— Но...

— Опять «но». Тогда готовь ведра, или я тебя на той неделе на бюро райкома партии за безответственность твою вытащу, — он бросил трубку.

Телефон тут же заверещал вновь.

— Андрей Данилович, хоть на куски режьте, — в голосе прораба сантехников откровенно прозвучало отчаянье. — Нет у меня сейчас слесарей! Нет! Кто был — на аварии. Потом, получка еще вчера была...

Прораб, ясно было, говорил правду. Так что и толку не было с ним дальше ругаться: «Не зверь же я, верно, чтобы этого прораба живьем проглатывать».

— А кто у тебя есть? — спокойно спросил он.

— Никого. В бытовке вон приятель мой сидит, прораб со стройки, так у него каменщики простаивают — раствора нет...

— Подожди, подожди. Каменщики, говоришь. А он мог бы их попросить сегодня у нас по наряду поработать?

— Думаю, может. Они же не миллионеры.

— Спроси и перезвони мне. Ясно?

Только вчера заходил к нему начальник механического цеха и спрашивал что-то про каменщиков. Какую-то стенку небольшую надо им в цехе выложить. Но выполнить его просьбу он не смог и записал в блокноте про каменщиков на листке понедельника.

По второму телефону, внутреннему, Андрей Данилович набрал номер механического цеха.

— Семен Дмитриевич? Здравствуй. Как — выложил ты стенку? Нет еще. Могу подослать каменщиков. Только прошу тебя: попроси трех-четырех слесарей — конечно, чтобы ребята были хорошие, — помочь мне доделать сегодня душевую в общежитии. Сможешь? Вот и спасибо.

Степанов позвонил быстро и радостно объявил:

— Есть согласные.

— Вот и хорошо, не волнуйся. Посылай на завод своих каменщиков и жди слесарей. Настоящих. Не таких, как у тебя, которые с получки на работу не выходят. И душевая к вечеру чтобы была готова. — Он засмеялся и добавил: — Про ведра не забывай. Мы-то, понятно, не приедем, но душевую не сделаешь — всех тамошних ребят поливать заставлю.

Устав от этого тяжкого разговора, Андрей Данилович облокотился на стол и прикрыл глаза ладонями.

И тут телефон затрещал снова.

Он зло схватил трубку и крикнул:

— Ты что ко мне пристал, Степанов! Все же ясно. Пошел ты на...

Услышав удивленный голос жены:

— Кто это? Ты, отец?

— Я- Кто ж еще? — успокаиваясь, буркнул он.

— А почему кричишь? И вроде бы как ругаешься?

— Тренируюсь. В понедельник у нас профсоюзное собрание будет, и я голос ставлю. — Тут до него дошло, что жена ведь не в городе. — Ты откуда звонишь?

— Как откуда? Из Сочи. По автомату.

Андрей Данилович несколько разочарованно протянул:

— А-а... А я думал, может, ты досрочно вернулась. — Разговаривая с женой, он плотней прижал трубку к уху, почти совсем упрятав ее в больших ладонях.

— Зачем же, отец? У меня еще впереди неделя. Купаюсь, загораю. Курить, между прочим, совсем бросила. Как там, отец, Соня? Как Николай? Приходят к тебе, не забывают?

— Соня в отпуске. В нашем профилактории сейчас с сыном. Ну, а Николай, — здесь Андрей Данилович соврал, — так тот почти каждый вечер приходит, мы с ним там кое-что ликвидируем: бочки, садовый инвентарь раздаем соседям. А что делать? Куда все девать?

— А как с квартирой?

— Что — с квартирой? — не понял Андрей Данилович.

Жена вроде бы слегка рассердилась, потому что в голосе ее послышалось раздражение:

— Имей в виду, отец, приеду — и в старый дом ни ногой. Как вспомню маму, как, ну... выносили ее оттуда... Не могу. Не хочу. Лучше я у брата пока поживу, если ты такой неповоротливый. — В трубку вроде как три раза звякнуло, похоже, жена сразу бросила в автомат три монеты. — Прости, не то говорю. Знаю, сделаешь все от тебя зависящее. Но все же прошу поторопиться.

— Что ты, Вера, зря волнуешься? Ремонт там уже сделан. Мне даже прекрасный линолеум привезли и пол покроют в понедельник. А я сам съезжу и куплю новую мебель. Тебе какой гарнитур хотелось бы: югославский, немецкий, венгерский?..

