основном торговлей, и мексиканские бедняки зачастую обвиняли именно их в высоких ценах на продукты. Примерно так же, как китайцев, ненавидели только сирийских торговцев, которых именовали «арабами». Вот и в Сьюдад-Чиуауа американцам удалось спрятаться, а китайцев вильисты безжалостно истребляли. Одновременно Вилья, как обычно, наложил на предпринимателей «налог», чем занимались и правительственные войска, и закрыл все бары и салуны, чтобы поддерживать в войсках сухой закон. Когда немецкий консул попытался протестовать против «налога», Вилья ответил, что примет протест только от самого кайзера.
С юга к Чиуауа приближались на поездах войска генерала Мургуи, превосходившие вильистов по численности примерно в два раза. Самым мудрым решением в этих условиях было бы отступление, но Вилья не хотел создавать впечатление, что его отряды ведут исключительно рейдовую партизанскую войну. Он решил бросить навстречу Мургуе около трех тысяч бойцов во главе с освобожденным из плена Салазаром. Последний выдвинул своих кавалеристов против примерно 8–10 тысяч солдат правительственных войск недалеко от Сьюдад-Чиуауа, в местечке Оркаситас. Атаки были отбиты, но Салазар выиграл время для упорядоченного отхода основных сил Вильи из столицы штата, да и его войска отошли с поля боя в полном порядке и с относительно небольшими потерями. Характерно, что пока шел бой, Салазар предложил своим офицерам попить кофе на ближайшем вокзале.
И все же Вилья был в бешенстве, когда практически на его глазах Мургуя занял Сьюдад-Чиуауа. Показателен эпизод, случившийся в небольшом городке Камарго, который вильисты заняли при отступлении из столицы штата. К Вилье подошла женщина и со слезами на глазах стала умолять пощадить ее мужа – простого бухгалтера федеральной армии. Вилья ответил, что этот человек уже расстрелян. Несчастная осыпала Вилью проклятиями. Он, выйдя из себя, застрелил ее, а затем, поддавшись уговорам своих соратников, приказал убить всех родственниц солдат гарнизона Камарго, опасаясь, что те наведут каррансистов на след его отряда. Были расстреляны около 90 женщин.
Это произвело крайне неприятное впечатление на бойцов-вильистов и, естественно, на местных жителей. Ведь все время гражданской войны противоборствующие армии по-рыцарски относились и к женщинам, и к детям. Здесь же очевидцы наблюдали ужасную картину: двухлетний ребенок мазал себя кровью матери, играя на ее трупе.[25]
Такие, в целом не свойственные ранее Вилье зверства свидетельствовали об отчаянии народного вождя. Он еще мог выигрывать отдельные бои, но понимал, что не в состоянии выиграть войну. И все же еще надеялся на магическую силу своего имени. Одна яркая победа – и он снова соберет под свои знамена несколько тысяч бойцов и неудержимо двинется на Мехико. Вилья решил повторить свой успех времен войны с Уэртой. Он двинулся от Сьюдад-Чиуауа на юг, чтобы захватить Торреон. Когда-то именно блестящая победа над федеральной армией Уэрты у стен этого города в одно мгновение превратила Вилью в ключевого политического игрока национального масштаба.
Торреон открывал путь в центральные районы страны, и этот ключевой железнодорожный узел обороняли всего около двух тысяч солдат. Обрегон требовал, чтобы Мургуя немедленно выступил со всеми силами на помощь защитникам Торреона. Но тот отказался, сказав, что ему непременно надо подавить «очаги бандитизма» в западном Чиуауа. («Бандитом» Вилью именовали вполне официально, отрицая тем самым политический характер его движения.) Все, на что пошел Мургуя, – выставил кавалерийский заслон между Сьюдад-Чиуауа и Торреоном. Этот заслон должен был перехватить разбитые у Торреона отряды Вильи. Обрегон, в то время еще военный министр, настаивал на своем, но Мургуя был непреклонен. Видимо, он не хотел делить ни с кем славу победителя неуловимого Вильи.
22 декабря 1916 года Вилья штурмом захватил Торреон, причем правительственные войска при отступлении бросили артиллерию и даже собственный эшелон. Командующий федеральными силами генерал Таламантес покончил жизнь самоубийством.[26] Британский консул в Торреоне сообщал, что особого кровопролития при взятии города не наблюдалось. Вилья явился с охраной в дом французского консула и потребовал выдать ему 350 тысяч песо, которые, по его данным, консул спрятал для федеральных войск.[27] Сын консула спокойно ответил, что Вилья может его расстрелять, если найдет деньги. Пораженный таким мужеством, тот посоветовал сыну консула выбросить пистолет – он, Вилья, лично позаботится, чтобы ни один волос не упал с его головы. Правда, это не помешало благодарному отцу в донесении в МИД Франции назвать Вилью «шакалом».