— А все равно. Решай сам. Лишь бы кресла были широкие и мягкие, а то я что-то сдавать стала в последнее время. Устаю.

В трубке опять звякнуло.

— Целую, — сказала жена. — Тебя, Колю, Соню, если увидишь до моего приезда.

После разговора с женой Андрей Данилович вспомнил о сыне и позвонил в его отдел. Голова стала какой-то тяжелой, мысли путались, и, когда в трубке послышался знакомый, такой родной голос, он с ходу ляпнул совсем не то, что хотел сказать:

— Здоров, обормот. Ты еще жив, не умер под забором?

— Ты что, батя? Что с тобой? — удивился сын.

Андрей Данилович спохватился:

— Так я просто, не обращай внимания. Разговор один есть. Можешь сегодня приехать ко мне, в старый дом?

Сын неуверенно промямлил в трубку:

— Договорился я тут о встрече с одними...

— Встречу и отложить можешь. Приезжай. — И чтобы как-то заполучить сына, добавил: — Кое-что припрятано у меня, что можно употребить для душевного разговора.

Сын заинтересованно спросил:

— Где припрятано: в подполье, в сарае или... — он хихикнул, давая понять, что знает о тайнике, — в дупле груши?

Андрей Данилович взорвался:

— Везде есть, да не про вашу честь. А для тебя у меня здоровая дубина приготовлена.

— Ну, отец... Разве так приглашают в гости?

Сына Андрей Данилович в жизни пальцем не тронул. Разве что совсем маленьким раза два шлепнул по мягкому месту. А сейчас выходило совсем смешно: для здорового мужчины, инженера, уже отца — и дубина.

Но он попытался выдержать тон:

— Ладно болтать. Приезжай — разговор есть.

— Хорошо, батя, приеду. Вечером сегодня или завтра. Постараюсь, в общем, приеду. — В голосе его чувствовалась неуверенность — видно, и правда с кем-то договорился о встрече или просто догадывался, зачем нужен отцу...

— Я жду. — Андрей Данилович решил надавить на его порядочность. — Сегодня. Завтра. Но жду. Учти — у меня ведь тоже есть дела.

Сын ответил:

— Знаю, отец, знаю. С новой квартирой у тебя дел полно.

— Так как, приедешь?

— Ладно, батя. Лады, — ответил сын и повесил трубку.

Опять неуютно сделалось на душе: действительно, хотел спокойно, рассудительно поговорить с сыном о жизни, помочь советом приостановить пока еще только развивающийся недуг, а вместо этого — дубина. Вдруг обидится и не придет? Как потом разговаривать с директором? Собственно, при чем здесь директор? Тот-то не скажет ему про дубину, а намекнет про проходную на завод, тогда, возможно, и притормозит.

А он, что... Если честно признаться перед самим собой, то всегда хотелось ему, чтобы сын стал его копией, наследником, чтобы любил и понимал все то, что любит и понимает он сам, поэтому хотя и правда никогда не бил сына, но часто взрывался на угрозы типа дубины или чего-нибудь подобного.

Тревогой отзывался в сердце Андрея Даниловича и телефонный разговор с женой. Но почему? После того как он более десяти лет боролся за собственный дом, они с женой все же решили сдать его, и выделили им квартиру близко от работы жены. Хорошую квартиру: с высокими потолками, с просторной прихожей, с такой большой ванной, ну чуть ли не бассейн... Оттуда выехал профессор Раков из медицинского института — его перевели на повышение в другой город. Ремонт Андрей Данилович сделал по своему вкусу. Теперь и мебель завезет. Что тут плохого? Сада вот, правда, жалко до слез.

С женой они всегда любили друг друга и прожили дружную, честную жизнь. Только последнее время она почему-то стала называть его не по имени, а вот так: «отец». Вроде как директор Данилычем или та женщина — дядя Вася. А у него ни разу язык не повернулся сказать ей: «мать».

Может быть, это стало слегка коробить его?

Но нет, все не то. Глупость это. Все здесь гораздо глубже, сложнее. И главное — он чувствовал это — сложность таилась в нем самом.

Совсем комом как-то катится день после этого собачьего сна, и Андрей Данилович почувствовал, что уже не может сидеть в кабинете: хотелось на волю, на воздух.

В приемной он хмуро сказал секретарше: